Просмотр кода страницы 075. Джордж Оруэлл. Диалектика английского социализма (начало)

'''<big>Други</big>''' мои! Дорогие Ютубиоры и Ютубиорки!

Сегодня наша лекция посвящена личности и творчеству Джорджа Оруэлла – одного из наиболее интересных, может быть, даже захватывающе интересных английских писателей 20 века.

И особенно важно, что его творчество очень тесно связано с историей нашего государства.

На мой взгляд, личность Оруэлла, она является абсолютно нерешаемой проблемой – такой квадратурой круга для всех литературоведов – и западных литературоведов, и отечественных. По очень простой причине. Дело в том, что, во-первых, биография Оруэлла – личная биография – катастрофическим образом не связана с основными его произведениями, а во-вторых, вся биография Оруэлла настолько фрагментирована, настолько она состоит из совершенно разных этапов, элементов, что превращается в какую-то комедию положений, чего, естественно, быть не может.

Подобная разбитость, она может возникнуть только по одной причине – если мы берем неправильный фокус и неправильную точку отсчета. Потому что биография вообще людей достаточно рациональна в целом, целиком. Она может быть и рациональна на каком-то эпизоде человеческой жизни, но в целом она очень закономерна. Ну там биография алкоголика. Да? Ну, пил, цирроз печени – умер. Всё очень, как бы, логично. А что здесь? Поэтому...

Да. Это вообще. Вообще. А если брать биографию просто английского писателя эпохи империализма, очень сильно интегрированного в официальную политическую жизнь, в жизнь идеологическую, то там всё должно быть очень закономерно, очень последовательно. Вот. А мы видим такой, знаете, японский мультфильм, который распадается на ряд каких-то сценок очень интересных, фантастических, но каждая из этих сценок – она совершенно не вытекает из предыдущей. Там разорвана логика, там есть такой, знаете, Каприччио. Никакого Каприччио, конечно, в биографии Оруэлла не было.

И есть еще одна особенность, которая не позволяет вот так понять этого человека. Мы о ней скажем немножко позднее.

Оруэлл родился в 1903 году. Это типичный, хрестоматийный английский евразиец. Вот, мы с вами уже довольно много английских писателей рассмотрели. Если обратили внимание, евразийцев среди них много. Это одно из наглядных свидетельств того, что в начале 20 века мы имеем дело уже не с европейским и даже полуевропейским государством, а государством евразийским, полуазиатским, где живут неевропейцы. Это и не азиаты, но это и не европейцы. Так же как неевропейцами являются американцы, жители Соединенных Штатов. И тем более жители Латинской Америки.

Отцом Джорджа Оруэлла... Кстати, Джордж Оруэлл – это псевдоним. Настоящее его имя Эрик Блэр. И интересно сравнить эти фамилии. На русский слух они звучат совершенно одинаково – ну так, иностранные какие-то имена, скорее всего, английские. А для англичанина это совсем разные имена, потому что Эрик Блэр – это что-то вроде Евгений Галицын, а Джордж Оруэлл – это то же самое, что для русского, там, ну, Егор Речкин. То есть первая фамилия аристократическая, а вторая – простонародная. Он сменил свою природную аристократическую фамилию на простонародный псевдоним.

Отцом Эрика Блэра, Джорджа Оруэлла, был английский колониальный чиновник, который занимался ни много ни мало выращиванием опиума. В этот период опиум был одной из основных статей бюджета английских колоний. Как известно, продавали опиум в другие государства – прежде всего в Китай. Результатом этого были чудовищные последствия – вымирание населения и т.д. Вот отец Джорджа Оруэлла в течение очень длительного времени занимался этим. В его распоряжении было несколько десятков, а потом несколько сотен колхозов, где выращивали опиум. Он ездил по этим колхозам, орал, выколачивал, так сказать, повышенные показатели, вводил новые сорта опиума, более урожайные, увеличивал нормы эксплуатации и т.д. Вот человек занимался такой замечательной, хорошей работой. За что имел, естественно, неплохой доход плюс поборы с туземцев, плюс дешевизна продуктов и прислуги, и жилья в Индии. Вот. Он жил как аристократ. Дедом, его отцом, дедом Оруэлла был англиканский священник, который тоже работал в колониях – колониях в Индии и в Австралии, даже точнее на Тасмании. Напомню, что Австралия в тот период – это была просто Колыма. То есть туда ссылали умирать заключенных. Ну и вот, собственно, такой священник при лагерном поселке, так скажем.

Говорится о том, что там предками еще были какие-то плантаторы на Ямайке там и т.д. и т.п. И говорится, что какие-то предки его были аристократами, но вот они обнищали. И там вот был предок – он был десятым ребенком, даже не десятым ребенком, а десятым мальчиком, ему ничего не досталось, поэтому они такие, довольно бедноватые. Вот, ну, естественно, такая легенда была в любой английской семье среднего класса: никогда никаким аристократом ни Оруэлл, ни его предки не были. Это такое служилое сословие английское, которое стремилось любой ценой работать несмотря на лишения, тяготы, плохой климат и т.д., работать в колониях, потому что в колониях они резко повышали свой статус и действительно являлись аристократами, а когда возвращались на родину, у них были какие-то накопления и престиж был повыше в зависимости от той должности, которую они занимали.

Ну вот, таким образом, допустим, если мы сравним с биографией Киплинга, его отец был колониальным деятелем, как сказать, культуры, художником, смотрителем музея. Вот. А здесь просто вот такой, значит, этот... Председатель совхоза-миллионера. То есть гораздо грубее всё, проще. И действительно, по своей жизни, по своей жизненной позиции, это был грубый человек, достаточно ограниченный, хотя, ну, незамеченный в каких-то таких страшных уж там эксцессах. Семью он не бросал, пытался дать детям образование. Отношения с сыном у них были нормальные. И сын был на него чем-то похож. Ну, хотя бы своей комплекцией. Вот, Джордж Оруэлл был очень большим человеком физически. У него был рост за 1 м 90, что и сейчас достаточно прилично, а по тем временам он просто был таким дылдой.

Как только он родился, через короткий промежуток времени отец продолжил службу, а мать уехала в Англию, чтобы воспитывать ребенка в естественных условиях, отдать его в английскую школу. Вот типичная такая история евразийцев.

Вот относительно матери мы сейчас поговорим. И обычно... Я, честно говоря, ни разу не видел, чтобы кто-то... Я, правда, не так уж слишком много читал. Так, 10-20-30 биографий я читал или просматривал хотя бы, хотя этих биографий, как вы понимаете, если там одних книг крупных таких, биографических монографий, там, наверное, два десятка, а уж статей там немеряно.

Никто не акцентировал внимание на особенностях его матери. А вот именно мать занималась его воспитанием. И внутренне генетически он, конечно, удивительно был похож на мать. И вот это всё и предопределило. Дело в том, что Джордж Оруэлл – это не англичанин. Это единственный крупный первоклассный, перворанговый английский художник, английский писатель, который не англичанин. При всем том, что, конечно, по воспитанию, по отношению к жизни, по убеждениям и т.д. это англичанин до мозга костей, англичанин своего времени, своей эпохи с чисто английским характером, с английскими привычками и т.д. Ну, под характером я подразумеваю, так сказать, некоторые вещи, которые сформировались под влиянием культуры, образования, а не врожденные. А вот по врожденным качествам, по своему габитусу, так сказать, Оруэлл был француз. Его мать была француженкой. Ее девичья фамилия Лемузен. Его отец жил тоже в колониях английских. Он был негоциант. Его жена была англичанкой. Но Франция – она всегда перемолет любую нацию. Это очень едкая такая, мощная культура, которая переваривает всё. Поэтому, если семья там, допустим, франко-немецкая, франко-испанская, франко-английская, если там нет такого жесткого перевеса одной из сторон – ну, там, допустим, кто-то из родителей рано умер и т.д., то обязательно французы – они свое продавливают. И по своему характеру вот мама была француженкой. Она любила своего сына. У них был контакт. Она хорошо готовила. Она была хозяйственная. Дома была хорошая обстановка. Она была веселая, образованная, милая, вот. Ну, там, конечно, где-то она, наверное, изменяла супругу, но так, по-божески. Тем более что он с ними не жил длительное время, будучи то в колониях, там, то где-то в отъездах.

И характер Оруэлла – это характер француза. И внешность. Вот вы посмотрите, как выглядит Оруэлл. Это типичный, хрестоматийный французский тип. Вот вспомните Шарля де Голля. Это такой тип. Это Северная Франция, это такая немножко там кровь фламандская, немецкая. Вот это Оруэлл. И, допустим, племянник Оруэлла там вспоминал. Был маленький-маленький мальчик. Или племянница, я не помню уже. В кинотеатре что ей запомнилось? Она говорит: «В кинотеатре дядя Эрик смеялся громче всех». Вот это типичная французская... Там комедию показывали. Он смеялся громче всех. Англичане – они не смеются, они улыбаются или подхихикивают. А он вот громко смеялся. И французы – бунтари. И Оруэлл был глубоко внутри, он был бунтарем. Он был французом. Англичанин – это, ну, холуй. Это нация снизу доверху – все рабы, рабы. Есть небольшой уровень – группа аристократов таких, небожителей. Вот, всё остальное – это люди сломленные, с поротыми задницами, с какими-то комплексами, с вывернутыми там ушами на 90 градусов, там, со сломанными хрящами. Вот. Это люди такие вот обработанные и люди, которые на самом деле не умеют себя вести и не умеют одеваться, и занимают несообразно высокое социальное положение.

Вот это проблема английского народа – в том, что каждый из представителей этого народа, он занимает слишком высокую социальную ячейку. По своему воспитанию, если человек среднего класса, то реально это простолюдин. Если это представитель верхнего класса, то это представитель среднего класса и т.д. И они только изображают, изображают из себя более высокий слой. То есть они сами так не живут. Это работа на публику. Отсюда это знаменитое английское лицемерие и английские разговоры ни о чем. Ни о чем разговаривают люди, которые не знают, как говорить. Два ребенка, допустим, изображают разговор, там, я не знаю, генералов или врачей, или еще чего-то. Они могут какие-то общие штампы сказать или какие-то общие фразы. Вот что англичанин и говорит. Отсюда эти английские разговоры о погоде, какие-то такие абстрактные, обтекаемые вот анекдоты такие светские, там. Да? Вот светская беседа. А светская беседа – это форма общения аристократического класса. Зачем вести светские беседы на уровне сельской интеллигенции? Но они этим и занимаются. Вот есть прекрасный фильм, где играет Энтони Хопкинс, фильм уже довольно старый, ему, наверное, лет 30. Фильм «На исходе дня», где достаточно любовно воспроизведена английская аристократическая жизнь, жизнь английского поместья в период межвоенья. И вот там есть прекрасная сцена в дворецкой, когда слуги собираются и они едят еду, которая осталась от господ, и пытаются вести какие-то господские такие, светские разговоры. И в частности как раз ведут разговор о мужестве английской нации и о том, что вот они такие замечательные покорители Индии. Всё это выглядит очень комично. Комично, но одновременно и устрашающе, конечно, учитывая, что это не пустая похвальба, а это всё было на самом деле. На самом деле.

И вот эта французская какая-то такая закваска, она появлялась у Оруэлла во всем. Причем, что самое интересное, этого совершенно не понимал. Вот у него, например, есть такое эссе патриотическое «Национальная идея», где он говорит, что говорят, что сами англичане считают, что английская еда самая плохая в мире. Да ничего подобного! И вот он начинает перечислять какие-то там копченые, значит, эти свиные пятачки очень вкусные, там, а суп с требухой наш знаменитый, а вот, значит, там, какие-то эти... Какая-то рыба полугнилая, картошка там обжаренная фри, вот эта. Но это же, говорит, такая вкуснятина, такая замечательная вещь! Он увлекается, на нескольких страницах всё это говорит. Вот. И это совершенно не английское вот это перечисление – упивание едой, потому что англичане, они вот как-то стараются... Для них важна сервировка стола, расположение, кто где сидит, какие там... Какое столовое серебро, в каком это зале и т.д. А что они едят конкретно, они даже не разбирают. А вот французы – они очень любят, хотят, знают, и, конечно, это такой прорывается у него утробный голос француза. Француза. Причем чего он сам, так сказать, не сознает, потому что на уровне сознания ему была внушена ненависть, естественно, ко всем народам. Это, как все англичане, страшный ксенофоб. И в том числе, естественно, к французам. К французам. Хотя во Франции жили его родственники. И, когда он некоторое время жил во Франции, он у них там гостил и т.д. Но какие-то воспоминания о Франции, они пронизаны у него ксенофобией. Мы к этому еще вернемся.

И вот это подспудная такая бесконтрольная часть Оруэлла – она и сыграла с ним злую шутку и сыграла злую шутку с английской культурой, потому что он всю жизнь играл роль, должность английского такого писателя, и не только писателя. Но в конце жизни был срыв – произошел бунт и он страшно отомстил всему британскому миру, который он чудовищно ненавидел. Потому что этот мир, если его знают, его, естественно, ненавидят все, кроме самих англичан. Он не был англичанином, поэтому вот этого предохранительного клапана на самом деле не было и он в конце жизни сказал страшную истину и страшную правду об этом народе, этой культуре и этой цивилизации. За что она ему не менее страшно отомстила. Но об этом мы поговорим гораздо позже.

Итак, Джордж Оруэлл.

Первые годы жизни провел с матерью, со своими братьями и сестрами. А в возрасте 5-6 лет его отдали в такую подготовительную школу. Об этом тоже мало говорится, но это очень важный момент. Его отдали в школу при католическом монастыре французском. Дело в том, что в 1903 году из Франции после дела Дрейфуса были изгнаны католические организации, ордена, которые занимались образованием, воспитанием детей. И вот женский католический орден – он перенес свою деятельность в Англию, создал там учебное заведение - и в этом учебном заведении учился маленький Оруэлл. Это, конечно, сыграло огромную роль в его жизни. Он получил абсолютно не английский, а такой континентальный опыт воспитания и отношения к себе со стороны взрослых.

Но дальше всё пошло, к сожалению, по чисто английскому сценарию. В возрасте 8 лет его отдали в частную школу Святого Киприана. Вот. Это школа, которую содержала чета английских, значит, педагогов. И сохранились воспоминания Оруэлла об этой школе. Они чудовищные. Чудовищные. Он описывает, как он провел первый день в этой школе. А в первый день он от волнения, от смены обстановки, когда заснул, маленький мальчик, он описался. Описался. Вот. Значит. Зассыха! Директор школы лично его за это выпорол стеком. Вот. И обиженный, потрясенный мальчик, униженный, когда вышел от него, его спросили эти сокамерники, соученики: «А как?» А мне, говорит, не больно. А это слышала жена вот этого директора школы. Она говорит: «Не больно? Ну сейчас мы тебе сделаем, сволочь!» И его директор избил так, что у него сломался стек и вот ручка его, как там пропеллер, она летела в воздухе. Вот. И он там ревел белугой и т.д.  Вот так началось обучение в этой школе. И напрасно вы думаете, что вот эти вот частные школы – это школы, где... Ну да, может, там суровый, но там однунг. Никакого орднунга в английских школах нету. Это не Германия. Орднунг в Германии. А в Англии хамство и воровство. И если вы хотите представить себе быт английских частных школ – вот этих всех пансионов, детдомов, там, и т.д., ну это вот Советский Союз, это одно государство, реально. Это всё вот оно оттуда и идет.

И я считаю, что вот отрывок бытия этой школы нужно ввести в русские школьные учебники и читать их, чтобы дети понимали, где они учатся, в каком государстве и насколько наша система образования, даже испорченная Советским Союзом, лучше, чем тот ужас, который был в Англии и который в той или иной степени, естественно, там продолжается.

Воспоминания о любимой школе Оруэлла:

«Почти отовсюду лезет какая-нибудь гадкая деталь. Например, кашу мы ели из оловянных мисок, под загнутыми краями которых всегда скапливалась ленточками и шелушилась засохшая овсянка. Сама каша содержала столько комков, волос и загадочных черных крупинок, словно эти ингредиенты входили в кулинарный рецепт. Без предварительного исследования приступать к поеданию овсянки было опасно. А гнусноватая вода в бассейне длиной футов 15? В ней по утрам плескалась вся школа, и сомневаюсь, что воду там меняли очень часто. А вечно влажные полотенца, пованивающие сыром? А редкие зимние визиты в местную баню, куда мутную морскую воду накачивали прямо с пляжа, возле кромки которого я как-то видел плавающее на волнах человеческое дерьмо? А запах пота в раздевалке возле невычищенных от сальной грязи ванн, уступающих разве что шеренге обшарпанных туалетных кабиной с дверями без каких-либо задвижек, так что едва сядешь – кто-нибудь к тебе непременно вломится? Нелегко мне вспоминать школьные годы без того чтобы вмиг не шибануло чем-то противным и зловонным: смесью потных чулок, грязных полотенец, достаточно ощутимо веющего по коридорам запаха фекалий, вилок с окаменевшими навек, застрявшими между зубцов остатками жилистого бараньего рагу и грохот дверей в уборных, и дребезжание дортуарных ночных горшков».

Вот это английская школа. Школа. И нельзя сказать, что она была какая-то особая и особо грязная такая вот. Она была чистой. Она была чистая для англичан. А для мальчика с французской кровью она была вот грязновата-с.

Естественно, в этой школе он столкнулся со всеми прелестями и социальной структуры. Потому что он учился в этой школе на половинном пансионе. То есть платили за него в два раза меньше, потому что он был способным мальчиком. А это подчеркивало, значит, его непринадлежность к высокому классу. Вот, над ним как над нищим надсмехались, третировали. И он потом писал, что величайшую ошибку совершают небогатые родители, которые отдают своих детей в слишком дорогие школы: они подвергают их унижениям.

Я почерпнул для себя важную новую информацию, она легла вот в ту мозаику, которую я составлял – английскую мозаику вот жизни этого замечательного народа. Но мне казалось, что это не так. Но вот Оруэлл... Я думал, может быть, но мне казалось, что нет. Но Оруэлл сказал, что да, вот так оно всё и было. Дело в том, что, естественно, там избивали на законных основаниях учителя учеников. Но не трогали богатых. Богатые – часть, там, 20%, это богатые ученики, 15-20%, их никогда не трогали. Всегда были с ними отменно вежливы. И ну вот такое было социальное неравенство – урок социального неравенства, что одним одно, а другим другое. И вот эта система, она, кроме всего прочего, была, поскольку это англичане, она была бессистемной. То есть за одно и то же, за один и тот же проступок была совершенно разная реакция. Это, конечно, худшее, что можно придумать в педагогике. То есть ребенок добился какого-то замечательного результатам, там, хорошо сдал экзамен и т.д., он ожидает какого-то поощрения, а у учителя плохое настроение – пасмурно сегодня что-то – и он ничего ему не говорит. И по этой же причине может на него накричать, наорать и т.д. А с другой стороны, может быть, и какой-то явный проступок – ребенок сам понимает, что виноват, он ожидает, что его накажут. А его не только не наказывают, а еще и говорят: «Ну ты вообще крутой!» Там, стекло разбил. «Ну ты вообще! Молодец, я сам такой в детстве был». И вот так воспитывали детей. И легко понять, откуда появляются все эти особенности знаменитые английского характера.

При этом все-таки основой воспитания была дрессура. Дрессура. И учителя, они умели не только наказывать, бить, но и поощрять. И быть очень милыми, симпатичными. Там учитель мог, например, пригласить ребенка к себе домой из частного пансиона, угостить его пирожным, сыграть с ним в шахматы или поставить ему какую-то там граммофонную пластинку послушать, что для того времени было очень и очень круто. И были разговоры по душам какие-то, была мотивация. И в целом Оруэлл был на хорошем счету, потому что надеялись, что он, что и произошло, что после окончания этой школы он поступит в Итон. А если он поступит в Итон, об этом можно говорить, это хорошая реклама для этого учебного заведения, для которого, конечно, поступление в Итон по его классу было чем-то экстраординарным.

Вот, а Оруэлл, Джордж маленький, он готовился к поступлению, зубрил, сдавал все экзамены. И вот надеялись, что... Поэтому, конечно, его там били-били, но его одновременно и поощряли. Поощряли. Но тем не менее в целом вот он запомнил о школе то, что написал. И, естественно, когда он написал, это было невозможно опубликовать в Англии. Его эти воспоминания были опубликованы только после его смерти в Америке и с измененными всеми названиями, именами и т.д. И полностью в Англии это произведение было опубликовано только в 2000 году. Вот такая степень английской цензуры в этой области.

Оруэлл поступил в Итон, проучился там несколько лет. Это, конечно, был огромный успех. Но он полностью выложился в этих подготовительных экзаменах. И для него Итон был... Это такой приз, и он там ничего не делал фактически, отдыхал, был оболтусом и кончил одним из последних это заведение. И не смог дальше образование продолжать. То есть там он планировал гипотетически поступить в Оксфорд, но даже не сдал экзамены. Не попытался сдать экзамены. Этому есть какое-то, наверное, объяснение еще. Видимо, там что-то такое вот произошло – какой-то проступок, может быть.

Относительно Итона он, конечно, ничего уже не говорил. Но ясно, что, ну, это такая же помойка. Такая же помойка. Он сказал несколько вещей только об Итоне так, вскользь. Но и этого для неглупого человека вполне достаточно. Он сказал, как принимают новичков в Итоне. Ну, во-первых, его заставили подняться на стол и... Встать на стол и начать кривляться. Он кривлялся. Вот. Но оказалось, что кривлялся хорошо. Он пропел какую-то песенку там, типа «В саду у дяди Вани». Такую, блатную какую-то. Ну, показалось интересно. Там ему поаплодировали старшеклассники, сказали: «Ну молодец». Вот. А те, кто не проходил, от них требовалось что угодно там. То есть, ну, что-нибудь станцевать, там, встать на руки, там, фокус какой-нибудь показать, еще что-нибудь. Вот. Кто был неинтересен, того ошикывали, кидали в него ботинками, огрызками яблок, там, в общем, и т.д. Вот это первое. А второе – ночью, вот, там всех новичков раскладывали и пороли. Пороли сами ученики. Пороли сильно, по-взрослому. Это была вот така�� прописка в камере. В Итоне. В Итоне! Это самое привилегированное учебное заведение. Тут можно было себя утешать только тем, что пороли уже всех. Ну, может быть, принца Чарльза там не пороли, но вот всех остальных пороли. То есть там если в этой школе Святого Киприана, там, значит, была такая цветовая дифференциация: одних били – других не били, то в Итоне били всех. Били, естественно, и преподаватели, и сами ученики. Ну, это то, что сказал Оруэлл. О других обрядах он, естественно, ничего не говорил. Но можно себе представить. Если эти два, то, как по двум зубам там саблезубого тигра, можно представить и весь организм.

Существует английская игра такая, особая, редкая, которую играют только в Итоне. Вокруг нее какой-то ореол. Правила ее совершенно неизвестны. Там становятся две группы вдоль стены – и нужно мяч прокатить вдоль стен до какого-то определенного пункта. Вот, она называется там «итонский пристенок», или «итонское регби», ну, разные есть название. И Оруэлл, он ничего не сказал о правилах этой игры. Но в целом он ее охарактеризовал так: «Эта игра основана на ненависти, зависти, хвастовстве, нарушении всех правил и садистском насилии». Ну то есть там, я так думаю, что кусали друг друга за задницы и крутили, откручивали яйца там друг другу. Ну это такая английская игра. Причем он знал, что говорил, потому что был очень хороший игрок в эту игру. И сохранилась вот фотография в форме игрока. А почему хорошо играл? Он был здоровый. Он, когда был маленький мальчик, он походил, скорее, такой был увалень, походил на маленького Черчилля в матросочке. Вот. А потом в подростковом возрасте он вымахал, превратился в дылду. И это было очень важно. Его, конечно, в Итоне спасало две вещи от травли. Первое – то, что он очень хорошо знал французский язык, а это считалось комильфо. То есть нужно было хорошо знать французский и знать латынь и греческий. Причем не какие-то там конкретные особо произведения, а особый чтобы был выговор. И на этом была основана система внутренних паролей. А во-вторых, поскольку он был здоровый, то его в той или иной степени принимали за своего, потому что, кроме всего прочего, существовало в Англии очень четкое разделение на аристократов и простолюдинов по росту. Плохо питались низшие и средние классы. А аристократы – они жрали там, значит, ростбифы и т.д. И они просто быстрей физически развивались, занимались спортом. И аристократа можно было отличить просто по росту. А по росту Оруэлл, как раз он, скорее, был аристократом.

И вот, кстати, тут можно посмотреть всякого рода фотографии Оруэлла и обратить внимание на то, что большинство этих фотографий – это фотографии с каких-то официальных документов, пропусков, личных дел либо фотографии в каких-то коллективах – военных коллективах, спортивных коллективах, ученических коллективах. То есть это вот социализм. Поэтому, когда спрашивают, как вот Оруэлл, англичанин, он так хорошо воспроизвел в «1984» реалии социалистического мира, мира коммунистического, вот потому и воспроизвел.

Пойдем дальше. После окончания Итона... И вы никогда бы не догадались про это, если бы не знали. Может быть, кто-то из вас, конечно, и не знает. Но я уверен, что многие из вас, конечно, знают основные этапы жизни Оруэлла, потому что это человек очень известный. Он стал полицейским в Бирме. То есть после Итона он уехал в Бирму и стал там полицейским офицером. Вместо получения высшего образования и т.д.

На самом деле эта должность, она были нетривиальная. Он должен был сдать экзамен, вот. И когда он служил в Индии, ну, Бирма – это часть Индии тогда считалась административно, он, допустим, знал кроме основного бирманского языка, знал еще и два каких-то диалекта горных племен. То есть подготовка была серьезная. Фактически там школа работы с агентурой. Это должность не только полицейского, но и должность разведчика и контрразведчика.

Например, только на вступительном экзамене в эту полицейскую академию, так сказать, там были вот такие задания. Например, человеку говорилось: «Вот напишите, пожалуйста, письмо воображаемому родственнику, где вы рассказываете о своей службе». Вот. То есть это, значит, это такой тест на понимание того, кому, что, как, где, зачем и для чего говорить. То есть это тест на работу разведчика.

В Бирме молодой человек, а он туда уехал – ему было 19 лет, он стал жить как аристократ. У него дома было несколько слуг – один ему готовил еду, второй занимался его одеждой, третий там убирал за ним и т.д., содержал в порядке помещение и был доверенный слуга, который его будил по утрам. Вот. По утрам он его будил очень деликатно – он чесал перышком ему пятку. Вот. И этот же слуга поставлял ему несовершеннолетних девочек – бирманок, которых у него было очень много, там многие были девственницы. А девственницы, конечно, очень ценились, кроме всего прочего, потому что заразу не подхватишь. И вот, в этот период он, наверное, и стал, получил первый там гетеросексуальный опыт. Потому что, конечно, гомосексуальный опыт, как вы понимаете, он получил в Итоне. Потому что порка – это был только... Там ночью порка, там, новичков – это было только начало процесса. Это, деточки, Англия.

В это время он еще не писал произведения, но, конечно, он много читал. И кроме какой-то жизни такого типичного офицера – то есть пьянство, там, кабаки и т.д., и рутинная служба, у него были какие-то духовные интересы – он читал книги, познакомился с творчеством Толстого, который, несомненно, на него оказал очень большое влияние. В дальнейшем он опишет службу в Бирме в ряде рассказов, заметок. Они очень интересны и показательны, потому что Оруэлл – человек очень талантливый, конечно. У него есть рассказ – я вам советую прочитать – замечательный рассказ, который очень много говорит о жизненной ситуации просто образованного англичанина того времени. Рассказ называется «Как я убил слона».

Он такой, трагикомичный. То есть он был полицейским – и там сказали, что в каком-то селении взбесился слон, его надо убить. Он приехал, ничего там такого не увидел. Решил, что его обманули. А местное население, оно англичан ненавидело, боялось и ненавидел. Подумал, что его разыграли, разозлился. И тут увидел раздавленного какого-то индуса этим слоном. Ну и потом нашел самого этого слона, который, в общем, довольно тихо там стоял, но сзади напирала толпа местных и говорила, что надо его убить. И, в общем, он стал в него стрелять, но, куда стрелять, он не знал. Вот. Он стрелял много раз, а слон еще не умер. Ну, в общем, такая история, связанная с какой-то фантасмагорией, с такой вот, смущением человека тем, что он занимается каким-то не своим делом, с какой-то сюрреальной ситуацией.

Ну представьте себе, вот Антон Павлович Чехов, которого очень любил, естественно, Оруэлл, Антон Павлович Чехов – вот он бы стал полицейским и вот, значит, это... Слона там какого-то стал убивать. Ну это вот абсурд. А в таком абсурде и жили несчастные англичане, потому что они создали колоссальную империю на всех континентах. Там требовалось огромное количество квалифицированных каких-то специалистов, и этих специалистов они набирали из кого только можно – в метрополии. И давали им огромные совершенно преференции, огромные деньги платили. Уровень жизни обеспечивали необыкновенно высокий. Они за эти приманки были вынуждены этим заниматься, работать. Но занимались не своим делом и занимались саморазрушением, и у них в голове как-то сильно всё переклинивало. Потому что, согласитесь, ну вот мы сейчас несколько этапов жизни Оруэлла берем. Да? Ну вот рождение в Индии – это можно даже игнорировать, поскольку он оттуда выехал практически грудным ребенком. Но все равно это опыт жизни его отца и его матери. Потом вот эта школа какая-то католическая, потом это вот... Английские школы. И вдруг Бирма, полицейский, слон. А что дальше? Никогда не догадаетесь.

Что было с Оруэллом дальше? Вот он пять лет там убивал слонов, там, значит, полицейским в Бирме. А что произошло дальше?

Ну, кстати, еще есть хороший рассказ. Он подражательный. Он написан под влиянием континентальных писателей, в том числе Льва Толстого. Но там есть очень один такой пронзительный английский эпизод. В ведении Оруэлла находились тюрьмы, заключенные и казни в Бирме. И вот он описывает, как он участвовал в казни местного жителя. Его должны были повесить. Его повесили. Там всё это описывается очень так сильно. А потом, когда его повесили, к Оруэллу подходит метис, тоже служащий в полиции. Вообще там много очень интересных деталей. Я вам советую... Очень небольшой рассказ, но советую прочитать. Например, когда Оруэлл вошел, палач его встретил поклоном, он поклонился. Вот этот мелкий служащий, полицейский, он в таком вальяжном тоне сказал: «А вы знаете, что сделал наш друг незадолго до казни?» Он, говорит, у себя в камере там обделался. Вот это вот выражение «наш друг», такое фамильярное и одновременно отстраненное. Это типичная Англия. Вот такие вот англичане. То есть «наш друг» - это... Он же не человек. «Наш друг» - это «дружок». Это такая собачка. Ну, ее придушили. Ну вот...

Оруэлл уехал из Бирмы через пять лет, хотя контракт там подписывался на 20-25 лет. Уехал из Бирмы, приехал в Англию. И вот тут наступает первый такой серьезный сбой, первая такая проверка на вшивость всех его биографов. Они все несут какую-то околесицу. Официально этот эпизод его жизни интерпретируется следующим образом. Что он решил стать писателем. Решил стать писателем, поэтому уволился из полицейских, приехал в Англию, переоделся в бомжа и стал ходить по лондонским ночлежкам, чтобы собирать материал. Очень может быть. Ну почему бы ин нет? Но в свете того, что человек пять лет был бирманским полицейским, полицейским английской колонии, который в том числе занимался шпионажем и контршпионажем и при этом еще формально он был на службе в полиции до середины следующего года, а это был год 1927-й, то логичнее предположить совершенно другое. Что он не собирал материал, а он выполнял задание, потому что он перешел работать из полиции в «Интеллидженс Сервис». И в качестве сотрудника разведшколы он занимался вот такими практическими занятиями.

Он это потом как-то описывает и описывает очень интересно. Вот, например, он описывает посещение какого-то ночлежного дома – там тоже грязь, вонь, так же как вот в этой школе Святого Киприана. Вот он говорит, что неплохо было бы вообще вымыть эти душевые, там ему говорят: «Рыло не крючь, сволочь, там, давай, знаешь, полезай туда!» Вот. Ну он, значит, засыпает. И вдруг просыпается от песенки, которую ему на ухо напевает какой-то молодой человек. Открывает глаза, видит оборванного, опущенного человека. А он ему говорит: «А я знаю, что вы из нашей школы, из Итона». И называет ему там пароль. Ну и сама песенка – тоже это такой пароль. Вот. То есть либо еще один такой бедолага с заданием, либо просто человек, который... За ним... Его послали последить, посмотреть, как он там – справляется или нет. То, что там-то он отчет напишет – ну со стороны человек должен проконтролировать.

Вот почему-то эта мысль, она относительно сотрудника бирманской полиции, почему-то она никому в голову как-то вот не приходит, ее упорно не видят.

А после этого Оруэлл уезжает на два года в Париж. И ведет там жизнь какого-то вообще опустившегося и нищего человека, что очень странно, потому что, ну, допустим, то, что касается Лондона, объясняется, что он просто собирал материал и придуривался, то есть специально купил у старьевщика какую-то одежду, вот, жил там у родителей и т.д. И вот просто там собирал материал. А в Париже, говорится, что он действительно бедствовал, голодал, падал в голодные обмороки. И непонятно, как мог падать в голодные обмороки человек, который, ну, он сам принадлежал, так сказать, к нижней части, но тем менее среднего класса. И конечно, у него были существенные сбережения от службы в бирманской полиции. А там речь шла буквально что вот он говорил: «Нет денег купить пачку сигарет». Или вот: «Я мечтаю о буханке хлеба, вот не могу купить там». И т.д.

И вот он расписывает свои злоключения. И при этом еще в Париже живет его тетка родная, к которой он там приходит и с ней общается и т.д. И вот он два года живет в Париже. Якобы, там работает на дне, работает посудомойкой, каким-то ночным там сторожем и т.д. Все эти описания абсолютно фантастические. То есть видно, что человек не работал ни одного дня! Вот, если мы возьмем воспоминания Алексея Максимовича Горького, то там видно, что вот Горький реально, он там описывает свои эти приключения – «В людях», там, «Мои университеты», «По Руси», что он работал. Работал в общей сложности он за несколько лет два месяца – в одном месте день поработал, в другом – но работал. Работать ему очень не понравилось. Он был сыном купца, нагулял себе в детстве еще мясище. Вот есть такая фотография – мордатый такой, хамоватый парень, который на пирогах с мясом, так сказать, поднялся, на кулебяках. Вот. И ему там с дивана-то подняться тяжело, а там работать где-то тоже – посудомойкой или там в иконописной мастерской, или булки печь там какие-то, ну это тяжело. Ему это очень не понравилось. И Горький всю жизнь описывал элементарную физическую работу как страшную, фантастическую, нечеловеческую какую-то каторгу. Но человек там поработал один день грузчиком. Ну что такое грузчик? Ну, студенты там грузчиками подрабатывали в советское время – там разгрузить вагон, получить к стипендии деньги. Ну и чо? Ну, конечно, работа довольно тяжелая. Но... А он описывает, что это люди – они там по 120 кг что-то несли, их эти мешки вдавливали в землю, у них кишки наружу вываливались. Если он описывал работу мальчиком, то с каким-то чудовищными побоями, несправедливостями, с голодомором каким-то. То есть для него любая работа по себе была адом. Он, конечно, никогда в жизни, потом он гвоздя не вбил. Это абсолютно для него... Ну есть люди, богатые люди, они занимаются каким-то там рукоделием. Да? Ну, человек делает какие-нибудь кресла плетеные или выжигает по дереву еще. Ну вот, Горький – его единственное занятие: это вот он любил костры жечь. Везде он собирал щепки, всё. И поджигал. Вот это он мог. Все остальное ему казалось чем-то таким невероятным, испытанием, адом. Адом.

Ну вот про что он писал в рассказах, какие-то реалии, там веришь. Они очень утрированные, они до невозможности сгущены, но в принципе они похожи на правду. У Оруэлла, когда он описывает быт, допустим, посудомоек во французском ресторане, ну это описано, во-первых, бездарно, а во-вторых, это, ну, бред какой-то. Ну вот он говорит, что там работают по 17 часов в сутки. Ну никто 17 часов в сутки, конечно, даже в лагере работать никогда не будет – невозможно. Вот, он описывает, что это какая-то чудовищная работа, конвейер там без остановки. На самом деле, естественно, в ресторане работа, она очень рваная. Там есть моменты, когда много посетителей, это вечер, особенно выходные дни. А в будни, днем там – ну, всё достаточно, так сказать... Часто периоды просто безделья - никого нет. И он описывает, допустим, эту работу посудомойки, что там какой-то гвалт стоит, все ругаются, дерутся и т.д. Ну им некогда ругаться, драться и т.д. Это работа. Дерутся после – выпьют и дерутся. Любой человек, который работал, он понимает, что в обстановке перманентных скандалов работа не ведется. Ну, это, может быть, какой-нибудь аврал – не знаю, работа там пожарников, может быть, они кричат, спасают людей. Но это не... Обычная работа – это не аврал. Ну и он описывает такие позорные уже вещи, что там какой-то, значит, официант – он выжимал половую тряпку в дорогой суп посетителям и т.д. Ну такие страшилки подростков о McDonald's. Вот. Видно, что всё это высосано из пальцев. И странно, что литературоведы, специалисты по творчеству Оруэлла, не задают себе вопрос: чем же занимался этот человек в Париже на самом деле? И второе: а почему вот он написал такого рода нелепые, отвратительные вещи?

Кстати, там вот в этом произведении, посвященном этому пребыванию на дне, он описывает каких-то русских эмигрантов, белогвардейцев, в очень сниженном таком виде, что была какая-то антикоммунистическая лига там и туда его привели, они у него заняли 5 франков и убежали. То есть там вся вот эта лига – она была создана, было снято помещение и т.д., только для того чтобы у него там украсть 5 франков. Ну, всё довольно странно. Единственное, там есть, в этих воспоминаниях, нормальный эпизод, он жизненный, скорее всего, так и было. Этот эпизод как раз показывает глубоко французскую природу его – Джорджа Оруэлла.

Он познакомился в Париже с проституткой – она ему очень понравилась. И он ее пригласил к себе жить. И она его обворовала – и украла у него все деньги. И он об этом вспоминал. Довольно большую для него сумму она взяла. Вот. Он как-то забыл, что он там... У него этих денег не было. Или стал говорить, что денег как раз и не было после того, как украла. Но он сказал, что... Да я, говорит, особо и не жалею. Она такая милая... Это абсолютно не английский тип поведения. Чтобы англичанин так написал – это невозможно. Она такая милая – это француз. Французское отношение к девицам легкого поведения. Ну вот такая стерва, конечно, да, но вот такая, ну, такая зверушка симпатичная, лисичка такая.

Ну что же, на этом, наверное, мы закончим первую часть. Не знаю, насколько я вам интересно рассказывал. Я пытался быть забавным. Впереди у нас еще половина биографии Оруэлла и разбор двух основных его произведений, которые, конечно, надеюсь, читали. А если не читали или давно не читали, то, может быть, вот за это время и прочитаете, перечитаете. Это «Ферма животных» и великий «1984».

Подписывайтесь на наш канал – Ютуб-канал. У нас до сих пор не так много подписчиков. Для нас подписка очень важна. Поэтому, если вы зашли просто посмотреть, это не пустые слова. У нас очень часто бывает количество просмотров гораздо больше числа подписчиков. Пожалуйста, подпишитесь, если, естественно, вам показалась наша лекция интересной и любопытной. Не забывайте о донате, подписывайтесь на наш Патреон-канал. И хочу напомнить, что 16 числа, 16 ноября в 18:00 в библиотеке им. Некрасова, которая находится на Бауманской, у меня будет встреча с читателями, посвященная выходу моих новых книг. И надеюсь, там будет стрим. Я туда приглашаю всех участников Патреона. Но не всех желающих, потому что время, место ограничено. И даже сейчас вот уже, если брать количество заявок, мы там с трудом, наверное, разместимся. Но, надеюсь, все смогут поместиться. В дальнейшем, если будет удачный опыт, может быть, в конце года я хочу сделать такую большую уже встречу на несколько сот человек.

Большое вам спасибо за внимание. До новых встреч!