Просмотр кода страницы 210. Шведская фантастика – VI. Политбеседа №46

'''Шведская фантастика – VI. Политбеседа №46'''


[Музыка]


Други мои. Дорогие ютубоноиды и ютубоноидихи. Сёдня будем закругляться: полтора месяца колупаем эту Швецию. Пора, как говорится, и честь знать. Ну сёдня опять у нас такая жёсткая завязочка. 


Вы этого не видели… Не видели.


Вот так. Просто для вкуса… Для вкуса.


Вернёмся к тому, с чего начали. 


'''Глава 15'''

'''А что там с Мартинсоном?'''


Начинал великий пролетарский писатель Гарри Мартинсон как поэт, и он до сих пор в Швеции считается поэтом. И, в общем, справедливо, потому что тут Бог им не дал до такой степени, что на безптичье, как говорится… Ну на счёт, собственно… Все германские языки – они не очень. Что такое немецкая поэзия – фонетически? Ich bin der Gott der musik. В музыке, кстати, у немцев всё хорошо – я бы даже сказал, очень хорошо. Но немецкая поэзия на слух – это… Хотя на барабане тоже можно зажигать. 


Drum links, zwei, drei!

Drum links, zwei, drei!

Wo dein Platz, Genosse, ist!

Reih dich ein in die Arbeitereinheitsfront,

weil du auch ein Arbeiter bist.


Ну, в принципе, можно. Можно. Марш это… Но шведский – это немецкий немецкого, то есть, дно дна. Шведская фонетика, чтоб вы знали, это, знаете, такой барабан, но со стёртыми окончаниями и плывущей интонацией. Всё равно, что немец говорил бы наоборот: Ich bin der Gott der musik – Kisum red ttog red nib tich. 


И вот – приходит пролетарский поэт. Начинает стихи читать перед сведенборгианской комиссией: «халадёр копрютэн сил». А они там все глухие, понимаете? Им до фени это. Они спрашивают: «Градус у тебя какой, милый человек? Третий? Ну и иди, поучись ещё». Он через пару лет приходит: «гёдэ тип фастэр лёта? Эхломи дикон потта». «Какой градус? Девятый? Ну, что-то есть, да. Но только в порядке живой очереди. На четырнадцатый обращают внимание. А если восемнадцатый и выше, то и слушать не надо. А зачем? Человека видно. Градусы у них европейские, я их условно называю, там в Швеции другая градация, но суть одна.


Смотрят – пролетарский писатель. Всё при всём. Морда гладкая. Шнапсом попахивает, а стоит на ногах твёрдо. Себя блюдёт. Ну поэт – натурально! В академию наук. По кафедре изящной словесности. Поздравляем тебя, брат, во сведенборги. По физике или астрономии не можем: там высшее образование нужно. А тут с твоими четырьмя классами можем придуриваться. 


И ещё… темочка есть. Дочка великого магистра. У тебя всё при всём. Двадцать семь лет, конь, а девушке – уже сорок. Детей очень хочет. Давай, она уже согласна, и отец не против. Если дети будут – национальная премия Швеции в области литературы. А если мальчик, наследник, луфтон, то «Нобеля» получишь. Понял? Ну, давай, шевели копытами, писатель ты наш. 


Поэтому про раннюю поэзию Мартинсона ничего говорить не буду. Можно ещё выезжать на головной писательской поэзии, игре ассоциациями, но здесь ПТУ. Что тут сделаешь? 


Что касается прозы, то девиз скандинавской литературы - «Как я провёл лето». Они понимают литературу не как рассказ о каких-то событиях, а как их пересказ. Поэтому основа шведской литературы – это автобиография. Мартинсон рассказывал, как он бил баклуши сиротой-детдомовцем, как плавал на флоте и т.д. Всё на уровне: «Летом я был в пионерском лагере “Красный орлёнок”. Мы купались в речке и однажды ходили в поход с ночёвкой. Рядом с нашим лагерем был лес и там росло много черники. Мы её собирали и ели. Когда смена закончилась, мы разожгли костёр и пели песни. Было очень весело. На будущий год я снова поеду в пионерский лагерь». Вот это и есть шведская литература. Люди, которые так пишут, у скандинавов считаются писателями. И неудивительно, что их там толпы. Я думаю, писателей в крошечной Дании примерно столько же, сколько в Испании – если не больше. Я имею в виду членов писательского профсоюза. У них там династии. Папа писатель, мама писатель, сын и дочка писатели, и бабушка и дедушка тоже писатели. Все писатели. Все грамотные и умеют писать. 


И понятно какая литература в этом случае наиболее популярна. Это рассказы для детей и детективы-ужастики. Потому что одно дело «собирали чернику» и другое «собирали чернику и нашли Черничного короля, который подарил волшебную дудочку». Или «собирали чернику, а нашли почерневший труп». Такую кто-то с дуру может и прочесть. А почему нет? А если впарить через коммерческие издательства… Да ещё дать установку через международную систему литературных лож, то вот она – литературная империя мумий-троллей, карлсонов и профсоюзного реализма. 


Мы остановились на том, как семья Мартинсонов принимала участие в первом съезде советских писателей. В конце 30-х, после сталинских процессов и начала финской войны, Мартинсон перестроился и стал выступать против Советского Союза. А его жена, Муя, осталась сталинисткой, и на этой почве разорвали свой творческий союз. 


После окончания мировой войны Мартинсон прикрутил антисоветский фитилёк и в 1949-м году его избрали в шведскую академию. В Швеции его всю дорогу именовали пролетарским писателем. Масоны наплодили мириады пролетарских писателей по всей Европе. И в сто раз больше пролетариев в профсоюзах и в социал-демократических партиях. Всю эту шатию-братию вывести на чистую воду просто: нет там никаких пролетарских писателей, а есть шарлатаны. Шарлатаны двойные – и в области литературы, и в области производства. Если бы речь в прошлом веке действительно шла о рабочих партиях, то был бы введён хотя бы самый незначительный ценз для гордого титулования пролетарием. Скажем, непрерывный стаж производства на одном предприятии. И сразу бы 99 процентов всех трудящихся отвалились. Потому что они ни хрена не работают. Две недели сторож, восемь дней униформа в цирке шапито, три недели массажист в бане, потом четыре месяца (самая продолжительная работа) - помощник учётчика на конфетной фабрике, и то – подделка. Вот трудовая биография таких людей, как Максим Горький. 


А вот наш Дмитрий Евгеньевич как раз пролетарский философ. Он три года проработал в горячих цехах. И пошёл работать туда ещё несовершеннолетним.  Рабочая косточка, уважуха! И он не выпячивал никогда. Потому что рабочие – скромные. Да и чем здесь особо гордится? В общем, ничем. Ну разве что тем, что никчёмный чел всё же не пошёл с кистенью на большую дорогу, а добывал хлебушек честно. 


Вот посмотрите встреча пролетарских писателей Швеции в 30-х годах. Не буду перечислять – это все персонажи, о которых мы рассказывали в первых лекциях. Это что – рабочие? Да там никто из них дня не работал. 


Или вот ещё посмотрите пролетарский писатель – Ян Фридегард. Это что – трудящийся? В молодости был вором. Потом нигде не работал. Спирит, член сведенборгианской ложи. 


Каково самосознание подобных людей? Ну, не боги горшки обжигают: некоторые из них не только притворялись писателями, но писателями постепенно, а может прямо так сразу внезапно, становились. Потому что пролетарские писатели – это абсурд. Но писатель может быть писателем – писательским писателем. Пишет, пишет и становится писателем. Ну так. 


В какой степени Мартинсон считал себя писателем? Ну, думаю, перелом у него наступил в академии, когда академиком стал. До этого он шарлатанил и альфансировал, а тут решил начать. И случилось страшное – он написал от себя научно-фантастическую поэму «Аниару», о которой мы начали рассказывать в первой лекции. Эта вещь жуткая: как говорится, по ту сторону добра и зла. Это тот случай, когда графомания зашкаливает, и вот, превращается, уходя, так сказать, по второму кругу, даже в оригинальное произведение – правда, другого жанра: жанра самопародии. 


В СССР в 1953 году академик Сахаров взорвал водородную бомбу. Под впечатлением от этого события другой академик - Мартинсон, вышел ночью на улицу и стал рассматривать в бинокль звезды, и тут увидал туманность Андромеды, и его, как сказал бы Салтыков-Щедрин, затошнило стихами. Это так в Швеции описывается история создания шедевра. А название «Аниара» он придумала из головы – лампочка загорелась. Означает пространство, в котором движутся атомы. Мартинсон сказал, что это произведение потомки будут читать тысячелетия, забывая и вспоминая снова, и каждый раз поражаясь глубине его пророчества. 


В 1984 году в СССР сделали перевод бесценной поэмы. Зачитаю из него отрывки. И не думайте, что это плохой перевод. Перевела его советская сведенборгианка Изабелла Бочкарева – человек с высшим образованием и полиглот. Переводила она любя, и, думаю, сделала всё, что могла:


Голдондер «Аниара» объявил сиреной

готовность к взлету, как заведено;

включился гироштопор, направляя

голдондер ввысь, на свет зенита.

Снижают силу притяженья магнетрины,

доводят до нуля — и мы свободны.

И вот огромный кокон Аниара

гирируется, будто невесомый,

спокойно оторвавшись от Земли.

Освобожденье от земного притяженья

проходит с лёгкостью и без вибраций.

Мы двинулись. Никто не помышлял,

что наш удел — движенье без движенья,

ведущее от Солнца, от Земли,

Венеры, Марса, от долины Дорис.


Как только Мима начала работать,

незамедлительно открылось,

что мысль ее идет своим путем,

не схожим с человеческим ни в чем.

Вот, например: как совершает блок отбора

захват, расклад и синтез

при ходе третьего вебена,

когда включен протатор девять

и фокусировке в фазе полного мерцанья?

Изобретатель был сражен, увидев,

что половина созданной им Мимы

его анализу не поддается.

Наполовину Мима — самородок.

Изобретатель скромно изменил

спой пышный титул, тем признав,

что Мима как сложившаяся личность —

превосходящая величина,

а он — лишь подчиненный ей миматор.

Миматор умер, Мима процветает.

Миматор умер, а она нашла

свой стиль и до конца познала

свои ресурсы и свои пределы:

она — не гордый, но прилежный, честный телегратор,

искатель неподкупный, работящий,

фильтровщик истины, кристально чистый.


Оркестр фантазмами нас просто загонял.

Моя партнерша Дейзи — идеал.

Она жила когда-то в Дорисбурге.

И хоть не первый год и не второй

приходит Дейзи Дуди в этот зал,

но разницы не видит никакой,

где ей балдеть в ее потрясном йурге —

на Аниаре или в Дорисбурге.

Танцуя йург, я понял очень ясно:

все, что зовется йургом, то прекрасно,

когда кружится Дейзи в ритме йурга,

болтая на жаргоне Дорисбурга.

— Негонден будешь, как сголдондишь гамму.

А я — глянди — долбаю эту драмму.

И Чэдвика взвинчу я, — шпарит Дейзи, —

я радиоактивна, гейгер в лондо,

я голодна и оголдую гонда,

и гладь на платье оголдеть как мондо.

Я весело кружусь. Я с толку сбит.

Глядишь, моя тоска и улетит:

дитя Земли, придя в экстаз от йурга,

лупцует смерть жаргоном Дорисбурга.


На корабле возникла секта «терок».

Собравшиеся члены трут друг друга.

Здесь больше женщин, но глава — мужчина,

который называется «терпуг».


Я отключаю Миму, обхожу

корабль, прислушиваясь к разговорам.

Вот начинает старый космонавт

рассказ о Нобби — о своей любви.


— Малышка Нобби не была казиста —

она болела лучевой болезнью,

схватив три дозы, чуть не померла.

Врачи ее выхаживали долго

и гаммосалем, и ТЭБЭ-лучами.

Пробыв не год, не два в палатах скорби

больничного барака Тундры-2,

дешевеньким голдондером вернувшись

на Землю, стала Нобби жить, как прежде,

устраивая всяческую помощь

нуждавшимся на Марсе и Венере.


Народ на Марсе гробят холода,

а на Венере — сырость и болота.

Моя худышка просто извелась,

не говоря ни о чем другом.

А я — я думал о своей зазнобе:

как в Тундру-2 я прилетал, как с Нобби…


Астролоб, знавший все про звездный свет,

Служил нам утешеньем много лет.

Внезапно в его собственном мозгу

звезда рассудка канула во мглу.

Мозг не предвидел смертной маяты.

Мозг умер от духовной нищеты.



Я не могу оторваться, ребята – ну это класс! Это класс. Во! Я считаю утиные движения надо просто наизусть учить, и утята как градус получают… В градус – неправильно сказал – разряд, разряд… Это другое, другое… Вот как получают разряд, значит, вот этот прочитать наизусть отрывочек. А там есть ли чувства? А только так, а как вы думали? Чувства, смотри. Вот вам другой фрагментик, да: 


Там Либидель, искусная в любви,

умело будит зуд в мужской крови,

Тщебаба там йургически кружит,

в зеркальное Ничто вот-вот влетит,

где фигуряет легион Тщебаб,

фигурой потрясая весь вертеп.

Как много зраку зрелищ в зеркалах:

и призрак йург на призрачных ногах,

и залы йурга, где нашлась теперь

в долины Дорис призрачная дверь.


Бок о бок вера с похотью идет,

катит повозка в зал. Ее влечет

толпа лонопоклонников исправных.

Вот хладный тирс подъяла Изагель,

фонарь на нем зажгла. — Вот Либидель

и причет из восьми либидниц славных

творят молитву богу своему.

Потом толпа, согревшись жаром жриц,

погрузится в довольную дрему,

и Изагель, упавший тирс подъяв,

святые мощи Мимы фонарем

три раза тронет, как велит устав.


Зимой в своей гримерной в час полночный

сидела Либидель, отсоблазняв,

ни часиков набедренных не сняв,

ни будды-кошки — брошки напупочной.

Между грудей согревшись, в полумраке

сердечко-медальон горит красней,

соски ее в блестящем черном лаке —

два зеркальца для культовых огней.

Давненько не мурлыкает тигрица,

судьба в засаде ждет ее, как тать,

ей предстоит со злоязычьем биться,

отступников немилостью карать.

Еще красива жрица, это ясно,

но дни придут — всему свои пределы, —

и бикинильник явит не соблазны,

а лишь пороки вянущего тела.

Уже от взглядов жрица укрывает

последние к святилищу подходы,

бирюльки из Ксиномбры украшают

все то, что привели в негодность годы.

А богомольцы между тем глазасты,

иной тайком нет-нет да усомнится.

Теперь при отправленье культа часто

простаивает лоно главной жрицы.

Расческу Либидель, дрожа, берет,

и будда-кошка будто жжет живот.

Но может быть, объем груди завидный

и бедер красота — ее оплот —

помогут продержаться ей хоть год,

теперь, когда по всем приметам видно,

что осень поджидает у ворот?

Одета в дамастин и бархаталь,

конфетка Йаль чуть-чуть в сторонке ждёт.

Она юна, ей времени не жаль.

Однажды в звездопад, в свой лучший год,

старуху Либидель заменит Йаль.


Вот оно, ребята, ребята настоящее искусство, пожалуйста: фантастика, эротика. Ну круто, согласитесь. 


В 1959 году в Швеции с большой помпой поставили оперу по этому гениальному произведению. Получилась порнографическая вампука. До сих пор в Швеции это считается выдающимся культурным событием вроде премьеры чеховской «Чайки» в театре Станиславского. На сцене был вот такой салат оливье: движущиеся гробы, марширующие генералы, кибертроника, ну и густо сиськи-пиписьки; и плюс шведские хоккеисты, которые в спортивных доспехах играли космонавтов. А откуда в СССР хоккей-то? Ну, чувствуете, темочка? Как всё складывается само собой, устраивается, понимаете… А там много интересного. 


Был, например, такой Тумба Юханссон – знаменитый шведский хоккеист. Он в 50-е годы стал первым европейским хоккеистом, приглашённым в НХЛ. Знаменитые встречи между советскими и североамериканскими хоккеистами в 70-х – это продолжение направления, открытого Юханссоном. В начале шестидесятых в СССР вышла его книга «Тумба учит играть в хоккей», сыгравшая огромную роль в популяризации хоккея среди советских подростков. А в восьмидесятых годах, уже во время перестройки, Тумба инсталлировал в СССР сеть гольф-клубов, что открыло возможность для, скажем так, неформальных контактов между западным бизнесом и начинающими советскими бизнесменами – то есть, комсомольцами- Протосенями. Швед борозды не испортит. 


Однако перейдём от шведского хоккея к шведским… пиписькам. Именно Швеция стала выпускать первый в мире хардкорный порнографический журнал. Ну, в смысле, официально выпускать. И примерно на 15 лет обогнала сексуальную революцию в других странах. Кроме Дании, где ситуация напоминала шведскую, но тоже отставала. В 50-х годах в мире сформировалось понятие «шведская порнография». Надо сказать, что под порнографией имелась в виду и литература. Первый в мире хардкорный порножурнал, выпускавшийся в Стокгольме – вот его обложечка – был не только цветным и подробным изображением всех видов сексуальных актов, но также их прямолинейным описанием. Собственно, это ведь вариант всё той же шведской литературы: «Как я провёл лето». Конечно, за шведским порнобизнесом стояли взрослые дяденьки. В современном порнографическом бизнесе непропорционально много евреев и шведов: и те, и другие – подставные фигуры. Ну, конечно, для такого рода деятельности они должны были обладать специфическими качествами, и они ими обладали. 


Тема «Евреи и Скандинавия» очень интересная, и здесь пытливого исследователя ожидает много неожиданных открытий. В первой лекции мы говорили об идеологе шведской сексуальной революции, аристократии – Олофе Лагеркранце, породнившемся с сокамерником Мартинсона по литературной ложе, пролетарским писателем Эриком Акслундом. Это уже ближе к теме. Но шведская аристократия – это аристократия шведская. То есть, ненастоящая. Кто занимается такими ништяками, как порнография или оптовая торговля наркотиками – понятно. Бедные и наивные английские аристократы ничего про это не знают. И время от времени попадают во всякого рода нехорошие сексуальные истории из-за своей неопытности. На самом деле – какое может иметь отношение к индустрии развлечений, например, Эдуард VII. Вот, например, его кресло для сексуальных утех, выставленное в музее. Он просто наивный викторианский любитель, что в общем соответствует действительности. Но вот группа ребят, которые вокруг него кучковались, а это аристократы, там делались дела серьёзные и по всему миру. Как-нибудь мы расскажем, как в таких случаях шведам приказывают изображать из себя хозяев, а потом мочат как щенков за малейшие косяки. А то и просто так – для профилактики. 


Поскольку Лагеркранц был не просто шведским шизофреником, а шизофреником-аристократом, он любил доводить пролетарских писателей, и сыграл драматическую роль в судьбе Мартинсона, но об этом чуть позже.  


А пока ещё почитаем прекрасное. Если шведу налить, и внимательно слушать начавшийся поток сознания, его рано или поздно вынесет на главную тему. И это отнюдь не порнография. Если разобраться, в Швеции особо эротики и нет никакой: ну так, перепих на скотном дворе; если есть возможность – за деньги. Ну и всё.


Тема с большой буквы – это для шведов другое. Тут над ними люди поработали, открыли миры. Ну и сердечко конечно само на тему открылось, ибо национальная специфика. 


Рты, распухнув, божью кровь сосали.

В жертву приносились даже люди.

Жертвенную кровь мутит сомненье,

ею никого нельзя спасти.

И Ксиномбры жертвенное пламя,

и фотонотурбовый костер

у людей пылают пред глазами.

Наши жертвы рядом с этим — вздор.


Вспоминая об эпохе Мимы,

со стыда сгорали мы подчас:

ведь, молясь как будто одержимо,

только имитируем экстаз.


Жертвенная кровь текла с прохладцем;

от жрецов бежала благодать.

Не священникам, а святотатцам

на сравненье с Мимой уповать.


И тогда отвергли патриархи

культ, который учредил Шефорк,

и у дрессировщика-монарха

этот жест восторга не исторг.


И вот Шефорк натешился досыта,

сполна воздав отказчикам-жрецам;

четыре высшей мощности магнита

распяли их за склонность к мятежам.


С тех пор мы больше не ходили в залы,

где Мима спит, где жертвенник потух

и где надежда в муках умирала.


Враг всякой жизни, в раже самоедства

сочащий пену бешенства дракон,

сел в залах Мимы солдафон,

который стер с лица земли народ Иголы,

затем взошел на аниарский трон.


Пожрал он сам себя,

оставив только

то, что само себя не стало жрать.

Исчез он.

Пол, под ним дрожавший, счастлив,

Шефорк из Ксакаталя звался он.


Теперь и Руководство не скрывало,

что гибель близко, но, касаясь темы,

укутывало факты в покрывало

из формул пятой тензорной системы.


Меня с Расчетов и Прогнозов сняли,

и сведений при том лишив, и дела.

Но мне часы и маятник сказали,

что на дворе давно завечерело.


В холодном зале у могилы Мимы

молился я неведомому богу,

у мертвой вещи клянчил одержимо

чудесного чего-то на подмогу.


И вещь без всяких внешних проявлений

в молчании мне тайну возвестила,

и в подкрепленье этих откровений

сиянье вспыхнуло…


и в подкрепленье этих откровений

сиянье полыхнуло из могилы!


Жесточествует космос… 


(Жесточествует – сильно! Сильно.)



Жесточествует космос, как и люди.

Нет, человек классически жесток.

Как души заключённых в одиночках,

гниёт пространства каменный мешок!

И отвечает каменная мара:

— Здесь человек царит. Здесь — Аниара.


Чувствуете? Под конец расписался, заворковал шведик. Даже что-то похожее на проблеск подлинной поэзии появилось. Там у него есть ещё лирическое место - проникновенные строки об утерянном земном рае. Рай – это Карелия. Он так и пишет – Карелия. Морозы -40. Летом комарики. Каторга «Беломора». Лагерь смерти на «Соловках». Для шведов, конечно, рай. Вот карельское фото шведской номенклатуры 30-х. Жили хорошо, на свежем воздухе. Питание, спорт, рабы – коммунизм, фактически. Сбылась вековечная места шведского народа о счастливой зажиточной жизни: за них всё делает чёртова мельница Сампо. То есть, мельница Гулаг – если по-русски. Ну, ладно, ладно…


Что дальше? А дальше за «Аниару» Мартинсону дали «Нобеля». Ну, а как вы думали? Только так, только так. Но при этом долго жались. Мартинсон был шведским академиком, и вроде получалось, что люди сами себе премию присуждали. Ну, не комильфо. Поэтому улучили момент только в 1974 году, и награждение прошло с большим скрипом. К этому времени «Аниара» успела протухнуть как шведская гнилая селёдка. Карнавализм – штука хорошая, нарядиться почуднее, принять на грудь пол-литра и давай кувыркаться кто во что горазд. Но на следующий день корпоратив кончается, начинается похмелье, и становится как-то… стыдно. Но тут подвернулся Солженицын, и премию под шумок удалось спроворить. Премию Солженицыну присудили в 1970 году, но получить он её смог только в 1974 – после выезда из СССР. Поэтому в средствах массовой информации возник тандем Солженицын-Мартинсон, или даже трио, потому что Мартинсону дали «Нобеля» на пару с ещё одним литературным шарлатаном, извините, шведским пролетарским писателем Эйвиндом Джонсоном. 


Считается, что это дровосек, воспитывался в чужой семье, его фамилия естественно не Джонсон, ну и далее со всеми остановками. Останавливаться не буду – там все стандартно для таких случаев. Выглядел Дровосек вот так – никогда в жизни не работал, и, будучи до 13 лет неграмотным, всю жизнь писал многотомные «апупеи». Скорее всего это какой-то бастард шведской феодальной шишки. Вот он придуривается на фото, которое мы сегодня уже показывали. Но соседство с Солженицыным сыграло с Мартинсоном злую шутку. На фоне мировой величины пролетарский жулик смотрелся не ахти. А «Аниара», как я уже заметил, сгнила. Сисек-пиписек там для 74 года считай и не было. Вещь ни о чём. Претенциозная чушь «за философию», как только пиар закончился, стала выглядеть элементарной графоманией. Кроме того, Мартинсон откровенно не умел в стихи, даже шведские. А сами шведы хавали, потому что, повторяю, для скандинавов профессия – это то, что человек делает. Если мать дала ребенку аспирина – она доктор. Если сын написал в школе сочинение – он писатель. Люди простые до боли. Но за пределами гетто – это, мягко говоря, не канало. И в том числе для шведов, которые знали взрослые языки, а их становилось всё больше. И над Мартинсоном стали постепенно смеяться – чем дальше, тем громче. Не за рубежом – там его никто никогда и не знал – но в самой Швеции. 


Избалованный вниманием литературный чиновник воспринимал критику очень болезненно. Застрельщиком был Олаф Лагеркранц, который в своих зубодробительных статьях превратил Мартинсона в полного идиота, что было недалеко от истины. 


Ну а кто такой сам Лагеркранц и вообще шведские писатели? Тут чья бы корова мычала. Крупнейшим писателем там считается Август Стриндберг. В отличие от Мартинсона – это, конечно, профессиональный литератор, но его книги скучища смертная. Первые вещи сделавшие его известным в Швеции – это занудная пьеса на 6 часов. Я не шучу – на 6 часов. Там бесконечное разглагольствование теологов 17-го века на тему, что католичество – это плохо, а протестантизм – совсем другое дело, это хорошо. Может быть. Только зачем про это писать в конце 19-го века? Да ещё в форме пьесы. В чём смысл? А по жизни Стриндберг был злобным шизофреником, которого надо было в психушке на цепях держать. Он считал, что вокруг кишмя кишат завистники, они хотят его сдать подкупленным врачам, а бесценные произведения украсть и опубликовать под своим именем. В Германии одна женщина решила заняться популяризацией его творчества. Он там был никому неизвестен. Стриндберг написал, что с неё надо заживо содрать кожу и запихать гадине в рот. И так всю дорогу: зарежу, убью, убью, зарежу. Он каждый день по три часа расшибал лоб перед иконой Сведенборга. А ещё все свои руки сжёг кислотой. Он по рецептам средневековых алхимиков пытался добывать золото из свинца и ртути. Вот так. Его любимая дочь была замужем за замечательным человеком – мы о нем как-то упоминали – это Владимир Мартынович Смирнов. С «Мартыновичем» прокол – имя редкое. Надо было «Владимирович» или «Иванович». На самом деле кто его отец не ясно, а мать – финская шведская Виргиния Нёгрин – это кадровый английский шпион, террорист, член скандинавского диспетчерского центра и доверенное лицо Ленина и Красина. Как Коллонтай – небожитель, длительное время была советским консулом в Стокгольме. В Швеции ее и похоронили в 1952-м году. Это вот к вопросу кто такие шведские писатели и их окружение.


Но давайте закончим с Мартинсоном – мы уже вышли на финишную прямую. Из-за травли его в конце концов вышибли из нобелевского комитета, и он угодил в психушку, где… где… правильно – покончил с собой, разрезав живот ножницами. Закономерный итог – умер как швед. Ну, подозреваю, что он себе ножницами член отрезал, но в официальной прессе это подали как сеппуку. Типа пацанчик – самурай, всё культурно и благородно. Под это дело от него отстали и канонизировали. «Аниару» до сих пор ставят в шведских театрах и вот недавно сделали фантастический фильм. Провальный, но не оглушительно. Сработали тихо, прилично, присудили какую-то местную премию. Сейчас, кстати, в Швеции есть премия Мартинсона, есть премия его жены Муи. Вообще, у всех шведских писателей есть именные литературные премии, часто по нескольким номинациям, и они постоянно ими друг друга награждают: премия Быкова, Сорокина, Пелевина. Пелевин получил премию Быкова, Быков получил премию Сорокина, все они с ног до головы лауреаты. «Нобель» – это только вершина бюрократического шведского айсберга. Награды они любят как дети.


[Кадры из фильма:


Да, кстати, Вам от меня лично маленький сувенир. Держи. Ну, ауфидерзейн…]


Ну вот – як диты. Давайте советским кинематографом наши шведские штудии и завершим.


'''Глава 16'''

'''Главная буржуазная тайна'''


Вот, чаёчек обновили. Чего-то не хватает… Где фляжка? О… Прямо это – сердце зашлось. Ребята, так нельзя. 


Вот так.


Был такой известный советский актёр – Мартинсон. Молодой человек у окна, чо там с ним? Переклинило, перезагрузите его, только это - с чашкой осторожно, чай не пролейте. Он тоже там чай пьёт. Отомри, сынок, всё в порядке. Да, Дуремар, Дуремар. Персонаж сказки Алексея Толстого – настоящая фамилия которого Бострём. Поскольку настоящий отец Толстого швед, о нём мало что известно. Бострём – известная шведская фамилия, хотя и не дворянская. Они даже достигали стадии премьер-министров. Отец Алексей Толстого тоже не был дворянином, а сам Алексей стал дворянином и даже графом, когда его усыновил муж его матери. Сергей Александрович Мартинсон, сыгравший Дуремара, тоже швед. Видите, как у нас шведы густо пошли, да? Его отец, Александр Александрович, был состоятельным бизнесменом – он проживал в Петербурге и входил в одну теософскую ложу с композитором Скрябиным. В 1964 году Мартинсон убедительно сыграл шпиона в советской сказке о Мальчише-Кибальчише – это очень необычный фильм, снятый в период апогея хрущёвской оттепели, когда было принято решение о реабилитации Бухарина и Каменева. Фильм сняли на киностудии Довженко, но фильм не украинский, а новиопский, и получилось смешно. Это скетчи, высмеивающие советский кинематограф. Но высмеиваемые своими, изнутри. Такой капустник про скаутов: скауты хорошие, поэтому есть и неподдельный пафос. У авторов картины невольно получилась история про двух мальчиков: украинского и русского. Украинский плохиш переходят на сторону врага и получает плюшки. А русский Кибальчиш честно погибает за правду. Про Украину я не утрирую – вот оцените колорит.


[Кадры из фильма:


- Скажи мне, Мальчиш, где мне у вас найти такого Мальчиша Плохиша?

- Плохиша? Что дашь? Скажу.

- А что ты хочешь?

- Пряник медовый дашь?]


Вот тоже неплохо – сценка награждение крестом Мазепы. 


[Кадры из фильма:


- А тебя, доблестный Плохиш, мы достойно награждаем за твою великую услугу нашему буржуинскому делу. Читайте приказ, адъютант.

- Записать Мальчиша-Плохиша…

- В наше славное буржуинство…

- Назначить Плохишу во служение всех мальчишей…

- Которых мы возьмём в плен в этой войне.

- Выдавать Мальчишу-Плохишу ежедневно: варенье…

- 10 банок!]


Главного буржуина здесь играет Леонид Галис – морячок с Украины. Его национальность и происхождение неизвестны. Говорят, что еврей, выдающий себя за прибалта, но что-то не похоже. Здесь он в грубом гриме, а вообще специализировался на положительных капитанах дальнего плавания. А главного генерала в фильме играет Дмитрий Капкунов, украинизировавший фамилию в Капку – это член сведенборгианской масонской ложи, в 20-х годах работавший украинским полпредом в Польше, и параллельно окончивший кинокурсы в Варшаве. А режиссёром фильма был режиссёр туманности Андромеды – украинский старообрядец и сын комиссара – Евгений Шерстобитов. Так в чём же страшная шведская военная тайна?


[Кадры из фильма:

- Отвечай, да только поскорее: нет ли в красной армии какого-нибудь военного секрета? И в чём этот секрет? Нет ли, Мальчиш, из вашей страны во все другие страны какого-то тайного входа? По которому, как только лишь у вас запоют – у нас подхватывают? Как только у вас скажут – у нас задумываются? Что ты ещё смеёшься? Что ты улыбаешься, гадкий Мальчиш! Отвечай! Да поскорее! 

- Есть и могучий секрет крепкой Красной армии. И когда бы вы не напали – не будет вам победы. Есть и неисчислимая помощь, и сколько бы вы в тюрьмы не кидали – всё равно не перекидаете. И не будет вам, поганым буржуинам, покоя. И в светлый день, и в тёмную ночь. А больше я вам ничего не скажу. А самим вам, проклятым, вовек не догадаться. 


[Музыка] [Фотография]


На этот вопрос отвечают наши лекции. Но ответ содержится и в фильме о Кибальчише. Его даёт судьба двух главных героев: главного положительного героя, Кибальчиша, играет украинский красавчик Сергей Остапенко. Повзрослев, он получил хорошее образование, стал доктором наук, и убежал в Америку. Актёрских данных у него не было, но, конечно, красавец – ничего не скажешь. А вот Плохиша играл некрасивый русский мальчик Сергей Тихонов. Некрасивый, но безумно талантливый. Он снялся в нескольких фильмах, играл на равных с известными актёрами. Например, в киноновелле «Вождь краснокожих» по рассказу О. Генри. Что дальше? А дальше он поступал во ВГИК, но его не взяли по конкурсу: «Куда прёшь, русня!?». Сергей отслужил в армии и возрасте 21-го года попал под трамвай. Вот такая шведская история. 


На этом закончу. Хотя я умолчал о многом. Может быть даже о главном. Например, ничего не сказал о «Нобелях». Ну, может быть, как-нибудь позже. Итак, спасибо Дмитрию Евгеньевичу, что выписал мне с барского плеча карт-бланш на полтора месяца. Спасибо большое! Вот… Ну и… тостик. Можно поднять. Тут градус… есть. Можно ещё немножечко усугубить, почему бы и нет. Вот так. Ну а чего? Чего стесняться-то? Лекция заканчивается. 


Мы сами молодцы. Накрутили в двадцатом веке многое. Мозги русским переставили задом наперёд. Разобраться во всей этой фантасмагории сложно. Но можно. У русских получится, потому что в своих основаниях жизнь проста: реализм. Будьте проще и люди к вам потянутся. Ну вот. Если лекции про Швецию зашли – пишите в чат, тогда углубим. Я и половину не рассказал, но есть половина того, о чём можно в открытом доступе. А что там дальше – это вообще кошмарики такие… Записывайтесь на Patreon и Бусти; записывайтесь на наш YouTube канал; ставьте лайки; пишите в чате; присылайте донаты; всемирно рекламируйте наш недооценённый ресурс. Оставайтесь всегда с нами. До новых встреч.


[музыка]