Погрешность измерения
Редакция попросила меня высказаться на тему 90-х годов. Остановлюсь на некоторых социальных результатах этого переходного десятилетия.
Содержание
1. Общественное банкротство интеллигенции
В 60–70-е годы, по мере официального понижения статуса интеллигенции, происходил стремительный рост ее морального авторитета. В 30-е годы «шляпа» и «очки» зарабатывал в три раза больше пролетария, но ходил с заплеванной спиной. В 70-е годы многие интеллектуальные профессии обрекали на безденежье, но быть писателем, ученым, художником стало престижно — эти профессии были окружены в глазах простых людей ореолом. Параллельно моральный рейтинг партаппаратчиков дошел до нуля и стал падать дальше, в минус. К началу перестройки человек в дубоватом пиджаке с депутатским флажком был смешон сам по себе. Ему даже не надо было говорить. Текст — для клоуна вещь маловажная.
К концу 90-х все изменилось радикальным образом. Бывшие секретари райкомов превратились в вальяжных отцов отечества, заседающих в Совете Федерации, а образ интеллигента ужался до карикатуры журналиста-прощелыги, готового за пачку долларов продать мать родную. Интеллигентами стали брезговать. Моральный авторитет образованного класса растрачен настолько, что из общественного оборота выпал сам тип интеллигентного лица, интеллигентного разговора, интеллигентского образа жизни.
За последнее время серьезный разговор сам по себе стал андеграунден. Уже в 2001 году для организации диалога с российскими учеными ТВ потребовался скандалист Гордон, ночное время и специально провальная режиссура. Тем не менее, и в этом случае, из-за отсутствия конкуренции и информационного голода, рейтинг передачи ушел в бесконечность. Тогда передачу закрыли, а сообщество ученых постарались скомпрометировать безобразным шоу с распилом золотых слитков.
Разумеется, речь идет о сознательной акции «опускания очкариков». Современное телевидение заказывается дрянью, делается дрянью и показывается для дряни. Но народ состоит не из дряни, телемастера за свои художества будут прокляты потомками. Да и УЖЕ прокляты — вчерашние телезвезды после ухода с экрана мгновенно забываются. «Год без Влада» оборачивается пустотой пустоты, рамкой от пропавшего черного квадрата.
Разве что в этом можно найти утешение для униженного и оболганного класса российских интеллектуалов. Ситуация травли умных людей глубоко неестественна, в цивилизованном мире интеллигенция социально доминирует, так что рано или поздно все вернется на круги своя. Только для индивидуальной жизни промежуток «рано или поздно» оказывается судьбой. Для истории десять лет туда, двадцать лет сюда — погрешность измерения. А в этой «погрешности» живут ПОКОЛЕНИЯ.
2. Торжество мещанского отношения к жизни
Если посмотреть на тему первого пункта шире, речь идет о засилье мещан и мещанского отношения к жизни. Человеку свойственно (к сожалению), иногда сбрасывать с себя маску культурности и ползать на четвереньках. Это естественная потребность в отдыхе. Человеку надоедает трезвая рациональная жизнь. Однако точно так же у людей есть потребность в духовной жизни и высших чувствах. Скотская жизнь надоедает. Обыденная рутина — тоже. Человеку иногда хочется не только спуститься вниз, но и подняться вверх. Порывы вверх есть у любого нормального человека. Стандартный 16-летний юноша обязательно пишет стихи своей возлюбленной. Это норма. Норма стала в 90-е годы отрицаться напрочь, со злобным хохотом. Любовь для 90-х — это правильное использование презервативов; политика — «правильный» счет избирательных бюллетеней; культура и наука — освоение грантов или бизнес. Идеальные побудительные мотивы отрицаются как класс, в стиле «не было этого и быть не может: ВРАНЬЁ».
Если в 60–80-е власть денег игнорировалась, причем феодальное недоразвитие денежных отношений выдавалось за проявление необыкновенной духовности советского человека, то в 90-х общество с головой окунулось в карикатурный капитализм из агитпроповских брошюр. Тогда так и говорили: да, за шубу убивают на улице, а что делать, это первоначальное накопление капитала. Грабитель вашу шубу продаст, на полученные деньги начнет читать книжки и превратится в культурного мецената. Сами благодарить будете. А пока терпите. Из СМИ полился бесконечный поток «купил ботинки», «дайте денег», «коллекционирую вина», «Виктор Никитич, вы дурак», «у меня кислая отрыжка», «купил джип», «сегодняшнего утра пила кофий безо всякого удовольствия», «как правильно подобрать носки», «предложили стать коммерческим директором — пока думаю», «пучит».
В глухие семидесятые плодотворно работали Бродский, Солженицын, Тарковский, Аксенов и много-много других имен. Что в культурном отношении дали 90-е? Литература — ноль. Кинематограф — ноль. Живопись — ноль. Музыка — ноль. Наука — ноль. Общественная жизнь — ноль.
В 90-х годах часть интеллигентной молодежи вообще бросала учебу. На моих глазах студенты уходили в, как им казалось, «бизнес» из престижнейших вузов.
Сейчас ситуация отчасти нормализовалась, но лишь потому, что в высшем образовании увидели все тот же путь к «бизнесу». Наибольшим престижем пользуются денежные профессии: экономист, бухгалтер, адвокат. Можно сказать, что мещанство стало более культурным. Если в 1996-м на все абстрактные рассуждения автоматически следовал встречный вопрос: «Если ты такой умный, то где твои деньги?», то сейчас интерес к астрономии или протест против засилия бюрократии квалифицируют как способ заработка. Мещанин уподобляет интеллигента себе, пытается найти в его действиях, в конечном счете всегда идеальных, грубую материальную подоплеку. И находит.
3. Окончательная феодализация социальной верхушки
В современную эпоху феномен Растиньяка никуда не делся. Напористый провинциал по-прежнему может сделать карьеру в Москве. Но успеха он добьется только в случае etre plus royaliste que le roi. Это путь номенклатурных «сынов полка», скрупулезно выполняющих устаревшие табу и штампы господствующего слоя. Основой подобного слоя по-прежнему является советская номенклатура. Произошло естественное усыхание ее партийного сектора, но в области экономической жизни, науки, искусства, вооруженных сил, национальных элит и т. д. наверх проходят только «дети». В каждом конкретном случае в этом нет ничего плохого. Дело, однако, в том, что в результате резко снижается качество отбора. Борьба за место под солнцем ведется не миллионами, а единицами. В театральные вузы поступают дети актеров и режиссеров, в МГУ — дети профессоров, в ВГИМО — дети дипломатов, в военные академии — дети генералов. Путь наверх талантливым людям из нижних слоев общества ПЕРЕКРЫТ. Остается карьера через социальное придуривание и выгодные браки. Первое — талант уничтожает, второе — уродует. 90-е годы — это годы нерожденных талантов. Демографический провал 90-х культурная Россия будет расхлебывать десятилетия.
Хотелось бы добавить, что России, в отличие от Украины или Азербайджана, в наследство досталась номенклатура не провинциально- национальная, а столично-интернациональная, общесоветская. Кроме русских, в Москве живет масса номенклатурных грузин, украинцев, азербайджанцев, абхазцев, туркмен и т. д. В численном отношении они намного превосходят коренную народность. При таком положении феодальная кастовость служит дополнительным источником национализма. Реальной же базы для номенклатурной русофобии в РФ нет — русские здесь составляют более 80% населения, причем все другие народы крайне распылены. Все это чревато самыми непредсказуемыми последствиями.
4. Гниение шестидесятников и гибель предперестроечного поколения
Как уже говорилось выше, 90-е годы ознаменовались полным творческим бесплодием. Шестидесятники при первом же допуске к пирогу власти стали разлагаться и разложились до степени голливудских зомби эпохи компьютерной графики. То есть с мухами, грибами, червями, вываливающимися внутренностями и прочими вкусностями американского кинематографа. Такие люди, как Битов, Ахмадулина, Проханов, в конце концов стали страшны физически. О причинах этого пугающего процесса можно говорить долго, замечу только, что общий сценарий подобной метаморфозы вполне советский. У коммунистов была железная установка на «разложение». Сталин считал (в общем, справедливо), что человек на руководящей должности неизбежно «разлагается». То есть секретарь обкома через восемь лет неизбежно превратится в зомби. Поэтому его надо расстрелять через семь. С точки зрения материалиста, решение, не лишенное последовательности. Человек есть то, что он ест. Если перед материалистом поставить корыто с едой, он неизбежно будет есть до тех пор, пока не лопнет. Или пока не уберут корыто. Или пока не уберут самого. Физика.
Что касается «подросшей смены», то ее нет настолько, что само именование людей, которым сейчас 35–50 лет, вызывает немалые затруднения. Семидесятники? восьмидесятники? Их нет. Подлинная трагедия этих людей заключалась в принципиальной межеумочности. Являясь первым вполне городским поколением, они выросли в отдельных квартирах с телевизорами и детскими книжками. Однако взрослая советская жизнь все еще догорала в армейских казармах, тюрьмах, индустриальных окраинах. В 1970–1980-м западный раскисляй получал в свои 16–18–20 лет азиатский удар по ушам, который ломал его как личность на всю жизнь. Достаточно было одного массового избиения, закоса от армии в психушке или профилактической беседы в райотделе КГБ. Поколение 70-х состоит из людей, считающих себя ничтожествами, живших как ничтожества и являющихся ничтожествами. Сказанное верно даже для детей номенклатуры. Подобных людей спасти нельзя. Бессмысленно чего-то ожидать от гадких ничтожных существ, к тому же искренне убежденных в собственной бездарности. Некоторая часть поколения получила кусок пирога за счет родительских преференций и в материальном отношении даже процветает. Но на плагиате, втори чности и социальном цинизме далеко не уедешь. «Жизнь не удалась». Собственно, ее и не было.
5. Конец утопии
И наконец, итог. Несколько поколений образованных людей России ждали краха коммунистической диктатуры. Наконец гнилой колосс рухнул. Сам по себе, «от старости». Что же произошло потом, в благословенные свободные 90-е? А ничего. Люди, привыкшие жить в состоянии несвободы, после разрушения кокона социализма стали ползать по поверхности беспомощными моллюсками. Как сказал Ильф: «В начале века люди думали: изобретут радио, и будет счастье. И что же? Радио есть, а счастья нет». Трагедия противостояния ничтожной личности, задавленной государственным левиафаном, обернулась фарсом.
Какова природа комического как категории эстетики? «Комичное» возникает в результате жизненного столкновения противоположностей, а смех есть радость осознания этого столкновения. Например, моська лает на слона, ее лай — парадоксальное самоутверждение. Осознанию этого комизма помогает художественная заостренность образа: трясущаяся от напряжения козявка, тявкающая на медлительную равнодушную тушу. Это и есть главное поражение 90-х. Вместо революции перестройка окончилась самораспадом. И задним числом напряженное, ежедневное, мучительное отстаивание интеллигентом своего достоинства обернулось бессмысленным лаем моськи на государственного левиафана. Правда, моська может заявить, что слон сдох от ее визга, но это уже и не смешно выйдет. Даже у гротеска должна быть своя мера.
