174. Владимир Набоков. Штрихи к биографии: IV. Семья
Здравствуйте, дорогие друзья! Усаживайтесь поближе и включайте звук своих компьютеров на полную громкость. Сегодня мы вам расскажем о творчестве замечательного русского писателя Владимира Набокова.
Други мои, дорогие ютуболаи и ютуболайки! Наша прошлая лекция была очень большой и несколько сумбурной, с многочисленными отступлениями, а толком мы рассказали не так много, как хотелось бы. Ну, ладно, будем наверстывать. Как известно, жена Набокова была еврейкой и никогда этого не скрывала. Считается, что она это даже афишировала. Например, в 1958 году она напечатала опровержение в «Нью-Йорк Пост» где говорила, что, вот, вы в своей статье представили меня как русскую аристократку, но на самом деле я еврейка и весьма горжусь своим происхождением. Но на самом деле афиширования не было: на бытовом уровне Набоковы скрывали свою принадлежность к евреям – в противном случае не пришлось бы писать опровержение. В университетских кампусах жену Набокова многие считали аристократкой, причём иногда не русской – польской или даже французской. Сама Вера, как и большинство ашкенази, считала, что евреи это не низкорослые, чернявые люди с короткими ногами, а двухметровые голубоглазые блондины. В семье считалось, что у Веры голубые глаза и она блондинка. Она всю жизнь грубо красилась перекисью водорода, утверждая, что из-за аристократической генетики у неё, ещё в молодости, проступила седина; довольно странный признак генетического здоровья –выцветание волосяного самого покрова у млекопитающих свидетельствует о старости или болезни особи. С точки зрения современных русских, в еврейском происхождении Вера Слоним нет ничего экстраординарного.
После 1917 года была ликвидирована черта осёдлости и рухнули религиозные запреты и с той, и с другой стороны. Еврейская община сыграла мрачную роль в революции, но, естественно, не смогла жить в том мире, который был ею уже создан на развалинах цивилизованного государства. Большинство еврейских активистов погибло в трагикомической мясорубке тридцать седьмого года, когда мясники так увлеклись большими заказами на скотобойне, что в приливе энтузиазма заготовили сами себя. В дальнейшем значительные части еврейской общины СССР уехали в США и в Израиль. Сейчас евреи в России есть, более того, их довольно много, но это люди, индифферентно относящиеся к религии и страшно ассимилированные генетически. Найти образцово-показательного еврея, чтобы у него все предки были евреями, чтобы он соблюдал все еврейские обычаи и ходил каждую субботу в синагогу трудно. С другой стороны, у русских в России очень часто есть та или иная еврейская примесь. Собственно, сейчас в России есть только одна группа антисемитов – это крестьянско-еврейские метисы с инженерным образованием. Вот эти орут про пятитысячелетний еврейский заговор, еврея Маркса, еврея Троцкого, еврея Гитлера и про Бильдербергский клуб. Точнее, орали, потому что они потихоньку вымирают, а в детях не воспроизводятся – те уже нормальные люди. В этом отношении сам Набоков был типичным современным русским – его бабка была еврейкой, и, скорее всего, еврейкой уже смешанной. Но в начале прошлого века ситуация была другая – существовал жёсткий барьер, точнее, даже два барьера. Первый – между евреями и неевреями был не очень высокий, что доказывает происхождение Набокова. Главным барьером была разница религиозная – был еврей крещенным или нет, причём главное не в том, что он был крещёным, а в том, что он не был иудеем; главное – это не иметь отношение к иудаизму, который в своём идеальном варианте выглядел для русских вот так.
[Фрагмент из фильма]
Ну это вот клоуны в малахаях, причём это идеальный вариант для глянцевого еженедельника +8, а вообще в быту иудаизм – это глубокая Азия, местами преходящая в Африку – с обрезанием, миквой, бритыми черепами у женщин, ритуальным забоем скота и тому подобными прелестями. Культурные люди от этого интуитивно шарахались, а сами евреи всеми силами, правдами и неправдами, стремились отбежать подальше от этого ужаса на безопасное расстояние. Говорится, что евреи принимали христианство из-за гонений, их – там – вынуждали к этому, выламывали руки, но в девяти случаях из десяти это было добровольное решение, естественно возникающее у человека, который смотрел как можно жить в Европе вне гетто. И убежать из Сомали в Швецию становилось его идеей фикс. И, конечно, в этих условиях существовала громадная разница между собственно неграми и мулатами, то есть, евреями из чистой еврейских семей и евреями из семей, смешанных хотя бы на одну четверть или даже на одну восьмую.
Вера Евсеевна была стопроцентной ашкеназийской еврейкой с рубильником на полметра. Ну, есть русский нос картошкой, похожий на нос китайцев, он некрасивый; есть вывороченные ноздри у африканцев – критерии красоты разные. Ну это биология – тут надо сдерживаться и терпеть, прекрасно понимая, что для многих народов уродами являемся мы сами. Если брать кожный покров, в общем нет ничего страшнее белого человека: у него через бесцветную и тонкую кожу просвечивают синие вены, жир и мясо, а малейшей ушиб вызывает трупные пятна – ну, это зрелище не для слабонервных. Но внутри вида или подвида отношение к этому другое – Вера Слоним была смешной, она вызывала у европейцев хохот, а её фамилия была для русских смешной гомерически – Слоним В. И при этом она себя считала царицей Савской, и вела себя как героиня Инны Чуриковой в фильме «Начало».
[Фрагмент из фильма]
Ну вот, в общем, тяжёлый случай. Слоним В. всю жизнь утверждала, что происходила по прямой линии от какого-то неизвестного, но страшно знаменитого еврейского учёного из кордовского халифата, и вот этот мудрец, в свою очередь, являлся прямым потомком царя Соломона. Никаких данных, подтверждающих эту точку зрения, хотя бы на карнавальном уровне, не было. Действительно, фамилия Слоним уважаемое, это столбовое еврейское дворянство, так что среди предков там были бойщики скота, старьевщики, раввины, шинкари и контрабандисты – всё как обычно. Как и положено русской еврейке начала века, Вера была русофобкой. Существует рассказ, как семейство Слоним после революции с 43-мя чемоданами ехала в Одессу через Украину, и кто-то из петлюровцев стала обижать еврея или что-то сказал плохое о евреях, или подумал плохо евреях – 16-летняя Вера его отчитала, и он унижено ползал на коленях, целовал ей руки и просил прощения. Потом Слонимов до Одессы сопровождала свита из украинцев, и они пели Вере украинские песни, которые она запомнила и пела всю жизнь – это бред больного человека, но бред, имеющий определённое направление, и поэтому показательный.
Отец Слоним В. – мы уже о нём рассказывали в прошлой лекции – был махинатором и занимался мошенническими операциями с недвижимостью. Семейство Родзянок, которое он обслуживал, после революции разорилось. Но Гамзей Лазаревич вывез на Запад большие суммы – думаю, денег у него было больше, чем у Набоковых: те прихватили только несколько безделушек, которые проели лет за пять. Рассказы о том, откуда у Гамзея Слонима были деньги, есть, и я советую вам почитать эту информацию – рассказы смехотворны. Случайно, по ошибке, ему досталась земельная собственность, её по ошибке он выгодно перепродал, потом вывез на Запад деньги с помощью голландского компаньона – ну, вот, в общем «ани-бани – три конторы, шахер-махер – помидоры». Проблема была тут одна – живя в России, евреи приучились к вседозволенности и всеобщему попустительству, их жизнь напоминала жизнь афроамериканцев в 2021 году – с той только разницей, что они, вдобавок, обладали большими материальными ресурсами и часто имели не фиктивное образование. Но к реальной жизни они были совершенно не приспособлены. Представьте жизнь афроамериканских беженцев, я не говорю – там, в Нигерии или Танзании, а хотя бы в Индии или Китае – они там просто погибнут. Их ограбят, и, в лучшем случае, позволят работать мелкими клерками. Чтобы получить такую работу, им нужно будет сотрудничать с местной тайной полицией и сдавать своих.
В Европе Гамзей Лазаревич мгновенно разорился: во-первых, там были свои евреи, которые не пускали евреев турецких, йеменских или российских пастись на своей поляне; а во-вторых, евреи во Франции, Голландии или Англии были дисциплинированными и вполне понимали, где живут и что от них требуется. Хвост у ящерицы – важная часть организма, но важная именно потому, что она им может в любой момент пожертвовать, чтобы спасти таким образом свою жизнь. Роль евреев – это роль социального громоотвода; это плохие богатые, которые оттеняют, или хотя бы маскируют, хороших богатых. Российские евреи сошли с ума, и ещё, вдобавок, развратили – с помощью англичан – евреев Германии, и в результате германские евреи получили то, что они получили – лепрозорий на Ближнем Востоке и всеобщую любовь современных немцев наряду с геями и альтернативно одарёнными сумасшедшими.
Проводя в прошлой лекции аналогию между Набоковыми и Родзянками, мы обратили внимание на многочисленные семейные скандалы, не избежала этой участи и семья Слонимов. В 1924 году в Берлине, отец разошёлся с матерью, и стал открыто сожительствовать с Анной Лазаревной Фейгиной –племянницей брошенной жены. В это время ему было около 60, а Ане – 35. Таким образом, новая жена отца была одновременно двоюродной сестрой Веры. При разводе Вера, как это ни удивительно, приняла сторону отца – скорее всего, между Верой и Анной существовала лесбийская связь. Отец вскоре умер, а они поддерживали тесные отношения всю жизнь, и какое-то время они жили в Германии втроём – Вера, Анна и Владимир. Вера и Анна в одной спальне, а Владимир в другой. Кузина и – одновременно – мачеха была подлинным увлечение Веры Евсеевны. Её брак с мужем был фиктивным или полуфиктивным. Интересно, что медовый месяц Вера провела не столько с мужем, сколько с Фейгиной. Владимир ждал две недели пока Фейгина уедет, и он сможет переехать к жене.
По мере того, как её компаньонка старилась, У Веры Евсеевны появлялись другие увлечения. Уже живя в Монтрё она близко сошлась со шведкой Филиппой Рольф. Несмотря на то, что Набоковы вели достаточно герметичный образ жизни и редко общались даже с родственниками, доселе незнакомая Филиппа, назовём её Филиппок, быстро стала членом семьи. Вера Евсеевна принимала живейшее участие в её судьбе: в частности, устроила большую протекцию в Америке. Филиппок постоянно торчала у Набоковых, изводя Владимира Владимировича многочасовыми разговорами. Вскоре, однако, выяснилось, что она не просто лесбиянка – она открытая лесбиянка. Из Америки Филиппок прислала Набоковым любовное послание, где заявляла, что покончит с собой и перед смертью хочет сказать, что Вера Евсеевна – главная и единственная любовь в её жизни. Филиппку тогда было 35 лет, а Вере 60. Недавно мы уже где-то слышали эти цифры. Афиширования отношений Вера боялась, как огня, но ей потребовалось много лет, чтобы разорвать с Филиппком – последняя любовь разбила ей сердце. Всё это, разумеется, не означает, что Слоним В. считала своего мужа чужим человеком – их отношения были очень крепкими, на всю жизнь, просто там не было некоторых элементов – обычных отношений между мужем и женой, поэтому Владимир Владимирович был важной частью отношения между Верой Евсеевной и Филиппком – там всё вращалась вокруг переводов его книг на шведский, литературных опытов самого Филиппка, которой Набоковы выдавали ценные советы, и так далее. Из-за этого неверно считать Набокова подкаблучником – да, он в молодости выполнял женскую работу: сидел с малышом и стирал пелёнки, но при этом он не выполнял работу мужскую. На работу в семье ходила жена, а не он.
Разумеется, и родственники, и всё окружение Набокова восприняли его брак как нелепую выходку домашнего мальчика. Церемония прошла в апреле 1925 года в Берлине по протестантскому обряду. На свадьбе не было родственников и не было сделано ни одной фотографии. Мы уже обращали внимание в прошлой лекции на вопрос о вероисповедании четы Набоковых. И Владимир Владимирович и Вера Евсеевна были атеистами, но не в советском или англосаксонском смысле этого слова, то есть, анти-теистами-богоборцами, а в бытовом современном русском значение – то есть, они не ходили в церковь и не справляли религиозные праздники. Для людей их поколение и среды – это была особенность, вызывающая вопросы, но и только. Но они же должны были, по условиям того времени, кем-то числиться в документах. Брат Набокова Сергей перешёл в католицизм; Лена Слоним – тоже; а из чего и куда перешли они? Вроде бы Слоним В. утверждала, что её родители и сама она – иудаистка, но подтверждений этому мало. Был ли сам Набоков православным – тоже вопрос: он уже в три года молился по-английски. В чём вообще проблема для человека неверующего послать пасхальную открытку? А для Набоковых – это была проблема. Но это проблема скорее людей верующих. Например, для иудаистки трудно справлять именины – то есть, дни рождения в честь христианских святых, в честь которых, вот, назвали ребёнка. И тут однажды Вера закатила скандал друзьям мужа, который они потом помнили всю жизнь. Но тогда почему нет данных о соблюдении ею своих обрядов – еврейских? Похоже, что тут ус начинает отклеиваться. Литературоведы уже обратили внимание на утрированную лживость в переписке Владимира Набокова с женой – кажется, что он всё время в чем-то оправдывается, и – прежде всего – упреждает своими объяснениями возможные обвинения в неверности. Поскольку эта переписка интимная, непонятно на что он рассчитывал, потому что в данном случае партитура читается с листа, а круглой дурой его жена не была. Она была дурой, но не круглой, так, знаете, местами. Интересно, что Набоков начинал свои отношения с женщинами с перечисления любовных побед – это вызвало разрыв отношений с его невестой. В переписке с Гуаданини он перечисляет свои измены жене, а жену в это же время уверяет в своей верности, а затем пишет Гуаданини, что его переписка – это писательские фантазии. Что это за поведение? Это поведение человека не уверенного в своей сексуальной ориентации: он не очень понимает а что ему надо и надо ли вообще. Вера Слоним заменила ему мать и стала его сестрой, но она никогда не была его женой, и их переписка – это лишь стилизация супружеских отношений. Что объединяло эту пару и сделало этих людей таким же творческим тандемом, как семью Достоевского или Толстого? Ложь. Это семья лжецов – они врали всегда и всем и достигли в этой области исключительных результатов. Окончательный их союз сложился после переезда в Америку, до этого Набоков зачастую действовал самостоятельно, и, как правило, не очень удачно. Например, он развил бурную деятельность стремясь, в 1937 году, сделать карьеру в Париже. Его приняли в среде русской эмиграции с большим энтузиазмом, но он нажил себе там много врагов, потому что не умел ни общаться ни вести литературную полемику – он просто говорил открытым текстом то, что думает. Часто это были очень интересные, верные мысли, бьющие в цель, но именно поэтому они бесили многих и многих поэтов и прозаиков иммиграции. К тому же он в это время впутался в нелепую историю с Гуаданини. В дальнейшем, уже совсем накануне приближающейся мировой войны, он также на свой страх и риск предпринял большие усилия для натурализации в Англии, но он не представлял для англичан никакого интереса, и у него там не было поддержки в среде иммиграции, потому что никакой иммиграции там и не было. Если бы Набоков переехал в Англию, он бы застрял на проклятом острове до окончания войны, поэтому Вера, к этому времени уже приехавшая в Париж, поступила мудро, оборвав эти фантазии. После начала войны между Францией и Германией Набокову грозила мобилизация на фронт: ему нужно было любой ценой покинуть Францию, и он это сделал буквально в последний момент – накануне взятия Парижа – исключительно благодаря энергичности своей жены. В Америке их роли переменились – теперь работал Набоков, а Вера, как и положено прилежной американской жене, стала домохозяйкой и ассистенткой мужа. Но в этот момент Набоков также окончательно понял, что не в состоянии устраивать свои дела самостоятельно, и что его союз с Верой – это не временный компромисс, а окончательное решение семейного вопроса.
Мы уже говорили о бытовой неприспособленности Набокова – он не водил машину, не умел чинить бытовые приборы, и, кстати, за всю свою жизнь так и не научился печатать на машинке. В США эта черта Набокова, вполне простительная для профессионального интеллектуала, была им доведена до гротеска – Набоков заявил, что он не умеет и боится разговаривать по телефону, не умеет запечатывать и отсылать письма, не умеет пользоваться приёмниками, телевизорами, вентиляторами и даже простыми выключателями – вот неизвестно, умел ли он самостоятельно спускать воду в унитазе. По университетскому городку он перемещался всегда под руку с женой, так что студенты решили, что русский профессор плохо видит. Они, кстати, не подозревали, что это его жена – он называл Веру Евсеевну своим ассистентом – она сидела на всех его лекциях в первом ряду, следила за порядком в аудитории и снабжала необходимыми справками и выписками из книг. Лекции Набоков читал всегда по бумажке. На самом деле это, конечно, было чистой воды придуривание – Набоков прятался за спину жены. Например, он это постоянно делал, ведя деловые переговоры, а их становилось всё больше по мере увеличения объёма его лекций, и затем по мере успеха его англоязычных текстов. Супруги Набоковы научились виртуозно подделывать почерк друг друга. Владимир Владимирович вёл переписку от имени Веры, вкрапляя туда свои фразы, будто бы цитируемые женой; а жена писала деловые письма издателям, ставя подпись мужа. Опытные переговорщики над этой машинерией посмеивались, иногда подтрунивали, но большинство принимало за чистую монету. Часто письма подписывались В. Набоков, что в английском языке означало и Веру, и Владимира. Известная исследовательница биографии Веры Евсеевны, получившая за свою книгу Пулитцеровскую премию, назвала книгу «Вера (Миссис Владимир Набоков)» - вот, это такое сочетание, которое совершенно немыслимо в русском языке, но для русского восприятия это, наверное, можно перевести как «Жена Владимира Набокова», но одновременно это выглядит достаточно дико – она вот так тоже подписывалась. Иногда супруги разыгрывали злого и доброго следователей, и письма чередовали. Для резких ругательных писем они выдумали некоего литературного секретаря – Дж. Дж. Смита, и писали от его имени – в основном, этим забавлялся Владимир Владимирович. Всю большую часть переписки у них составляли юридические вопросы – договора с издателями, иски против пиратских изданий, переговоры об экранизации и так далее. Постоянным рефреном писем были сетования на полную юридическую безграмотность друг друга: «Муж – писатель не от мира сего, он не понял кабального характера договора» или «Жена не поняла моей формулировки, что простительно женщине» и так далее. На самом деле супруги вели себя как наглые, остервеневшие хищники – они постоянно кидали своих партнёров, выторговали уже после соглашения изменения договоров в свою пользу, морочили голову со сроками, стравливали издателей друг с другом, угрожали и требовали внести в договора эксклюзивные, невиданные нигде условия.
Иногда их наглость переходила все мыслимые границы: например, Набоковы потребовали от германского правительства выплатить Вере Евсеевне компенсацию. За что? За то, что из-за плохого поведения немцев, она была вынуждена иммигрировать в США, а там, из-за недостаточного владения английским языком, не могла устроиться на работу. То есть, оцените картину: в Германию приезжает какая-то, извините, шваль, простодушные немцы предоставляют беженке и всему ею семейству убежище – она там живёт, работает, отнимая при этом место у граждан страны, в которой свирепствует, между прочим, безработица, и при этом ни одного слова благодарности от неё немцы за 15 лет не услышали – наоборот, она, как и её муж, хаяла Германию и хаяла из чисто российских соображений. Ей и её мужу, видите ли, не нравились немцы, ну, а что же вы тогда здесь живёте? Вас в Германию никто не приглашал и никто силком в Германии вас не держит. Причём хайп-шоу не только устно и в частной переписке, а это можно найти в произведениях Набова – ну, например, в «Даре». Что дальше? Кроме того, Вера Евсеевна занималась в Германии шпионажем в пользу вражеского государства. В середине 1937 года она уехала, при этом никто её не высылал – это было её решение, точнее, приказ товарища майора из Лондона. До этого ни она, ни Набоков никогда не обращались к немцам с просьбой о предоставлении гражданства, и никогда гражданами этой страны не были – с какой стати немцы должны им выплачивать компенсацию, да ещё по такому смехотворному предлогу? Впрочем, предлог был не только смехотворным – он являлся наглой ложью: Вера Евсеевна говорила по-английски не хуже, чем по-немецки, и она работала в США, получая деньги, как ассистент своего мужа.
Кстати, переписка с университетским начальством, посвящённая оплате их труда, также есть нечто поразительное по своей наглости. Под смехотворным предлогом Набоков всё время выклянчивает повышение жалования в нарушение заключённого трудового соглашения – это вообще моветон, а по американским нравам их сослуживцы отказывались верить, что такое вообще возможно. Вероятно, Набоковым это прощали, считая их «крэйзи рашн», хотя для русских интеллигентов такое поведение ещё более нетипично. Поскольку иск Германии был поддержан влиятельными лицами, Набоковы действительно стали получать ежемесячные выплаты от немцев, и к этому времени они уже жили в Монтрё. Для получения денег Вера Евсеевна указала другой адрес, потому что получать от немцев пособие по бедности, живя в роскошной гостинице, было как-то неудобно. Получать деньги, прикидываясь бедными и неимущими изгнанниками, жуликам-миллионером было удобно, а вот тут получалась демаскировка.
Но это ещё не всё – на этом торте есть вишенка. В 1945 году в США стали собирать пожертвования для детей Германии: старенькие ботиночки, шапочки, штанишки, курточки, игрушки, небольшие денежные пожертвования. Германия лежала в руинах – там были разрушены все крупные города. Миллионы детей стали сиротами. Американцами двигало элементарное сострадание: дети невинные, они ни в чём не виноваты. Но был здесь, конечно, и дальновидный политический расчёт: было важно, чтобы в Германии снова не выросло униженное и озлобленное поколение, чтобы немецкие дети – а детские впечатления самые сильные – видели перед собой людей не глумящихся и издевающихся над поверженным противником, а сочувствующих и оказывающих помощь – что, в общем, и произошло. В современной Германии есть антиамериканские настроения – и было бы странно, чтобы их не было – но накала всеобщей ненависти, как в Веймарской Республике, нет и помину. Люди помнят бесплатную раздачу супа, льготные кредиты и берлинские апельсины. А что в этой ситуации сделал Набоков? Он запретил своему сыну-школьнику участвовать в этой благотворительной акции, заявив что готов поддерживать детей любых других национальностей, но только не немцев. Его жена как-то заявила, что Европа вполне может обойтись без немцев – они не нужны. Конечно, не нужны, а зачем Европе, да и вообще человечеству немцы? Это расизм. Считается, что Набоков занимал принципиально аполитичную позицию. Такое мнение, как сказал бы наш Дядюшка Джо – типичная политическая наивность. Набоков жил в ультраполитизированном мире, поэтому фраза «Я не занимаюсь политикой» выглядела там и являлась вызывающей – это агрессия. Представьте: человек в борделе заявляет, что его не интересует секс – это фраза не просто сдвинутого на сексе, а сексуально ненормального. Интервьюер однажды спросил Набокова о его оценке ситуации на Ближнем Востоке, и Владимир Владимирович ему ответил:
«Существует несколько областей, где мои познания позволяют мне быть экспертом: некоторые виды бабочек, Пушкин, искусство игры в шахматы, перевод с английского, русского, французского и обратно, игра слов, романы, бессонница и бессмертие. Но политика к ним не относится. Я могу ответить на ваш вопрос о Ближнем Востоке лишь как сторонний наблюдатель: я горячо выступаю за большую дружбу Америки с Израилем и душой целиком на стороне Израиля во всех политических вопросах».
Но последнее предложение здесь переворачивает всё сказанное ранее – это шахматный ход конём, ход шахматного комбинатора. Если у лживой и лицемерной Веры Евсеевны были некоторые базовые убеждения – собственно, их Набоков и транслировал в этом своём ответе – то Набокову всё это было до фени.
В середине 1945 года Набоковы приняли американское гражданство. Для этого им надо было выдержать экзамен и наизусть читать клятву, что они и сделали. Это был первый паспорт в их жизни – они, наконец, стали гражданами, и гражданами великого государства-гегемона. На Америку им было плевать – при первой возможности они уехали в Европу, и уход от налогов здесь был только побочным обстоятельством. Америка их раздражала – они были европейцами, но им в высшей степени было не наплевать на свои новенькие хрустящие паспорта. Набоков совершенно искренне говорил, что испытывает чувство гордости, когда достаёт из широких штанин свой американский паспорт. Потерять гражданство, вообще войти в какой-то конфликт с Америкой, Набоковы страшно боялись.
К Алексею Толстому однажды пришёл литератор-стукач, и стал сетовать на гнетущую атмосферу жизни в СССР: «Посмотрите хотя бы на прохожих - у всех хмурые, сосредоточенные лица с пустыми глазами; люди подавлены и озлоблены, никто друг другу не улыбается». А Алексей Толстой возразил: «Не улыбаются? Как это? Я вчера ездил в метро: у всех открытые, счастливые улыбки – люди приветливо смотрят, поют песни; у нас в СССР царит радостная, приподнятая обстановка, атмосфера всеобщего праздника – так им и передайте». Все действия Набокова в США, а затем и в Монтрё, шли под девизом «Так им и передайте». Для академической среды, в которой вращались Набоковы, было характерно левое фрондёрство: профессура ругала правительство, осуждала войну во Вьетнаме и заигрывала с леворадикальным студенческим движением. Набоковы постоянно возмущались подобным попустительством агентам Кремля – они поддерживали деятельность комиссии по антиамериканской деятельности и лично господина Маккарти. Они одобряли американские бомбардировки Ханоя, и радовались как дети инцидентам на советско-китайской границе. Атомная война между СССР и Китаем – была их мечтой. Кстати, они не говорили СССР – они говорили Россия. Они поддерживали Никсона, но, когда разразился «Уотергейт», стали изображать из себя дурачков. Набоков спрашивал своих американских друзей: «Что натворил этот мистер Уотергейт?» или даже «Уинтергейт»? Когда для романа «Пнин» сделали обложку, где главный герой был изображён стоящим на американском флаге, Набоков был возмущён, и счёл это надругательством над символом американской государственности. Обложку заменили, а откуда у четы Набоковых подобный энтузиазм? Прежде всего они считали, иногда небезосновательно, что либеральные американцы их провоцируют, чтобы написать донос в тайную полицию. По этому поводу Владимир Владимирович вступил в конфронтацию со старейшиной русской эмиграции в США – Мордухаем Вишняком. Вишняк был очень уважаемым деятелем, и как и все русские эмигранты придерживался политических взглядов, характерных для американских левых. Он назвал Набоковых маккартистами, что было вполне справедливо, но вызвало со стороны Веры Евсеевны бурную реакцию. Характерно, что Набоковы также изводили эмигрантского критика Марка Слонима, считая его советским агентом, получающим ежемесячное вознаграждение от КГБ. При этом Марк Львович всегда положительно высказывался о Набокове, был родственником Юлия Айхенвальда, который с ним дружил. Айхенвальд, кстати, умер в 1928 году, попав под трамвай в Берлине, когда возвращался от Набоковых к себе домой. И, кроме того, Марк Слоним был дальним родственником Веры Евсеевны, хотя это она с возмущением отрицала. Вот здесь мы наглядно видим странную алогичность в поведении Набоковых – все американские евреи левые, Вера – постоянно декларируют свою еврейскость, но при этом придерживается взглядов, извините, куклуксклановцев. Не один раз и не два возмещённые собеседники обвиняли её в вывернутых наизнанку российских и фашистских взглядах. Чтобы понять, или – точнее – начать понимать подобные хитросплетения, надо учесть, что Набоковых действительно негласно проверяли, что неудивительно при их послужном списке. И, кстати, пришли к выводу, что поведение новоиспечённых граждан Америки безупречно. Оно было действительно безупречным.
Когда в середине шестидесятых резко обострились отношения между американцами и Де Голлем, Вера Евсеевна демонстративно прервала свою поездку во Францию, опубликовала в прессе осуждение французской политики и призвала к бойкоту французских товаров. Это не был конфликт между коммунистами и западом – это был конфликт между США и Европой и, живя в Европе, Набоковы заняли сторону Америки. Они себя вели в Монтрё как американцы, и одевались как американцы, да и отель «Палас», в котором они жили, был безвкусицей для американских туристов – это помпезное, лжевикторианское издание с декоративной роскошью. Кстати, Набоковы жили на верхнем этаже, где обстановка была попроще, и напоминала английскую гостиницу средней руки. «Палас» был солидной гостиницей с хорошими персоналом, он находился в шикарном месте, но жить там 15 лет было перебором, а для человека с развитым художественным вкусом, например, для коллекционера картин или хозяина родового поместья – пыткой. Как и положено американцам, Набоковы обожали комиксы. В 1969 году один репортер задал Набокову вопрос: «Какие из комиксов, которые они так любят, нравится им больше всего?» Владимир Владимирович назвал среди любимых «Буза Сойера», комикс про военного летчика, и Рекса Моргана, доктора медицины. А Вера восторженно отозвалась о «Денисе Бесёнке» - комиксе про пятилетнего мальчика-озорника. Ну, вот, на этом месте вы, наверное, начинаете понимать, что ус-то, вот, совсем уже отвалился, и ситуация становится абсурдной. Но это еще не всё.
Продолжая тему американской лояльности, замечу что Набоковы считали нападение – лучшим видом обороны, и писали на своих коллег доносы, обвиняя их в подрывной деятельности, и именуя коммунистическими агентами. Доносы писала Вера, но, разумеется, с ведома, а то и под диктовку мужа. Например, она написала пространный донос на китаиста Оуэна Лэттимора. Оуэн Лэттимор входил в высшие эшелоны англо-американской кооперации, и курировал шпионаж в Китае, но после большого кидка 1948 года Маккарти обвинил его в антиамериканской деятельности, и назвал главным координатором советской разведки в США. Это, конечно, было заведомой чушью. Лэттимор высоко оценивал Сталина и публично восхищался СССР, но это было просто частью его работы. Шумиха вокруг его Лэттимора должна была прикрыть мягкое отстранение от влияния на американскую политику и на американских политологов китаистов. Это было достигнуто, и Лэттимор благополучно уехал в Англию. Что он был британским агентом, и агентом высокого ранга, ну хотя бы потому, что он принял католичество, американцам было ясно с самого начала. И вот сейчас в наших рассуждениях будет резкий поворот. Как сказал Набоков в «Других берегах»: «Своего рода двойное сальтомортале с так называемым "вализским" перебором». Недавно мы обсуждали с нашим историком эпохи промежутка – многоуважаемым Ландрином – историю религии. Одно из его утверждений относительно иудаизма мне показалось нелогичным, или, по крайней мере, неясным. Я попытался его оспорить, и тогда Франсуа Ландрин сказал мне следующее: «Смотрите, для иудаизма характерна религиозная мимикрия. Криптоиудеи были существенной проблемой в Испании – внешне они стали христианами, но жили по тайным иудейским обрядам, и молились в тайнах молельных. У специальных сыщиков были инструкции, по которым они определяли лжехристиан. Хамелеоны иначе готовили пищу, избегали работать в субботу, не ели свинину, и так далее. Такая же проблема была в других странах – например, в Польше».
У мусульман наблюдается та же самая картина – достаточно вспомнить секту Денмё в Салониках. Религиозная мимикрия – это особенность иудаизма. В других религиях этого не наблюдается или является частным случаем, не возведённым в систему – то есть, в сложную организацию со своими ритуалами и обычаи. Но где тогда у нас гарантия, что евреи не притворяются иудаистами? И вот это предположение многое объясняет. Например, полное несоответствие между религиозной мифологией евреев и их образом жизни. Или рассогласованность географической локализации. Или тот факт, что община евреев, при их строгой иерархии, не имеет общего управления и религиозного лидера. Так вот, если семья Набоковых – это семья обманщиков, то почему мы должны принимать за чистую монету любовь этих людей друг к другу, и равенство этих людей между собой?
Но об этом мы с вами поговорим в следующей лекции, а пока давайте по обычаю поднимем тост! Давайте с вами выпьем за нечеловеческое терпение, необходимое при разборе биографии любителя пазлов.
Ну что ж, большое вам спасибо за внимание! Подписывайтесь на наш Ютуб-канал, подписывайтесь на Патреон, ставьте лайки, присылайте донат, что немаловажно – у нас, к сожалению, вот, с Наташей нет такого тандема по выкачиванию денег из окружающей реальности, поэтому вся надежда на вашу просто вот, добрую волю. Оставайтесь всегда с нами.
