Что необходимо знать о Михаиле Булгакове –6
Что необходимо знать о Михаиле Булгакове – 6
XX
В 90-е годы по московскому метро ходили попрошайки и заученно гундосили один и тот же текст: «Сами мы не местные, отстали от поезда, поможите на билет кто сколько может». «Поможите» было бесконечно тиражируемым сбоем в программе. Кто-то написал текст с ошибкой, а «сами мы не местные», входившие в единую организацию жуликов, русский знали плохо и решили, что так и надо.
Советский человек имеет представление о дореволюционной России примерно такое же, как «мигранты» 90-х, а поскольку его окормляют тоже из единого центра, он также бездумно тиражирует написанную ему чушь. Уже несколько десятилетий советские инженеры ходят по бесконечному метро собственного невежества и талдычат про «турецкоподданного Бендера». Им кажется, что «12 стульев» и «Золотой телёнок» написаны евреями и для евреев, а главной целью этих произведений является злостное надругательство над советскими инженерами русской интеллигенцией, священниками, белоэмигрантами, а, в конечном счете, над русским народом и самой Россией.
В озвучиваемом несмышлёнышами тексте везде присутствует маркер идиотизма «поможите», в данном случае это слово «турецкоподданный».
Им кто-то сказал, что одесские евреи до революции часто оформляли турецкое гражданство, чтобы иметь налоговые и визовые льготы, а также не служить в российской армии. Поэтому слова Бендера «мой папа турецкоподданный» означают, что главный герой романов - еврей.
Подобная тема имела место, но турецкое подданство оформляли не только евреи, но и греки, армяне, болгары и другие жители русского Причерноморья. В этом контексте «турецкоподданный» синоним слова «экстерриториальный», чем и хвастался Бендер. Ничего специфически еврейского в его образе нет.
Это авантюрист, человек без прошлого. Всё, что мы знаем о нём, мы знаем с его слов. Весьма вероятно, что он говорит правду или часть правды. А может и врёт – нагло или отшучиваясь. А что, кстати, Бендер говорит о себе?
В «12 стульях» он аттестует себя так:
«Остап-Сулейман-Берта-Мария Бендер-бей, отец был турецкоподданный и умер, не оставив сыну своему Остап-Сулейману ни малейшего наследства. Мать была графиней и жила нетрудовыми доходами».
В «Золотом Телёнке» титулование Бендера несколько иное. Это «Остап Ибрагимович Бендер-Задунайский».
Остап Ибрагимович шутливо стращает Корейко:
«Не оскорбляйте меня, - кротко сказал Бендер, - я сын турецкоподданного и, следовательно, потомок янычаров. Я вас не пощажу, если вы будете меня обижать. Янычары не знают жалости ни к женщинам, ни к детям, ни к подпольным советским миллионерам».
В конце, потеряв лицо перед советскими студентами, Бендер пытается объяснить свой миллион:
«Я пошутил, - забормотал он, - я трудящийся! Я дирижёр симфонического оркестра!.. Я сын лейтенанта Шмидта!.. Мой папа турецкоподданный. Верьте мне!..».
Очевидно, что «папа-турецкоподданный» из той же оперы, что и «сын лейтенанта Шмидта», и «дирижёр симфонического оркестра».
Если всё-таки принять всерьёз то, что сообщает Бендер о себе, то окажется, что его кровь смешанная: это мусульманин («Ибрагим», «Сулейман»), поляк (несколько имен, среди которых «Мария», что характерно для католиков), украинец («Остап»). Фамилия «Бендер» для русского слуха совершенно интернациональная. Это может быть и украинец, и немец, и поляк, и румын. (Кстати, Бендер в конце «Золотого телёнка» пересекает советско-румынскую границу в районе города Бендеры – характерная для Булгакова смысловая избыточность текста).
Варианты фамилии «Бендер-бей» и «Бендер-Задунайский» звучат по-дворянски. В первом случае это восточное российское дворянство вроде Улагая, хана Нахичеванского, или булгаковского Най-Турса, во втором - дворянство польское, для которого типичны двойные фамилии, или российское, военно-аристократическое.
Все эти детали специально выдуманы автором, то есть являются предумышленными и бьют в одну точку. Автору важно показать не только туманность происхождения своего героя, но и то, что это происхождение, по-видимому, необычное и дающее ему право относиться ко всем свысока. Быть над схваткой. Смешивая его национальность, автор таким образом уходит от атрибуции и привязки к местности. Кстати, у дворян и не было национальности в узком смысле этого слова. «Русский дворянин» - это принадлежность к российскому сословию, а не русской национальности.
Более того, автор создаёт образ не только уникальный, но и типичный. Это «герой нашего времени» для России 20-х годов 20-го века. Ибо в положении Бендера после 1914-1921 оказались все. Я уже писал, что человек без прошлого для 20-х годов - это стандарт.
По тексту мы можем установить, что Бендер учился в гимназии, а также предположить, что он учился на юрфаке университета (у него недюжинные познания в юриспруденции, и он самостоятельно проводит расследование махинаций Корейко). Бендер не уголовник, у него нет блатного жаргона и замашек (хотя есть опыт отсидки). Он хорошо физически развит, умеет драться и отдавать приказы, а также успешно выдаёт себя за белого офицера. Скорее всего, по условиям времени, он принимал какое-то участие в боевых действиях.
Бендер выступал перед публикой и является неплохим литератором. Он сочиняет сценарий фильма, рассказы и даже пособие для советских журналистов.
Наконец, Бендер имеет какое-то отношение к медицине. У него акушерский саквояж, в котором кроме всего прочего лежит белый халат и стетоскоп. Бендер ставит диагноз умершему Паниковскому. А вот в каких тонах Бендер воспринимает информацию Балаганова о подпольном миллионере:
«Великий комбинатор чувствовал себя в положении хирурга, которому предстоит произвести весьма серьёзную операцию. Всё готово. В электрических кастрюльках парятся салфеточки и бинты, сестра милосердия в белой тоге неслышно передвигается по кафельному полу, блестит медицинский фаянс и никель, больной лежит на стеклянном столе, томно закатив глаза к потолку, в специально нагретом воздухе носится запах немецкой жевательной резинки. Хирург с растопыренными руками подходит к операционному столу, принимает от ассистента стерилизованный финский нож и сухо говорит больному: «Ну-с, снимайте бурнус!»
Вам это никого не напоминает?
Если не напоминает, могу помочь мыслительному процессу.
Бендер ходил в шарфе, особой фуражке и жёлтых ботинках. Фуражка была такая:
«Артистическая капитанская фуражка с белым верхом и лакированным козырьком, какую по большей части носят администраторы летних садов и конферансье».
Теперь ботиночки. «Двенадцать стульев»:
«Ноги вошедшего в город молодого человека были в лаковых штиблетах с замшевым верхом жёлтого цвета. Носков под штиблетами не было».
Воспоминания Белозерской о знакомстве с Булгаковым (середина 20-х):
«Передо мной стоял человек лет 30–32-х; его лакированные ботинки с ярко-жёлтым верхом я сразу вслух окрестила «цыплячьими» и посмеялась. Когда мы познакомились ближе, он сказал мне не без горечи: « Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась…»
Из-за неправильной атрибуции ильфопетровское литературоведение является комедией положений. Фактически это пародия второго порядка (ибо литературоведение в тоталитарной стране пародийно само по себе). Но даже на этом фоне пару раз отечественные филологи прыгнули выше головы.
Первый - это утверждение, что прототипом выпоротого на кухне Васисуалия Лоханкина является жена Петрова – Валентина Грюнзайд. Когда они поженились, ей было 14 лет (обманули регистраторшу), и девочка всё время забывала гасить свет в уборной. Петров стал оплачивать счета за электричество всей коммуналки, но соседи всё равно шипели.
На самом деле «гасите свет в уборной» - это типовая ситуация коммунальной жизни, наряду с плевками в борщ или борьбой за примус, к тому же описанная Булгаковым помимо «Золотого теленка». Ср. сценку в мемуарах «Тайному другу»:
«я садился к столу и писал часов до трёх-четырёх. Дело шло легко ночью. Утром произошло объяснение с бабкой Семёновной.
- Вы что же это. Опять у вас ночью светик горел?
- Так точно, горел.
- Знаете ли, электричество по ночам жечь не полагается.
- Именно для ночей оно и предназначено.
- Счётчик-то общий. Всем накладно.
- У меня темно от пяти до двенадцати вечера.
- Неизвестно тоже, чем это люди по ночам занимаются. Теперь не царский режим.
- Я печатаю червонцы.
- Как?
- Червонцы печатаю фальшивые.
- Вы не смейтесь, у нас домком есть для причёсанных дворян. Их можно туда поселить, где интеллигенция, нам рабочим, эти писания не надобны.
- Бабка, продающая тянучки на Смоленском, скорее частный торговец, чем рабочий.
- Вы не касайтесь тянучек, мы в особняках не жили. Надо будет на выселение вас подать».
«Семёновна» в дальнейшем послужила прототипом Аннушки в «Мастере и Маргарите».
Второй перл - это какой-то милиционер из Одессы по фамилии Шор, который якобы является прототипом Остапа Бендера. Аргументов этой версии вообще никаких нет. «Шора звали «Осип», похоже на «Остап» – сами видите, всё сходится». «Гири – золотые».
Чтобы насладились ароматом, излагаю часть жития Шора на одесском жаргоне:
- Ви знаите, у Одессе был поэт Толя Фиолетов. Божечка мой, какой это был поэт! Однажды он уместе з молодой женой покупал двуспальный матрац. И что ви себе думаете, какая-то тварь перепутала его с братом, работником уголовного розыска, и выстрелила Толе в печень. Какое горе для родителей, для папи Беньямина Хаимовича и для мами Куни Герцовны! Это были уважаемые люди, их знала уся Одесса. А что же его брат Ося? Ося пошёл на хавиру к бандитам, положил маузер на стол и сказал:
- Давайте говорить за брата.
И усе бандиты положили свои финки, пистолеты и обрезы и стали говорить. Один бандит сказал:
- Ви будете смеяться, но Толю пришил я. Мене спутала его фамилия, я здеся новый.
Ося достал кружевной платочек и вытер слёзы:
- Ты знаешь, подонок, кого ты убил? Лучше бы ты прострелил печень мине.
- Я знаю, Ося. Толя был уважаемый человек, это кореш Эдика Дзюбана, сына Иты Абрамовны. А кто не знает Эдика, мы все читаем его стихи. Просю прощения со всем уважением, а если хочите, то вот моя грудь и стреляйте мени из пушки.
И тут усе стали обниматься и читать стихи Толи и Эдика, и читали до самого утра.
А когда хоронили Толю, то усе бандиты пришли и плакали как дети, и его вдова тоже плакала с него и ела землю с могилы.
Это не гипербола, я просто пересказываю мемуары Катаева. 1:1.
Какое отношение это имеет к дилогии? Да никакое. Стилистика романов совсем другая, и вообще книги не про это. Это Бабель, Багрицкий, Иосиф Уткин. А вселенная «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка» находится в другом измерении.
Что делает Бендер, появившись на страницах романа? Первым делом распивает бутылку с дворником, чтобы переночевать в его комнате («Да по мне хоть всю жизнь живи, раз хороший человек»). Несмотря на замаскированное автором происхождение и национальность, всё поведение Остапа совершенно русское.
Из десятка персонажей второго плана еврей в романах только один – панталоне Паниковский. И это самый худший персонаж: грязный, жалкий, трусливый, настырный и подловатый неудачник, умирающий на обочине дороги как собака. Не случайно цензоры потребовали изменить его отчество «Моисеевич» на более расплывчатое «Самуэлевич» и убрали песенку про раввина – единственное прямое указание на национальность.
Но и Паниковский говорит по-русски чисто. У него еврейский ход мысли и еврейские умозаключения, но он, как и довольно многочисленные еврейские персонажи третьего-четвёртого плана, обходится без «таки» и еврейских присказок. И это при том, что автор постоянно использует речевые характеристики: отец Фёдор говорит у него как поп, а гробовщик Безенчук как мастеровой.
Почему? А потому, что для автора использовать еврейские жаргонизмы - это то же самое, что писать с кавказским акцентом, то есть это неприлично. С кавказским акцентом говорит печатная машинка, но ингуши и князь Гигиенишвили говорят по-русски нормально. Потому что для Булгакова и кавказский, и еврейский акцент - это язык не литературы, а анекдотов. Для писателя это унизительно. И евреи, и кавказцы в России – персонажи анекдотов.
В «12 стульях» автор иронизирует над бытом пассажиров поездов и говорит, что во время поездки они всё время жрут и рассказывают анекдоты про евреев:
«У каждого на сердце лежит заветный анекдот, который, трепыхаясь, дожидается своей очереди. Новый исполнитель, толкая локтями соседей и умоляюще крича: «А вот мне рассказывали», - с трудом завладевает вниманием и начинает:
«Один еврей приходит домой и ложится спать рядом со своей женой. Вдруг он слышит, под кроватью кто-то скребется. Еврей опустил под кровать руку и спрашивает:
- Это ты, Джек?
А Джек лизнул руку и отвечает:
- Это я!»
Это и есть место евреев в дилогии Булгакова.
Тема анекдотов имеет свое продолжение в «Золотом телёнке». Во время поездки в Среднюю Азию с коллективом советских и иностранных журналистов Бендер рассказывает историю про Вечного жида. Вечный жид был жуликом и ничтожной мразью, жил почти две тысячи лет и в 1919 году был зарублен петлюровцами на берегу Днепра.
В чём смысл этого рокового пасхального яйца ни один литературовед до сих пор не объяснил, и объяснить не сможет. Дело в том, что обстоятельства гибели Агасфера полностью совпадают с соответствующим местом «Белой гвардии». Еврея там тоже убивают на берегу Днепра, и убивает его тоже куренной атаман. Этот эпизод, разукрашенный для условий сценической постановки, был вставлен Булгаковым в «Дни Турбиных». Для Михаила Афанасьевича он был важен, так как снимал с белогвардейцев кровавый навет еврейских погромов (русские были смертельными врагами петлюровцев и также страдали от их жестокости). Эпизод несколько раз пытались снять и, наконец, запретили, потому что он представлял евреев невинными жертвами, но одновременно косвенно обелял белогвардейцев.
Притча про Агасфера рассказана Бендером в пику притче австрийского социал-демократа Гейне Гейнриха про советских Адама и Еву. Смысл социал-демократической притчи в том, что СССР - это действительно новый мир, но, как и всякий новый мир, он обречен повторить «на бис» все фазы исторического развития.
Для Булгакова этот «новый мир» – ад. Согласно легенде, Агасфер должен дожить до Страшного Суда. Если Агасфер умер, значит Страшный Суд начался. Он начался во время Гражданской войны и продолжится дальше. Действительно, по историческому сценарию, состав, едущий в Среднюю Азию, скоро доедет до 1933, потом до 1937, 1939 и, наконец, 1941 года. Так что это небольшой привет Булгакова из мира другого своего произведения. До своего прибытия в чужой Киев Агасфер жил в чужом «Рио-де-Жанейро» и донашивал чужие «белые штаны». (Так и написано!)
Про советских инженеров понятно, но с чего евреи решили, что дилогия - это вещь, написанная евреями и про евреев, - одному Богу известно.
Еврейская тема там затрагивается редко, при этом, повторяю: евреи выставляются в самом неприглядном свете. Еврей Кислярский – доносчик, сдавший всех; еврейский ансамбль Галкин-Палкин-Малкин-Чалкин-Залкинд, играющий на кружках Эсмарха, то есть на клизмах, - издевательство над еврейскими музыкантами-клезмерами. Полыхаевский - «генеральный секретарь», Серна Михайловна, управляющая людьми посредством резиновых штампов, - это издевательство над именем «Сарра»: «Серна» и «Сарра» для русского уха звучат неприлично, «серна» неприличнее. Это парафраз из «Песни песней» («у тебя сосцы как у горной серны»), и, что гораздо хуже, штампы Серны Михайловны - это намек на юдофобскую статью Андрея Белого «Штемпелеванная культура».
В романах единственный раз описывается антисемит. Это обитатель Вороньей слободки Александр Дмитриевич Суховейко. Узнав, что сосед-лётчик отсутствует, потому что находится в полярной экспедиции «среди торосов и айсбергов», Суховейко восклицает:
«Айсберги! Это мы понять можем. Десять лет как жизни нет. Все Айсберги, Вайсберги, Айзенберги, всякие там Рабиновичи».
Узнав, что лётчик застрял на 84 параллели, Александр Дмитриевич уточняет:
«Что ещё за параллель такая, может, никакой такой параллели и вовсе нету. Этого мы не знаем. В гимназиях не обучались.»
Затем Александр Дмитриевич, или в обиходе Митрич, пляшет под гармошку русскую с пьяной соседкой.
Правда, на самом деле Митрич закончил пажеский корпус и был камергером при дворе его императорского величества. В дальнейшем он вместе с другими обитателями Вороньей слободки страхует имущество от пожара, квартиру поджигают с шести концов, и Воронья слободка сгорает. Митрич стоит около загоревшегося дома и поучает:
«Сорок лет стоял дом, - степенно разъяснял Митрич, расхаживая в толпе, - при всех властях стоял, хороший был дом. А при советской сгорел. Такой печальный факт, граждане!»
Филологическая мышеловка, филигранно сконструированная Булгаковым, захлопывается.
Формально, Митрич - это изувер-погромщик, замаскированный враг советской власти, злорадствующий по поводу пожара, который сам же и учинил. В этом смысле история «Вороньей слободки» ничем не отличается от сотен литературных поделок такого рода, в том числе и поделок, вышедших из-под пера Ильфа и Петрова.
А реально…
Во-первых, Митрич никакой не антисемит. Это интеллигентный, образованный человек, вынужденный кривляться под пролетария в результате деятельности революционеров, значительная часть которых состоит из «Рабиновичей и Айсбергов». То есть «Рабиновичи и Айсберги» понуждают его имитировать тупую ненависть к себе – чтобы спрятаться от них в основной массе некультурного, в том числе антисемитского населения, и одновременно защитить себя от агрессии соседей, в значительной степени - пьяниц и хулиганов.
Во-вторых, пожар Вороньей слободки - это результат разрушения социальной иерархии, превративший жизнь обывателей в злобный цирк. Из-за культурного перепада люди не понимают действий друг друга.
Почему сгорел дом? В перенаселённой квартире на антресолях жила бабушка с бутылью керосина. Она боялась электричества и жгла на антресолях керосиновую лампу с рефлектором. Митрич опасался, что она устроит пожар, в результате которого у него сгорит дорогой рояль. Скорее всего, вся квартира до революции принадлежала ему, а потом его уплотнили 20-ю трудящимися, в том числе полоумной старухой.
Поэтому он оформил страховой полис на случай пожара. Это вызвало взрыв ненависти у соседа-кавказца:
«Гигиенишвили подступил к Митричу в коридоре и, схватив его за грудь, угрожающе сказал:
- Поджечь всю квартиру хочешь? Страховку получить хочешь? Ты думаешь, Гигиенишвили дурак? Гигиенишвили всё понимает!»
Когда Гигиенишвили тоже оформил страховку, все с ужасом поняли, что грузин хочет поджечь квартиру. Это вызвало цепную реакцию страхования, а потом спонтанный совместный поджог – потому что каждый из квартирантов боялся сгореть заживо.
После этого Митрич говорит, что дом сгорел из-за советской власти. А РАЗВЕ НЕТ? «Кто скажет, что это девочка, пусть бросит в меня камень».
В произведениях Булгакова есть целая вереница сцен, посвящённых коммунальной разрухе и квартирным пожарам, но самая впечатляющая из них, несомненно, история «Вороньей Слободки». Здесь писатель, укрытый анонимностью, всё сказал открытым текстом, без оглядки на цензуру. Но сказал, подобно лечащему врачу, включившись в невежественный еврейский бред о погромщиках из лицея и пажеского корпуса.
Получилось, по счастливому выражению Ленина, «формально правильно, а по сути – издевательство».
Но издевательство, тем более такое изощрённое, ни в коей мере не является задачей Булгакова. Тем более в юмористической книге.
Нельзя сказать, что романы написаны с советских позиций или с позиций антисоветских. Это-то и делает дилогию антисоветской абсолютно. Ведь антисоветское мировоззрение всё равно фокусируется на идее социализма. Однако, эта «идея» для Булгакова существует разве что в виде «люди как люди, только квартирный вопрос их испортил», то есть не существует вообще.
Лет тридцать назад в среде советских либералов было принято порицать Ильфа и Петрова за образ Васисуалия Лоханкина, будто бы являвшийся карикатурой на русскую интеллигенцию.
Но Лоханкин с его сермяжной правдой и трагедией русской интеллигенции такой же сюрприз с двойным дном, как Митрич. Это не интеллигент, а дурак. Интеллигент в Вороньей слободке… квартирант Лоханкина, то есть Остап Бендер.
Во время знакомства между ними происходит примечательный диалог:
«- Скажите, из какого класса гимназии вас вытурили за неуспешность? Из шестого?
- Из пятого, - ответил Лоханкин.
- Золотой класс! Значит, до физики Краевича вы не дошли? И с тех пор вели исключительно интеллектуальный образ жизни?»
О чём здесь говорится? По учебнику физики Краевича учились в 6-ом классе гимназии, курс считался сложным и служил основной причиной отчисления гимназистов за неуспеваемость. Бендер это знает, потому что учился в гимназии и, скорее всего, гимназию закончил. Лоханкина исключили из легкого пятого класса, то есть это просто дебил. У него начальное образование.
Но одновременно, и это очень важный момент для понимания характера дилогии, образ Лоханкина содержит в себе черты автора. Лоханкин подобно Булгакову не приспособлен к бытовой жизни. Для Михаила Афанасьевича разогреть котлеты было проблемой, и ночное уплетание приготовленного женой холодного борща - это типовая ситуация его быта. Конечно, не потому, что он имитировал голодовки - просто он писал по ночам, а жена в это время спала. Совершенно булгаковская черта – любовь Васисуалия к дореволюционным энциклопедиям. Ну, а про «гасите свет в уборной» я уже написал выше. Подозреваю, что по-бендеровски ловкие ответы «Семеновне» - это художественный вымысел. В реальности Булгаков, живший в нехорошей квартире на птичьих правах бывшего белогвардейца, помалкивал в тряпочку.
Но особенность образа, создаваемого настоящим писателем в том, что он жив, а, следовательно, начинает вступать в ассоциативные связи, явно не предусмотренные автором, но им угаданные. Если писатель гениальный – угаданные гениально. Описывая истерическую голодовку Лоханкина, Булгаков не мог знать, что через некоторое время Бухарин устроит такой же спектакль, а потом проголодается и будет просить прощения.
«Молотов. Разрешите заседание пленума объявить открытым. Слово имеет тов. Бухарин.
Бухарин. Я, товарищи, имею сообщить вам очень краткое заявление такого порядка. Приношу пленуму Центрального Комитета свои извинения за необдуманный и политически вредный акт объявления мною голодовки.
Сталин. Мало, мало!
Бухарин. Я могу мотивировать. Я прошу пленум Центрального Комитета принять эти мои извинения, потому что действительно получилось так, что я поставил пленум ЦК перед своего рода ультиматумом, и этот ультиматум был закреплён мною в виде этого необычайного шага.
Каганович. Антисоветского шага.
Бухарин. Этим самым я совершил очень крупную политическую ошибку, которая только отчасти может быть смягчена тем, что я находился в исключительно болезненном состоянии. Я прошу Центральный Комитет извинить меня и приношу очень глубокие извинения по поводу этого, действительно, совершенно недопустимого политического шага.
Сталин. Извинить и простить.
Бухарин. Да, да и простить.
Сталин. Вот, вот!
Молотов. Вы не полагаете, что ваша так называемая голодовка некоторыми товарищами может рассматриваться как антисоветский акт?
Каминский. Вот именно, Бухарин, так и надо сказать.
Бухарин. Если некоторые товарищи могут это так рассматривать... (Шум в зале. Голоса с мест. А как же иначе? Только так и можно рассматривать.) Но, товарищи, в мои субъективные намерения это не входило...
Каминский. Но так получилось.
Шкирятов. И не могло быть иначе.
Бухарин. Конечно, это ещё более усугубляет мою вину. Я прошу ЦК еще раз о том, чтобы простить меня».
Что надо было в Вороньей слободке Гигиенишвили - понятно. Он, кстати, и организовал порку Лоханкина на коммунальной кухне, и вовсе не из-за света в уборной. Товарищ Гигиенишвили отсидел четыре месяца в тюрьме за самоуправство, вышел оттуда злой как чёрт, и ему надо было на ком-то сорвать зло (тоже дело).
А что надо было в революции русскому дурачку Бухарину - непонятно. Лоханкин, если не считать полоумную бабушку с бутылью керосина, единственный, кто не застраховал своё имущество в «Вороньей слободке». И вообще не понял, что произошло. «Само загорелось». ЛОХ.
Краем сознания Булгаков, конечно, предусматривал подобные ассоциации. Любимым его развлечением было изображать в лицах идиотские диалоги членов Политбюро. Вот там он вовсю использовал еврейский и кавказский акцент. Ибо для него политическая воронья слободка была анекдотом из восточной жизни.
Продолжительная совместная жизнь закалила этих людей, и они не знали страха. Квартирное равновесие поддерживалось блоками между отдельными жильцами. Иногда обитатели «Вороньей слободки» объединялись все вместе против какого-либо одного квартиранта, и плохо приходилось такому квартиранту. Центростремительная сила сутяжничества подхватывала его, втягивала в канцелярии юрисконсультов, вихрем проносила через прокуренные судебные коридоры и в камеры товарищеских и народных судов».
