Что необходимо знать о Михаиле Булгакове –8
Что необходимо знать о Михаиле Булгакове –8
XXIV
Вероятно, не следовало бы так подробно останавливаться на «Двенадцати стульях» и «Золотом телёнке». Я это сделал потому, что авторство Булгакова пока официально не признано, и, наряду с содержательной критикой, приходится ломиться в открытые ворота. Я постарался сократить текстовой анализ до минимума, интересующиеся могут найти в интернете достаточно информации по этому поводу. Там сравнивается тезаурус, метафоры, ассоциации, сюжетные ходы. Всё на удовлетворительном, а иногда и хорошем уровне.
Слабость этих литературоведов в непонимании контекста эпохи, мировоззрения автора, да и вообще русской истории 20 века. По известным причинам.
Поэтому я остановился, в основном, на содержательной части проблемы. Надеюсь, это послужит хорошим дополнением к текстологическому анализу.
Об идеологической части дилогии можно было бы говорить ещё очень долго, но не из-за её необычайной важности, а ввиду полной неразработанности темы.
Позволю себе бегло остановиться ещё на нескольких пунктах.
1
Воробьянинов первоначально должен был стать главным героем. Это человек-полуфабрикат, недопереваренный советской системой. Но такой персонаж должен был обладать дореволюционным прошлым, которое читателю не следовало знать даже в юмористическом изложении. Цензура выбросила две главы о детстве и юности Воробьянинова, что обессмысливало саму идею. Эти главы сохранились, Воробьянинов там описывается как богатый и безобидный бездельник, превращённый революцией в ничтожного совслужащего.
Кстати, безумие советских литературоведов зашло настолько далеко, что большинство из них до сих пор считает Старгород, в котором вырос Воробьянинов, Одессой. Это при том, что находясь в Старгороде Бендер упоминает Одессу как отдельный город («Всю контрабанду делают в Одессе, на Малой Арнаутской улице»).
Старгород - это Киев (две столицы древней Руси: Старгород-Новгород). И это ещё одна причина того, что главы не вошли в канонический текст. Одесситы Ильф и Петров Киев знали плохо (как плохо знали и мельчайшие нюансы дореволюционной жизни, которых в главах множество).
Потенциал образа Воробьянинова раскрывается в гомерически смешной сцене посещения ресторана - заведения, которое самим фактом своего существования ставит советскую идеологию с ног на голову. Ведь при советской власти в ресторанах посетители должны прислуживать барам-официантам («чилаэк» - это звучит гордо!). Трансформация трезвого клерка в пьяного аристократа - вещь посильнее «Пигмалиона», и, конечно, Воробьянинов как главный герой романа, превратил бы «Двенадцать стульев» в такую «Дюжину пинков по заднице революции», что даже птица-тройка Катаев-Ильф-Катаев не вытянула бы такого Аверченко никогда.
В «Золотом телёнке» образ Воробьянинова усох до Митрича и одновременно трансформировался в Корейко. То есть социальный полуфабрикат додеградировал до слившегося с природой Митрича и досепарировался до януса Корейко.
2
Хотя Катаев утверждал, что выведен в «Двенадцати стульях» под видом инженера Брунса (персонажа более чем эпизодического), ему там посвящена добрая глава. Только он её выкинул, справедливо решив, что довольно злая карикатура, изображающая его беспринципным демагогом и провокатором, навряд ли могла выйти из-под пера «литературных негров». Даже с учётом легкой «маяковской» маскировки.
Речь идет о «модном писателе Агафоне Шахове», авторе «книги о растратчиках» (известность Катаеву принесла повесть «Растратчики»).
Шахов дарит свою книгу кассиру, который выплачивает ему гонорар. Кассир книгу читает, ему нравится, как там красиво и со знанием дела описываются оргии растратчиков, он просаживает казённые деньги, попадает под следствие и приходит к Шахову советоваться что делать. Тот советует ему сесть в тюрьму, только не забыть на суде указать название и место продажи соблазнительной книги.
Так что жалко, что читатели до недавнего времени были незнакомы с этим фрагментом романа. Интересно, как бы остроумно и зло написали в «Двенадцати стульях» о такой колоритной, и даже где-то одиозной, личности как Булгаков. Но почему-то не написали. И в рукописи нет. Есть намёк на «Дни Турбиных», и есть одно упоминание. Но их выкинули.
3
«ГЕРКУЛЕС» из «Золотого телёнка» - это символ советской бюрократии и всего советского государства. Геркулес - это колосс. В 19 веке в Европе колоссом называли Российскую Империю.
В 20-х годах в СССР началась кампания по замене детской манной каши на овсяные хлопья. Овёс в России считался грубой пищей для лошадей, поэтому овсяную кашу назвали геркулесовой. («Если ребенок будет есть полезную овсянку, он станет сильным как молодой Геркулес (Геракл)»). Геркулес производился в России и до революции, но это был другой продукт - толокно (порошок), используемое как дешёвая пищевая добавка.
Для восприятия людей 20-х годов геркулес был военным немецким эрзацем, таким же, как порошковое молоко, желудёвый кофе или морковный чай. «Геркулес», таким образом, это эрзац-колосс, колосс на глиняных ногах. Фикция.
«Геркулес» занимает помещение бывшей гостиницы-люкс. Совслужащие сидят в номерах, дирекция находится в зимней оранжерее, а бюро справок располагается в отключенном лифте. Формально организация занимается торговлей лесом (одна из главных статей тогдашнего экспорта), реально все силы администрации брошены на то, чтобы удержаться в занятом помещении. В кабинетах стоят кровати и даже ванны; сквозь окраску поверх советских проступают дореволюционные надписи: «Буфет», «номера», «дамская комната»; везде расставлены пальмы.
Половина сотрудников «Геркулеса» носит фамилии Дрейфус, Музыкант, Кукушкинд, Лапидус-младший.
Начальник с революционной фамилией Огонь-Полыхаев ничем не занимается, всем руководит его секретарша Серна Михайловна, управляющая делами при помощи резиновых штампов.
В организации кипит фиктивная общественная работа: готовится переход на латинский алфавит, ведётся борьба с Рождеством, организуются кружки для поддержки авиации, беспризорников, химии и т.д., и т.п.
Эта безумная деятельность самозванцев и временщиков носит инфернальный оттенок. Первое, что слышит читатель, зайдя вместе с Корейко в бывшую гостиницу, - это дружеское приветствие старику-швейцару, оставшемуся в штате с гостиничных времён:
«- Ну, что, старик, в крематорий пора?
- Пора, батюшка, - ответил швейцар, радостно улыбаясь, - в наш советский колумбарий.
Он даже взмахнул руками. На его добром лице отразилась полная готовность хоть сейчас предаться огненному погребению».
И далее автор рассказывает:
«В Черноморске собрались строить крематорий с соответствующим помещением для гробовых урн, то есть колумбарием, и это новшество со стороны кладбищенского подотдела почему-то очень веселило граждан. Может быть, смешили их новые слова - крематорий и колумбарий, а может быть, особенно забавляла их самая мысль о том, что человека можно сжечь, как полено; но только они приставали ко всем старикам и старухам в трамваях и на улицах с криками: «Ты куда, старушка, прёшься? В крематорий торопишься?» или «Пропустите старичка вперёд, ему в крематорий пора». И, удивительное дело, идея огненного погребения старикам очень нравилась, так что весёлые шутки вызывали у них полное одобрение. И вообще, разговоры о смерти, считавшиеся до сих пор неудобными и невежливыми, стали котироваться в Черноморске наравне с анекдотами из еврейской и кавказской жизни и вызывали всеобщий интерес».
Реально вся эта безумная машинерия с адским огоньком в глазах тем не менее имеет внутренний смысл и жёстко управляется из некоего центра. Приказы поступают анонимно. Их цель вполне тривиальна: получение и присвоение прибыли. Никто, кроме дурачка-директора, не знает, что внешнее управление существует. Причём, того, кто это управление осуществляет (Корейко), Полыхаев считает курьером-посредником.
А, собственно, пуркуа па? Почему «человек с английскими усиками» должен нести пакеты с деньгами в общественную уборную, а затем в камеру хранения? Он может их передавать по цепочке дальше. Например, послу из Латинской Америки, тот по диппочте пакеты с деньгами будет посылать в Рио-де-Жанейро, где на них будет закупаться кофе и везтись, например, в Лондон. КАКАЯ РАЗНИЦА? Да никакой. Внешнее управление.
А на поверхности пузырится изучение эсперанто, пинг-понг, хранение папок с документацией в ваннах, помощь беспризорным детям, строительство социализма и придуривание вице-королем Индии в местной психбольнице.
Что дальше? Дальше всё это великолепие можно смахнуть в коробку в любой момент. Мол, выметайтесь из гостиницы в 24 часа. Наступило 21 августа 1991 года: спасибо, все свободны. Форма изменилась. Но, конечно, не содержание. Раньше джентльмен с английскими усиками изображал советского человека и бедного клерка, потом может изображать русского патриота и миллиардера. И всегда можно заставлять людей радоваться крематорию. «Дураки дом зажгли и огню рады». «Воронья слободка».
Понимал ли это Булгаков? Конечно, нет. Чувствовал? Да, и очень отчётливо.
4
Сцена встречи с Рабиндранатом Тагором имеет своё продолжение. Бендер едет в поезде к Зосе Синицкой и приглашает в купе студентов. Проводник начинает кричать, но Бендер улаживает проблему:
«- Что ж это вы, папаша? - сказал он проводнику. - Пассажиров не надо линчевать без особенной необходимости. Зачем так точно придерживаться буквы закона? Надо быть гостеприимным. Знаете, как на Востоке! Пойдёмте, я вам сейчас все растолкую. Насчёт гостеприимства.
Поговорив с Остапом в коридоре, проводник настолько проникся духом Востока, что, не помышляя уже об изгнании шайки-лейки, принёс даже девять стаканов чаю в тяжёлых подстаканниках и весь запас индивидуальных сухарей. Он даже не взял денег.
- По восточному обычаю, - сказал Остап обществу, - согласно законам гостеприимства, как говорил некий работник кулинарного сектора.
Услуга была оказана с такой лёгкостью и простотой, что её нельзя было не принять. Трещали разрываемые сухарные пакетики, Остап по-хозяйски раздавал чай и вскоре подружился со всеми восемью студентами и одной студенткой.
- Меня давно интересовала проблема всеобщего, равного и тайного обучения, - болтал он радостно, - недавно я даже беседовал по этому поводу с индусским философом-любителем. Человек крайней учёности. Поэтому, что бы он ни сказал, его слова сейчас же записываются на граммофонную пластинку. А так как старик любит поговорить - есть за ним такой грешок, - то пластинок скопилось восемьсот вагонов, и теперь из них уже делают пуговицы».
Этот эпизод, кроме всего прочего, является скрытой полемикой с Короленко. Не по уму бойкий Короленко всю жизнь занимался общественной деятельностью, а когда результатом этой деятельности стала «самодеколонизация» (равная самодеметрополизации) России и Гражданская война, написал несколько писем своему брату по разуму Луначарскому.
Короленко писал:
«Когда я путешествовал по Америке, например, я с удовольствием думал о том, что у нас невозможны такие суды Линча, какой около того времени разыгрался в одном из южных штатов: негр изнасиловал белую девушку и, чтобы скрыть преступление, убил её. Население городка устроило суд и сожгло его живым на костре. Корреспонденты описывали шаг за шагом такие подробности: верёвки перегорели, и несчастный сполз с костра. Толпа предоставила отцу убитой особую честь: он взял негра на свои дюжие руки и опять бросил в костёр.
Я думаю, что даже и теперь, во время величайшего озверения, у нас подобное явление невозможно. Славянская натура нашего народа мягче англосаксонской… Но это не мешает мне признать, что в Америке нравственная культура гораздо выше. Случай с негром - явление настолько исключительное, что эта исключительность и вызвала такой зверский суд толпы. В обычное же время, в среднем, молоденькая девушка может безопасно путешествовать по всей стране, охраняемая твёрдостью общественных нравов. Можно ли то же сказать о наших нравах? У нас такая путешественница может на всяком шагу попасть в сети общей нашей распущенности и развращённости. По натуре, по природным задаткам наш народ не уступает лучшим народам мира, и это заставляет любить его. Но он далеко отстал в воспитании нравственной культуры. У него нет того самоуважения, которое заставляет воздерживаться от известных поступков, даже когда этого никто не узнает. Это надо признать, и надо вывести из этого необходимые последствия».
Украинские умозаключения Короленко вызвали большое озлобление москвичей. Письма глупца были изданы за границей под маркой издательства «Задруга» (ложной), на «Задругу» обрушились репрессии. Издательство служило центром консолидации московской интеллигенции, в принадлежавшей «Задруге» книжной лавке можно было приобрести эмигрантскую периодику, сама лавка была местом встреч литераторов. Булгаков был её постоянным покупателем.
Главное, что эта сомалийская переписка была никому не нужна. И Короленко, и Луначарский всеми воспринимались как патентованные дураки и негодяи. Луначарский приехал в Полтаву летом 1920 года, профессиональный гуманист Короленко («добрая, добрая») попросил его не расстреливать пятерых заложников. Луначарский ответил:
«Дорогой, бесконечно уважаемый Владимир Галактионович. Мне ужасно больно, что с заявлением мне опоздали. Я, конечно, сделал бы всё, чтобы спасти этих людей уже ради Вас, - но им уже нельзя помочь. Приговор приведён в исполнение ещё до моего приезда. Любящий Вас Луначарский»
Тоже добрый. Все угандийцы добрые.
Что написал Булгаков? В бенгальских поездах никого линчевать не надо. Дали азиату денюшку, он всё сделает в лучшем виде. Будете бла-бла-бла – начнутся проблемы. То же касается общения с трудящимися. Короленко за пакетик кураги вошёл бы в «Союз русского народа». А потом его можно было бы возить Рабиндранатом Тагором по Америке с толмачом Луначарским - говорить «за духовность». Наговорил бы пластинок восемьсот вагонов. По законам восточного гостеприимства.
5
В «Золотом телёнке» есть сказочный персонаж – дедушка Зоси Синицкой:
«У Синицкого была наружность гнома. Таких гномов обычно изображали маляры на вывесках зонтичных магазинов. Вывесочные гномы стоят в красных колпаках и дружелюбно подмигивают прохожим, как бы приглашая их поскорее купить шёлковый зонтик или трость с серебряным набалдашником в виде собачьей головы. Длинная желтоватая борода Синицкого опускалась прямо под стол, в корзину для бумаг».
Синицкий работает составителем словесных головоломок. По мере развития советской власти, головоломки становятся всё более головоломными антисоветскими. Наивный Гном этого не понимает, а советская власть понимает.
На слово «индустриализация» старик Синицкий придумал шараду:
Мой первый слог сидит в чалме,
Он на востоке жить обязан.
Второй же слог известен мне,
Он с цифрою как будто связан.
В чалме сидит и третий слог,
Живёт он тоже на востоке.
Четвёртый слог поможет бог
Узнать, что это есть предлог.
Шарада оказалась неудачной, потому что там написано «поможет Бог». Но автору с божьей помощью удалось сказать через подмигивающего читателю гнома то, что он хотел: «Орёте про индустриализацию, а получается азиатизация».
Но дело не в этом. Как я уже говорил, Булгаков не каббалист и не демонолог. Ему интересны художественные образы и символы религии, но неимоверно скучно заниматься нумерологией и чертить пентаграммы. Это человек другого склада.
Другое дело филологическая игра. Здесь Булгаков - царь и бог. И ему это действительно интересно. Но шарады и ребусы его интересуют опять-таки не как самоцель, а как средство решения той или иной литературной задачи.
Какая задача стояла перед Булгаковым как перед автором «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка»? Он должен был поставить тайную печать на свой текст, чтобы, в случае чего, доказать авторство.
Но Булгаков эстет, для него в живой ткани художественного текста символично всё. Он создает «тяжёлые вещи». Поэтому тайная печать должна быть печатью буквально, и она должна быть поставлена на «главную вещь» книги – на главного героя дилогии.
И такая печать есть:
«На груди великого комбинатора была синяя пороховая татуировка, изображавшая Наполеона в треугольной шляпе с пивной кружкой в короткой руке».
Этот символ никак не раскрывается. Можно, конечно, сказать, что Бендер - это Чичиков, а Чичиков похож на Наполеона, а сюжет «Двенадцати стульев», в свою очередь, взят из рассказа о Шерлоке-Холмсе «Шесть Наполеонов». Можно объяснить и пиво – пивные градусы изобрёл австриец Карл Иосиф Наполеон Баллинг. Или вспомнить, что есть пирожное «Наполеон» на пиве».
Но всё это очень натянуто и очень умозрительно для такого мощного образа. По сути, главного в смысловой иерархии символов дилогии.
Булгаков любит подлинный смысл маскировать внешней аналогией. Карикатура на Маяковского замаскирована у него поэтом Осипом Колычевым. А карикатура на Катаева – писателем Пантелеймоном Романовым.
Но внутренний смысл татуировки в дилогии не раскрыт. Очевидно, что это шарада или ребус. Не случайно писатель посвятил теме шарад целую главу, и не случайно гном Синицкий подмигивает читателю.
На этой загадочной ноте позволю себе закончить тему дилогии ;)
XXV
Сейчас ясно, что Булгаков был единственным великим писателем на территории России после 1917 года. Причём, он не только сформировался после революции, а и начал формироваться после революции. По временным рамкам это человек советской эпохи.
Советская власть носилась с Булгаковым как кот с дохлым гусём – вещь была не по чину, и зверушка заметалась, не зная, что делать. В конце концов, дело дошло до того, что часть произведений отняли и присвоили себе – причём, от Булгакова не убыло.
В какой степени сам Булгаков понимал сложившееся положение? Разумеется, не до конца, но понимал.
Издёрганный бытом, Булгаков однажды в семье пожаловался, что в таких условиях как он, не работал даже Достоевский. На что Белозерская (любившая болтать по телефону рядом с его письменным столом) возразила: «Но ты же не Достоевский».
Проблема была в том, что Булгаков себя считал именно Достоевским. И ещё большая проблема заключалась в том, что он Достоевским и являлся.
У него была жизненная задача, которую он себе поставил и которую он, несмотря ни на что, выполнил. Жизненных задач у его современников не было совсем. Современник Булгакова советский писатель Лев Никулин заявил: «Мы не Достоевские, нам лишь бы деньги». Это девиз советской культуры. И если она, «залепертовавшись», от него отклонялась, что-то о себе возомнив, получалось ещё хуже.
Судьба Булгакова - это одновременно судьба выморочной и ничтожной советской культуры, в своём безумии принявшейся конкурировать с уничтожаемой культурной метрополией. Это было безумием, потому что культуру невозможно уничтожить, «отменить». Она жива вечно. И мстит тем, кто её отрицает. В 20-30-е годы огромные усилия советских чиновников от литературы были потрачены на то, чтобы Булгаков занимался литературной ерундой – какими-то либретто, бессмысленной газетной халтурой и прочими «батумами». Итог? Несмотря ни на что, Булгаков написал всё. А что же литературные захребетники, жившие за его счет?
Генеральный секретарь Союза писателей и член ЦК Фадеев в 1956 году «понюхал хруща» и застрелился на глазах 11-летнего сына, тут же получив издевательский некролог об алкоголизме. Фадеев отправил в ЦК предсмертное письмо:
«Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожили, идеологически пугали и называли это - «партийностью». И теперь, когда всё это можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность - при возмутительной доле самоуверенности - тех, кто должен был бы всё это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в роли париев и - по возрасту своему - скоро умрут. И нет никакого стимула в душе, чтобы творить... меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плёлся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать всё то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических порок, которые обрушились на меня, - кем наш чудесный народ вправе был бы гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература - это высший плод нового строя - унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать ещё худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти - невежды.
Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни».
То есть, это ИМ мешали творить. Причём, человек в алкогольном угаре так думал серьёзно. Перед смертью не лгут.
XXVI
Катаев вспоминал о смерти Булгакова:
«- Я скоро умру, - сказал он бесстрастно.
Я стал говорить то, что всегда говорят в таких случаях, - убеждать, что он мнителен, что он ошибается.
- Я даже вам могу сказать, как это будет, - прервал он меня, не дослушав. - Я буду лежать в гробу, и когда меня начнут выносить, произойдет вот что: так как лестница узкая, то мой гроб начнут поворачивать и правым углом он ударится в дверь Ромашова, который живет этажом ниже.
Всё произошло именно так, как он предсказал. Угол его гроба ударился в дверь драматурга Бориса Ромашова…»
Именно в момент смерти Булгакова, 10 марта 1940 года, русская культура если не умерла, то замерла на много десятилетий.
Какое-то число носителей культуры жило и дальше, но они не создавали среды и «не выражали мнения» (боялись, не умели или заткнулись от страха). Это женщины (Ахматова), закомплексованные провинциалы про зверюшек и детишек (Олеша, Чуковский), эмигрантские реликты (Бунин, Зайцев), русско-европейские трансформеры (Набоков). В последнем случае люди продолжали говорить и создавать вокруг себя среду, но говорили они уже не как русские, а как французы, англичане, американцы.
В 60-е началось оживление, но это было оживление и очеловечение советских людей, расселённых из родных азиатских коммуналок в европейские детсады хрущоб. Те из них, кто пытался восстановить связь времен, превращались в советских же кривляк, напяливших на себя чужую одежду и мысли – пускай, из самых благих побуждений (Солженицын).
Булгаков был русским «коноводом», создающим вокруг себя враждебный советскому быту русский мир. Булгаков умер – русский мир, смертоносный и дьявольский для советских, впал в анабиоз, повис на чаше весов в неустойчивом, но длительном равновесии: продолжить жить дальше или умереть.
Думаю, это «небольшое стилистическое разногласие» и есть причина зверской, неправдоподобной ненависти в РФ к Булгакову. Это чужой разум, говорящий на родном языке и говорящий вещи либо оскорбительные, либо непонятные. Или и то, и другое одновременно. При этом, он говорит адресно. Это не голос ушедшей эпохи, а собеседник на лавочке в парке.
Поэтому оказалось, что Булгаков «сатанист» - нехороший человек из нехорошей квартиры, вокруг которого советские дохнут как мухи. Но на варенье всё равно лезут. Своего-то за душой нет.
А весы по-прежнему неподвижны. Вроде бы легко подтолкнуть русскую чашу в небытие – но для этого надо быть талантливым человеком. Таланта нет, поделать ничего невозможно. Остаётся беситься.
Пройдёт время, и русский разум снова появится. Много сделано, чтобы этого не произошло, но великая культура не такая вещь, чтобы её можно было разрушить физически. В духовном мире она неуязвима, хотя и может умереть, как умерла античная цивилизация. Но это какие сроки.
В молодости мне казалось, что оживление уснувшей культуры дело посильное, вот возьмусь и немножко сдвину мёртвое равновесие в плюс. А там процесс пойдет сам – чем дальше, тем быстрее.
Этого не произошло. Но и другая сторона за 30 лет ничего не сделала. Так что вопрос не решён.
