Что достаточно знать о Маяковском - 6
Что достаточно знать о Маяковском - 6
XIV
Когда Ленина разбил инсульт, Владимир Ильич, после частичной ремиссии, стал подозревать в сумасшествии своих товарищей и настоятельно советовал им пройти обследование у западных светил психиатрии.
После 1927 года в СССР стала нарастать кампания по уничтожению всех людей, получивших хоть какое-то образование до революции. Маяковский не нашёл ничего лучшего, как в эту кампанию включиться и по возможности её возглавить. Героический пафос революции у него сменился сатирическим сарказмом по отношению к её врагам, причем под врагами понимались все не работающие на производстве (то есть и сам автор).
Сначала была написана пьеса «Клоп» (осень 1928 года). Забавный парадокс пьесы в том, что она формально является комедией положений и повторяет сюжет мольеровского «Мещанина во дворянстве», однако извращённая (в общем – вредительская) культура советского общества является комедией положений сама по себе: низший слой общества объявлен социальным и нравственным эталоном, и ему поют дифирамбы. У героя пьесы благородное пролетарское происхождение с благородной фамилией столбового дворового человека. Но он хочет пролезть в уничтоженный высший класс, не понимая, что у него уже все есть: благородная ЦПШ с благородной кепкой и благородной поллитровкой. Товарищ Журден хочет быть дворянином, не понимая, что это плохо и что у него всё есть. При этом он вовсе не богатый буржуа, а слесарь-сантехник.
Надо сказать, что это очень плохая пьеса, на уровне грубого скетча, причём она груба социально – настолько, что ее до сих пор ни разу нормально не ставили. Если убрать вторую, футуристическую часть (провальную), то сюжет такой: русский рабочий (хам) женится на еврейке-парикмахерше (хамке). Многочисленные режиссёры «Клопа» умудрились героически обойти смысл пьесы, что, несомненно, является рекордом для книги Гиннеса и ещё раз свидетельствует о глубочайшем неформате чудака Маяковского с точки зрения советской культуры.
Непонятно, как такая пьеса могла бы упрочить социальное положение Владимира Владимировича. Если она не провалилась (усилиями Мейерхольда), то только потому, что инерция официальной маяковскофилии была велика, и критики отказались верить, ЧТО написал Маяковский на самом деле (думаю, неожиданно даже для самого себя).
Со второй пьесой («Баня» - осень 1929 года) всё обстоит ещё хуже. В ней Маяковский решил сдать своего опального благодетеля. Луначарский был им выведен в образе партбюрократа Победоносикова (партийная кличка молодого Луначарского «Миноносец «Легкомысленный»).
Это было глубоко неверно по нескольким обстоятельствам.
Во-первых, опала Луначарского была достаточно мягкой и социального заказа на его травлю не было. Тем более из уст беспартийного попутчика и даже клиента.
Во-вторых, критика Маяковского была достаточно абстрактной, и в лице Победоносикова, при небольшом желании, можно было легко узнать любого члена советского руководства.
И, наконец, в-третьих, - это относится и к «Клопу», - юмор Маяковского простодушен и грубоват. Ему чужды двусмысленности и намёки.
Поэтому если Булгаков умудрился написать позитивную пьесу о белогвардейцах, понравившуюся даже Сталину, то кармой Маяковского было писать просоветские пьесы, бесящие коммунистов. Исключительно жестокая казнь Мейерхольда - это личная месть Сталина за образ Победоносикова (Мейерхольд был режиссёром и этой пьесы).
Булгаков, опытный и коварный прозаик, умел посмотреть на свои произведения разными глазами, в том числе и глазами Сталина. И убрать всё, что ЯВНО и ГРУБО того или иного человека будет бесить.
Маяковский был прост, как правда, и после 1927 года писал себе развёрнутые смертные приговоры.
У Маяковского-комедиографа во второй пьесе получалась злейшая пародия на советское общество, что ясно даже школьнику. Когда я учился в 10 классе советской школы и изучал Маяковского, то нашёл для себя универсальную формулу демагогии, которая лилась на граждан тогдашнего СССР:
«Победоносиков: Итак, товарищи, этот набатный, революционный призывный трамвайный звонок колоколом должен гудеть в сердце каждого рабочего и крестьянина. Сегодня рельсы Ильича свяжут «Площадь имени десятилетия советской медицины» с бывшим оплотом буржуазии «Сенным рынком». Кто ездил в трамвае до 25 октября? Деклассированные интеллигенты, попы и дворяне. За сколько ездили? Они ездили за пять копеек станцию. В чём ездили? В жёлтом трамвае. Кто будет ездить теперь? Теперь будем ездить мы, работники вселенной. Как мы будем ездить? Мы будем ездить со всеми советскими удобствами. В красном трамвае. За сколько? Всего за десять копеек».
Вы можете прочитать этот фрагмент с кавказским акцентом и понять, что сделали с Мейерхольдом, который писал Молотову перед смертью:
«Когда следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы (меня здесь били – больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам сверху, с большой силой… В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные, чувствительные места ног лили крутой кипяток, я кричал и плакал от боли. Меня били по спине этой резиной, руками меня били по лицу размахами с высоты) и к ним присоединили ещё так называемую «психическую атаку», то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих.
Нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребёнка; глаза оказались способными (при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной) лить слёзы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать, как собака, которую плетью бьёт её хозяин... следователь всё время твердил, угрожая: «Не будешь писать (то есть сочинять, значит!?) будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного искромсанного тела».
Мейерхольда, кроме всего прочего, вынудили дать обширные показания на ЛЕФ, изображающие это детище Маяковского подпольной контрреволюционной организацией.
За письмо ему переломали пальцы по одному, а потом утопили в параше.
После того, как Мейерхольда арестовали, его жену, актрису Зинаиду Райх, зарезали в квартире. Квартира была по советским меркам большая, её Берия (ещё один член Политбюро с солнечного Кавказа) разделил на две части: одну дал своей постоянной любовнице-грузинке, вторую - личному шофёру-грузину. Лаврентия Павловича можно понять - у Мейерхольда на стенах висели прекрасные персидские ковры, вах какие ковры.
До революции Мейерхольд, русский дворянин из немцев, был режиссёром императорских театров, после революции вступил в партию большевиков и стал сводить счёты со своими театральными врагами, используя коммунистическую демагогию. В которую так же не верил, как и Маяковский, и за которую, как и он, несёт полную ответственность.
Пьеса «Баня» написана гораздо лучше «Клопа», вероятно, третья пьеса была бы ещё лучше, талантливый Маяковский быстро учился и был ещё молод. Но именно «Баня» (начало 1930 года) провалилась, публика стала уходить из зала. Мейерхольд и Маяковский использовали свое журналистское лобби, чтобы нейтрализовать ситуацию, им удалось не довести дело до скандала, но после десятилетия успехов и триумфов удар был очень болезненный. Впервые свою пьесу Маяковский посмотрел за четыре дня до самоубийства - 10 апреля 1930 года.
Главаря? Это какой же партии?
XV
Обеспечив себе спокойную старость в 1937 году, Маяковский совершает ещё одну глупость. В обстановке завинчивания гаек и уничтожения остатков НЭПа, он организует ЧАСТНУЮ выставку «20 лет работы», посвящённую собственному возвеличиванию. Выставка открывается 1 февраля, туда не приходит не только руководство партии, но и большинство известных литераторов (и тем, и другим Маяковский разослал персональные приглашения). Что, в общем, естественно, тем более что и 20-летия никакого нет (начало творчества – 1912 год), да и вообще юбилеи для 36-летнего человека не по чину.
Тогда Маяковский совершает третью глупость: рвёт со своими единомышленниками по ЛЕФу и подает заявление о вступлении в РАПП - государственную организацию пролетарских писателей, скопище личных врагов. Лефовцы об этом решении не поставлены в известность. Их просто кидают. А с рапповцами условия перехода не согласованы, для них это тоже неожиданность. Неожиданность приятная. Вместо того, чтобы ввести Маяковского в руководство своей организации, они начинают к нему относиться как к щенку, требуют покаянных речей и выполнения рутинной работы в низовых организациях (ведения кружков на фабриках и т.д.). Оказавшегося в изоляции поэта начинают ошикивать на публичных выступлениях. Освистывает его молодёжь, именно тот контингент, который приходил на выставку и создал иллюзию её успеха.
У впечатлительного Маяковского наступает нервный срыв, он ссорится со своей возлюбленной (на пустом месте) и стреляется.
Существует версия, что Маяковского убили его друзья из ГПУ по наущению Бриков, обеспокоенных постепенной потерей контроля над своим донором. Не говоря уже о технической фантастичности подобного предположения (Маяковский застрелился на глазах актрисы Полонской), это не соответствует менталитету Бриков и вообще нравам эпохи, ещё относительно вегетарианской. 1930 - это не 1936. Именно потому, что азиатская дегенерация проходила стремительно, даже смежные года того времени принадлежат к разным эпохам.
Тем не менее, в умертвии Маяковского Брики косвенно поучаствовали.
К началу 1930 года стало ясно, что Маяковского хотят убрать вслед за Луначарским. Поскольку на мягкую опалу власть становилась всё менее способна, дело было бы громкое. Был бы более жёсткий аналог проработки Есенина: «борьба с маяковщиной» и т.д. Основные пункты этой проработки обозначены в «труде» Шенгели: «буржуазный попутчик», «люмпен-интеллигент», «одиночка», «заумные стихи, непонятные народу», «отрыв от пролетариата и его партийного авангарда». По обстоятельствам биографии и темперамента Маяковский не умел прогибаться и каяться, поэтому проработка могла пойти по самому жёсткому варианту. Ещё до начала кампании он уже умудрился совершить массу ошибок. Легко представить, что было бы дальше. Это или переход в коммунистическую оппозицию, или сутяжничество.
Кампания, судя по всему, должна была начаться скоро, и Брики решили умыть руки, уехав на пару месяцев в Англию.
В то, что за время их отсутствия Маяковский покончит с собой, они не верили, он говорил про самоубийство постоянно, и это всем давно надоело. Был расчёт, что развитие ситуации убыстрится, и в их отсутствие произойдет некая развязка неопределенного и запутанного положения, чреватого никому не нужными скандалами.
В общем, так и получилось. Очень вероятно, что Брики, находясь в Москве, смогли бы предотвратить трагедию. В Лондоне они жили у матери Лили, последнее письмо, которое от них успел получить Маяковский, было открыткой с видом британского парламента, где депутаты-лейбористы Уолхед и Коутс спрашивали, когда Владимир Владимирович намеревается приехать в Лондон.
«Советская» часть биографии Маяковского изучена очень мало. Она не только скрыта, но и прямо фальсифицирована. В конце 20-х рассматривался вариант легальной эмиграции Маяковского. (Именно так поступили с его патроном. В конце концов, Луначарского назначили послом в Испанию (тогда ещё мирную), и он умер во Франции.) Маяковского познакомили с французской фотомоделью Татьяной Яковлевой, после брака ей бы разрешили жить в СССР, а Маяковский получил бы возможность жить на два дома и большую часть времени проводить в Европе.
Про эту историю написано довольно много. Считается, что с Яковлевой Маяковского познакомила Эльза Триоле, а встреча произошла так. Яковлева сильно простудилась и пошла к врачу, Маяковский тоже был простужен – в приёмной врача всё и произошло.
Всё было несколько иначе. В пригороде Парижа функционировал закрытый масонский клуб, находящийся в Ла Фазендри. Праздничная деятельность подобных заведений показана в фильме Кубрика «Широко закрытыми глазами» - конечно, с кинематографическими преувеличениями. Ла Фазендри использовался как дом свиданий и клуб знакомств для левой интеллигенции. На балу в Ла Фазендри Маяковский и познакомился с Яковлевой.
Сопоставьте эти две картинки: советская районная поликлиника с кашляющими трудящимися и охотничья вилла в лесу Сен-Жермен - и поймёте, что вас кто-то водит за нос.
Женитьба на Яковлевой была сознательно сорвана Брик с помощью своей парижской сестры – по понятным причинам. Но совсем непонятно, зачем Эльза Триоле познакомила Маяковского с ищущей выгодного мужа хищницей Яковлевой. Это могло быть только осуществлением некоего «высочайшего мнения».
XVI
Вернёмся к началу нашего повествования: к сравнительной характеристике Булгакова и Маяковского. Это отличная тема для школьного сочинения, ибо, как я уже писал, они наполовину близнецы, наполовину антиподы.
И Булгаков, и Маяковский писали пьесы, собственно Маяковский написал «Клопа» и «Баню» под влиянием успеха булгаковских пьес. В «Клопе» в словаре будущего есть устаревшее слово: «булгаков».
Булгаков был музыкален, любил оперу и даже брал в молодости уроки сольфеджио. Маяковский начисто лишён музыкального слуха.
Оба были азартными игроками и играли во всё что можно: в карты, бильярд, рулетку. За игрой они и встречались. Сергей Ермолинский вспоминает:
«Если в бильярдной находился в это время Маяковский и Булгаков направлялся туда, за ними устремлялись любопытные. Ещё бы - Булгаков и Маяковский! Того гляди разразится скандал.
Играли сосредоточенно и деловито, каждый старался блеснуть ударом. Маяковский, насколько помню, играл лучше.
- От двух бортов в середину, - говорил М. А. Булгаков. Промах.
- Бывает, - сочувствовал Маяковский, похаживая вокруг стола и выбирая удобную позицию. - Разбогатеете окончательно на своих тётях манях и дядях ванях, выстроите загородный дом, и огромный собственный бильярд. Непременно навещу и потренирую.
- Благодарствую. Какой уж там дом!
- А почему бы?
- О, Владимир Владимирович, но и вам клопомор не поможет, смею уверить. Загородный дом с собственным бильярдом выстроит на наших с вами костях ваш Присыпкин.
Маяковский выкатил лошадиный глаз и, зажав папиросу в углу рта, мотнул головой:
- Абсолютно согласен.
Независимо от результата игры прощались дружески. И все расходились разочарованные».
Булгаков был классическим писателем: работал дома за письменным столом, сидя в халате и тапочках. Маяковский сочинял буквально на ходу – ходил часами по улицам или, на худой конец, по своему кабинету.
И Булгаков, и Маяковский были людьми психически нормальными, но крайне нервными, ранимыми, зависящими от своего окружения и обстановки. В целом, Булгаков был более устойчив к внешнему давлению и более адекватен, но из-за многолетней травли и постоянной угрозы ареста у него развились нервные тики и агорафобия. Некоторое время Михаил Афанасьевич вообще не мог один ходить по улице, и, выздоравливая, как о величайшем достижении сообщал, что в одиночку совершил десятиминутную прогулку.
У Маяковского тоже периодически возникали тики, он мог часами плакать навзрыд. Когда его стали прессовать на 1/100 «среднебулгаковского» уровня, он быстро достиг стадии ограниченной вменяемости и покончил с собой. Конечно, так и не задумавшись, ЧТО постоянно испытывал «автор дядей ваней», - в том числе, и по его вине. Ибо эмпатия была ему чужда органически. Маяковский постоянно был влюблён, умел красиво ухаживать, но абсолютно не понимал женской психологии. Он не понимал душевных движений даже Лили Брик, хотя прожил с ней более десяти лет.
Булгаков читал душу женщины как книгу, и менее всего его любовь была слепым чувством. Если он любил, то любил также (или, по крайней мере, сознательно прощал) женские уловки, капризы и хитрости. Которые видел с кристальной ясностью.
Булгаков был врачом. Маяковский всю жизнь боялся заразиться (мизофобия).
И Булгаков, и Маяковский отчётливо и совершено справедливо сознавали собственную исключительность, а также стремились оставить послание потомкам - «месседж». У Маяковском об этом кричит каждая строчка, умирающий Булгаков в конце правки «Мастера и Маргариты» прошептал: «Чтобы знали… чтобы знали…».
Булгаков и Маяковский - конечно, литературные вершины российского межвоенья. Если не считать эмиграцию, поставить рядом некого. Разве что Алексея Толстого и Андрея Белого, но это люди другого времени.
Подобный масштаб – их главное сходство. Особенно в сочетании с жизненными установками. Ведь и Булгаков, и Маяковский были «живчиками», ориентированными на счастливую жизнь, успех, деньги, материальные блага. Разумеется, об этом мечтают все люди, но не так много людей прилагают к достижению этого серьёзные усилия, и совсем мало - усилия исключительные.
И вот здесь мы видим главное различие между нашими героями.
Булгаков всю жизнь играл на повышение, занимался культуртрегерством. Это великий просветитель, причём просветитель не заунывный, а весёлый. Как Мольер.
Маяковский решил построить своё материальное благополучие на культурной дегенерации, «револьверном лае». Он ненавидел и презирал Россию, свой народ, великую русскую культуру. Его «нравоучения» - это пропаганда мытья рук и правил дорожного движения, буквально. То есть отношение к людям как к зверям, которые должны правильно питаться, гадить в специальных закутках и не заниматься самодавом. На этом была построена и его антирелигиозная пропаганда, в которую он ударился перед смертью, доказывая свою абсолютную лояльность: икона – источник заразы, икону поцеловал – раздуло губищу, все, кто христосовался на праздник, – сдохли от «лошадиного нарыва».
В жизни Маяковский последовательно и аккуратно обгадил всех своих благодетелей, оставшись перед смертью в полном одиночестве и достав даже после смерти: без ведома и разрешения своей любовницы, он назвал её в посмертной записке членом своей семьи и тем самым разрушил семью её. Никакого наследства эта женщина не получила, за что пострадала непонятно – она любила Маяковского и была согласна выйти за него замуж.
Тактика Маяковского была конгениальна стратегии советской власти. Как говорил Ленин своему подельнику:
- Вы могли бы ради денег жениться на купеческой чувырле, а потом её бросить? Нет? И я бы не смог. А товарищ Таратута смог. Этим-то он и ценен!
Полезный Таратута получил от советской власти всё что только мог: массовые тиражи, деньги, тысячи хвалебных статей, всесоюзную популярность, право жить где хочет (хоть в США) и делать что угодно: просаживать тысячи в рулетку, поплёвывать на советский планктон и разъезжать по Москве в личном автомобиле.
Булгаков в это же время удостоился многолетних помоев, допросов и обысков и униженно обивал пороги госучреждений в попытке получить визу. При всём том, объективно его произведения пользовались не меньшей популярностью, и все прекрасно понимали, что это исключительно талантливый человек.
И дальше советская власть явно развивалась в направлении отнюдь не булгаковском. Гайки завинчивались крепко, по-маяковски, маразм крепчал.
Что же случилось потом? Если не знать заранее, догадаться невозможно.
Булгаков дошёл до последней черты и решил покончить с собой. Напоследок он по инициативе возлюбленной написал письмо советскому правительству – то есть в никуда. В письме нет никаких покаяний или обещаний. Только или отпустите, или убейте. «МОЧИ НЕТ».
В это время Маяковский подводит итог своему 20-летнему триумфу, организует выставку. Пьеса «Баня» идёт в нескольких театрах. Ну и что, что не получается? Деньга капает, а «успешные» пьесы Булгакова благополучно сняты со сцены.
Теперь так:
14 апреля. Маяковский стреляется.
17 апреля. Булгаков идет на его похороны.
18 апреля. Сталин звонит Булгакову и просит продолжать работу, гарантируя поддержку.
19 апреля. Булгаков бросает свой пистолет в пруд Новодевичьего монастыря.
Как такое НЕВЕРОЯТНОЕ развитие событий могло произойти?
