Что достаточно знать о Маяковском - 7
Что достаточно знать о Маяковском - 7
XVII
Когда Маяковский застрелился, это было воспринято как акт политического протеста против подобного же завинчивания гаек в городе. На похороны собралось 150000 человек – это была последняя несанкционированная акция такого масштаба на пятьдесят лет вперёд. Что особенно неприятно, туда пришёл Бухарин – опальный глава оппозиции курсу Сталина, предупреждавший о несвоевременности жёсткой коллективизации и вообще ужесточения режима.
В этой обстановке Сталин решил отыграть назад и проявить чуткость. Позвонил опальному литератору, находящемуся на грани самоубийства, ласково поговорил, успокоил, распорядился «создать условия». Сам по себе Булгаков был Сталину до лампочки, он забыл о звонке на следующий день и никогда с ним больше не беседовал. Не испытывал такой потребности. Хотя состоял со многими литераторами в переписке, постоянно встречался. Но Булгаков был ему неинтересен.
А вот чудак Булгаков вспоминал о звонке каждый день и вёл со Сталиным бесконечные внутренние диалоги. И его можно понять.
XVIII
Убийство Маяковского сразу же объяснили личными причинами, чему он дал основания своей путанной предсмертной запиской (в которой, тем не менее, пнул РАПП). Его творчество перестали критиковать, но особых дифирамбов тоже не было. Начало 30-х - это спад интереса к Маяковскому. (Что тоже льгота, потому что самоубийство Есенина власти взбесило.) Как я уже говорил, в качестве образцово-показательного советского поэта тогда стали выдвигать Пастернака, начинающего писать расплывчато-безумные стихи о Сталине.
В ноябре 1935 года Лиля Брик послала большое письмо Сталину с просьбой помочь в изучении и пропаганде творчества Маяковского. Сталин наложил поверх письма резолюцию:
«Товарищ Ежов! Очень прошу Вас обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям - преступление. Жалобы Брик, по-моему, правильны. Свяжитесь с ней или вызовите её в Москву. Привлекайте к делу Таля и Мехлиса и сделайте, пожалуйста, всё, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов».
Фраза о «лучшем и талантливейшем» была вскоре напечатана в «Правде», а Триумфальную площадь по просьбе Брик переименовали в Площадь Маяковского. Маяковский был официально провозглашён «Горьким в поэзии» и канонизирован.
Это произошло потому, что при общем неформате в поэзии Маяковского всё-таки была мощная агитационно-пропагандистская часть, к тому же ориентированная на молодёжь и западную левую интеллигенцию. Это поэт 20-го века. Далеко не случайно недавний президент Бразилии Дилма Русева любит цитировать Маяковского.
Да и внешне Маяковский вполне подходил на роль большевика-агитатора.
В 60-е годы Маяковский стал собирательным образом русского левого авангарда, который воспринимался как оппозиция сталинистскому «классицизму». При этом как-то забылось, что как раз левачество двадцатых было первоначальной основой нового режима, и именно оно наиболее рьяно оправдывало его бесчеловечность. Классицизм - это павильоны «ВДНХ», скульптуры пионеров в парках и воздушные шарики, а авангард – мавзолеи, глыбообразные хари «вождей» и противогазы.
При жизни Маяковский почти всё заработанное проигрывал в карты и отдавал Брикам, какая-то часть шла на дорогую одежду и красивые ухаживания за поклонницами. Совсем небольшие суммы перепадали матери и сёстрам. Сёстрам так и не удалось выйти замуж, всю жизнь они занимались «декоративно-прикладным искусством» (к чему склоняли и молодого Маяковского, от чего он лез на стену). Творчества Маяковского они не понимали, Маяковскому с ними было откровенно скучно. Он совершенно правильно завещал свой архив Лиле Брик, благодаря этому значительная часть его рукописей сохранилась.
Однако не следует переоценивать степень её подвижничества. Как и большинство лесбиянок, Лиля была легкомысленным и жестоким человеком. Её дневник опубликован, посмертные записи о Маяковском поражают своим эгоизмом:
«4.06.1930 Володик доказал мне, какой чудовищный эгоизм - застрелиться. Для себя-то это, конечно, проще всего. Но ведь я бы всё на свете сделала для Оси, и Володя должен был не стреляться - для меня и Оси. Ося написал хороший сценарий о том, как рабочие предложили лучше снизить им плату, чем закрыть завод. Пишет с Колей оперетку о шикарном пролетарии для Станиславского и сценарий для парка культуры и отдыха для Радлова.
9.6.1930. Очень одиноко. Застрелилась бы сегодня, если б не Ося. Всю ночь снился Володя: я плакала, уговаривала не стреляться, а он говорил, что главное на свете - это деньги, что без денег не стоит жить. Все это происходило на заседании в каком-то дворце со сборной мебелью. В кресле сидели какие-то "дамы". Володя превратился в Тамару Беглярову (подругу, действительно чем-то похожую на Маяковского – я), я продолжала её уговаривать!
12.6.1930. Читала письмо текстильщицы о том, что в Володе запутались провода, произошло короткое замыкание, и он сгорел. Обидно, что Володик не увидит новую квартирку!».
Квартирка, оплаченная Маяковским, была успешно отжата у сестер и мамаши. Все деньги со счетов также перешли к Брикам. В течение 25 лет (в нарушение советских законов) наследники Маковского, то есть Лиля и мать с сёстрами получали гонорары за бесчисленные переиздания. Это были очень большие деньги. Когда выплаты прекратились, началась борьба за косвенные блага – контроль над государственными грантами.
Изначально все козыри были у Лили, но постепенно Маяковские стали брать верх. Всё-таки статус Брик был непонятен, да и мамаша с сёстрами обучились. Как говорил Сталин: «Учимся, помаленьку учимся». На старости лет они овладели оружием социальной демагогии, которой талантливая и темпераментная Брик была обучена отцом-профессионалом (юристом-демагогом) с младых ногтей. Когда «отдавай деньги и вались в могилу, богатенький идиот», облекалось в особый вид социальной благотворительности: «трудящиеся (дети, животные, растения) нуждаются, у тебя много, ты отдай мне, а я распределю. Почему ты не любишь трудящихся (детей, животных, растений)?». Только у Брик богатенькими идиотами были русские, а у сестёр Маяковского - евреи. В чём разница? Разве что в том, что у Маяковских это было позже и грубее (наивнее), и они были в своём мещанском праве (сёстры). В своём праве гетеры была и Брик – она была, в отличие от сестер, неглупая, и Маяковскому с ней было интересно.
Вскоре после смерти Владимира Владимировича Брик вышла замуж за «комкора Примакова» – видного деятеля украинского масонства и международного авантюриста. В 1937 году он был расстрелян по делу Тухачевского, после этого Брик быстро состарилась, но продолжила свою нелёгкую жизнь советской светской дамы. Она поддерживала тесные контакты с сестрой Эльзой.
Интересно, что было бы, если чики-брики - и женой Брика стала Эльза, а женой Арагона Лиля? Что бы изменилось? Ничего. Беда только, что когда в Стамбуле стригут ногти, в провинции рубят пальцы. Париж и Москва 20-50-х - разные миры. Моральное негодование против Лили обрушилось бы на бедную «чекистку» Эльзу. А Лиля бы хлопала глазками и вела салонные разговоры о супрематизме.
А вот в 60-70-е миры стали сопоставимы, и между сестрами (их поведением и социальными последствиями этого поведения) не было большой разницы. Обе превратились в социалисток с человеческими лицами и защитниц советских диссидентов от брежневского тоталитаризма.
Смешной период возник в момент военного одичания Франции, когда взаимные посылки сестёр стали эквивалентны: Лиля посылала в Париж еду из закрытых распределителей и коммерческих магазинов, а Эльза в Москву – парижские шмотки. Шмотки по мелочи подворовывали советские таможенники. А французские таможенники тырили из лилиных посылок советские шоколадки.
Лиля Брик прожила 86 лет и покончила с собой в 1978 году, находясь в здравом уме и твёрдой памяти.
С ней произошла постепенная «минерализация», когда живой человек превращается в антикварную диковинку, овеществлённый символ ушедшего времени. В том числе - символ удивительной устойчивости маяковского мифа.
Маяковский - это длинный логичный мостик, уходящий на сто лет и связывающий разные эпохи. Без перерывов. Маяковский был с нами всегда. И всегда были доступны все его произведения. Булгаков был неизвестен на 50%, на 15 лет его вообще вычеркнули. Маяковский - единственный органичный представитель и русской, и советской культуры. Больше таких людей нет. Всегда были ещё Алексей Толстой и Максим Горький. Но Толстой - попутчик, а Горький – «международный деятель» с двойным дном, вроде Парвуса. Маяковский же целиком принадлежит литературе своего времени. Изучая историю публикаций Маяковского и интерпретаций его творчества, можно составить связную картину культурной жизни России с 10-х до 90-годов.
Если платежеспособность национальной валюты шутливо измеряют гамбургерами, «культуроспособность» нашего общества можно мерить Маяковским. Стоит посмотреть, что видели в его творчестве в определённом году, и сразу виден культурный срез общества.
Странным образом, современный маяковсковед не замечает непреодолимого барьера 1917 года, кажется, что русская культура всё-таки едина. А если всмотреться пристальнее, то начинает казаться, что 1917-го не было вообще, был муссолиниевский зигзаг и футуристическая модернизация архаичного российского общества.
Это, конечно, иллюзия, и вообще «Пан Маяковский умер».
Сейчас популярен Булгаков. Его музей, открытый рядом с памятником Маяковского и у метро «Маяковская», - место паломничества туристов. Вся местность вокруг воспринимается как булгаковская и населена его персонажами. Площадь Маяковского опять переименовали в Триумфальную.
В 60-е что-то мутили с чтением стихов у памятника, сначала получалось, потом отпало. Хотели сделать место протестным в начале 10-х – тоже не пошло. Отгрохали страшенный культурный центр на Лубянке – люди шарахнулись.
Вообще представить, что кто-то сейчас читает Маяковского по своей воле, трудно.
XIX
Звонок Булгакову Сталина, конечно, случайность. Как, в общем, и злополучный выстрел Маяковского. Но и то, и другое - проявление общей закономерности русской истории.
На коротких дистанциях игра на понижение в России очень выгодна. А вот стремление сеять разумное, доброе, вечное вызывает всеобщие насмешки и превращает человека в юродивого. Но постепенно играющему на понижение становится так хорошо, что он со всего маха разбивает себе голову о каменную мостовую. А многолетнее поливание засохшей деревяшки под пинки и хохот приводит к появлению плодоносящего дерева. И очень часто оказывается выгодной тактикой с точки зрения самой прагматической и утилитарной. Точнее, стратегией. Поэтому Александр Николаевич Островский сказал: «В России надо жить долго». Тогда доживёшь до плодов. Такова почва. И наоборот, если сразу прет как опара, впору задуматься, то ли делаешь.
Совсем глупые люди знают Россию по русофобским агитационным штампам и представляют её политическую историю чередой бессмысленных репрессий. Люди поумнее изучают фактическую сторону вопроса и с изумлением обнаруживают, что режим русской монархии был довольно мягкий, а с учётом периферийного положения России - исключительно мягкий. Местами до попустительства.
Это кажется несправедливостью или даже глупостью, послужившей одной из причин октябрьской революции. «Николай Кровавый» превращается в «Николая Безвольного».
Проблема, однако, в том, что профессионалы не ошибаются. Со второй половины 18 века Россией управляли те же люди, которые управляли Великобританией, Германией и Францией. И они выжимали из ситуации всё, что можно.
Ленин в 1920-1921 годах вдруг увидел, что все его приказы о расстрелах проходят удивительно легко, на уровне анекдота. Однажды Дзержинский подал большой список арестованных, Ленин по своей привычке поставил в углу крестик, отмечая, что документ читан. Дзержинский понял крест буквально и всех расстрелял. Ха-ха-ха, ошибся. А вот приказы о самомалейших послаблениях тут же превращали Ленина в старого лысого дурака. Он полтора года добивался выезда за границу своего знакомого «для лечения». Ленину просто гадили на голову, саботируя распоряжение. Поэтому он и писал в конце своей головокружительной карьеры:
- Русские мразь и дураки, уберите русского дурака от управления, ставьте везде иностранцев.
Русскими он при этом именовал людей типа Сталина или Орджоникидзе. То есть «русские» для него были просто собирательным обозначением азиатов. Что после уничтожения европейской и европеизированной верхушки русского народа он ВДРУГ понял. Когда было поздно. И не нужно строить иллюзий. Будучи сам человеком с полуазиатским нутром, он бы, не прибери его черт, дошёл до своего 1927, да и 1937 года, хотя, конечно, была бы «труба пониже, дым пожиже».
Пожалуй, самым печальным итогом уже первой революции (которая при самомалейшем инстинкте самосохранения у русских закрыла бы тему насильственных преобразований лет на 50) оказалась лёгкость человеконенавистнической пропаганды. Через полгода обработки с обычной русской студенткой можно было делать что угодно. Она бормотала какую-то чепуху из марксистского «корана», убивала детей и радовалась. И при этом совершенно не понимала, что делает и зачем. Казалось бы, у женщин должен быть естественный предохранитель – «детишек жалко». Его не было.
50% террористок-смертниц были русскими девушками, часто образованными.
Ещё Пушкин предупреждал: «Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полУшка, да и своя шейка копейка».
Стала ясна причина поразительной мягкости русского царизма. Немцы со времён Петра I поняли: от таких людей надо прятать колющие и режущие предметы и с самого раннего детства любой (ЛЮБОЙ) ценой отвлекать от природной глупости и жестокости. Иначе будет смертоубийство, не приведи Господь.
Русскую литературу придумала Екатерина II – первая русская писательница. Это и есть главное предназначение великой русской литературы. Она служит смягчению нравов. Это самая гуманная, самая наивная и самая светлая литературная традиция Европы.
Русская интеллигенция в начале 20 века нарушила табу на жестокость и, более того, стала играть на понижение с радостью: «чем хуже, тем лучше». С самого начала получалось очень хорошо, Романовы только покрякивали. Потом покрякивать стали сами интеллигенты, потом кряканье сменилось воем, хрустом переламываемых костей и, наконец, тишиной. Пришёл Великий Дарвин – примиритель всех споров.
XХ
Тем не менее, Маяковский с нами и останется с нами навсегда. Потому что всё, что мы знаем о нём, он знал сам, и говорит нам о себе через толщу времени. Не нужен?
Я хочу быть понят родной страной,
а не буду понят - что ж?!
По родной стране пройду стороной,
как проходит косой дождь.
Маяковский умер, а вы живы, дышите. Вот прошёл перед вами дождик. И это - Маяковский. Живой.
Устарел? Пафосное дерьмо?
Уважаемые
товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем говне,
наших дней изучая потёмки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне.
Это, на минуточку, так начинается его «Я памятник себе воздвиг нерукотворный».
С хвостом годов
я становлюсь подобием
чудовищ
ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
давай
быстрей протопаем,
протопаем
по пятилетке
дней остаток.
Это ведь завещание. Написано накануне самоубийства.
Стихи живы, когда есть контакт с автором. Контакт с Маяковским будет всегда, он всегда будет жив, всегда будет неотъемлемой частью русской культуры.
Останется вечным назиданием и урок его жизни. Ибо очень тяжело быть проклятым поэтом в проклятое время, добиться огромного социального успеха и убить себя на вершине славы-проклятья.
Маяковский остался добрым русским подростком.
Цветаева произнесла великую фразу: «Двенадцать лет подряд человек Маяковский убивал в себе Маяковского-поэта, на тринадцатый поэт встал и человека убил». По-моему, было ещё проще: «Советский человек убивал в себе русского поэта».
А площадь всё равно переименуют в Маяковскую. Ничего триумфального там нет и не будет: это время ушло вместе со своими домами. Памятник Маяковскому там прекрасный – лучший в Москве. И этот памятник имеет историю. Поэт предсказал, что его поставят в этом районе. Поэтому так и будет. Станция «Метро Маяковского» – памятник его футуристической эпохе, включая отличный новый вход со стороны Тверской. Концертный зал Чайковского – это зал Мейерхольда для пьес Маяковского, пускай ненаписанных. Чайковского там очень мало. То же касается театра Сатиры и гостиницы «Пекин», опять же не имеющей с поднебесной ничего общего, но очень много с миром Маяковского. То, что памятник стоит на фоне этого масштабного здания, очень хорошо. И дальше там всё будет получаться только маяковское – это его место в Москве.
А вот всё, что делают вокруг «нехорошей квартиры» Булгакова, это пока Украина. Ну, так получается. Памятник Булгакову есть - это вечные Патриаршие. Сами по себе – без украинцев и украинских скульптур. Думаю, ничего другого не то что не надо, а не получится. Если даже получится – не приживётся. Делать дурацкие скульптуры литературным персонажам – сомнительная идея для взрослого мира. Булгаков - это взрослый писатель, сделавший взрослый нравственный выбор. Диснейленд ему не нужен.
