160. Владимир Набоков. Пнин (окончание). Лекция по литературе №29

Создано автоматически. Нужно вычитать и оформить текст.

Здравствуйте, дорогие друзья! Усаживайтесь поближе и включайте звук своих компьютеров на полную громкость. Сегодня мы вам расскажем о творчестве замечательного русского писателя Владимира Набокова. Други мои, дорогие ютубопаны и ютубопанки! Многие жалуются на несколько монотонный задний фон наших лекций. Но давайте с вами наденем волшебные очки. Он не такой уж монотонный. Итак, снова Набоков и снова Пнин. В прошлой лекции мы обратили внимание на то, что это произведение является первым произведением английского периода, англоязычного периода Набокова. Первым действительно англоязычным романом, точнее, повестью Набокова, произведением, не написанном в голове по-русски, а английском языке сочиненным. В этом качестве Пнин, с одной стороны, замыкает русскоязычный этап его творчества, а с другой является зачином поздних англоязычных произведений. Из-за подобной двойственности смысл этого произведения ускользает от критиков. Одни видят в нем продолжение русского этапа, и главные герои представляются им как персонаж сентиментальной литературы, вроде Акаки Акакевича или Макара Девушкина. А другие видят в Пнине относительно добродушную карикатуру самого Набокова и относительно робкую попытку стать американским писателем за счет оплевывания русских дипи, то есть военных беженцев. Что касается последнего, то эта задача в Пнине решается с перехлестом, не только ее девальвирующим, но и превращающим в пародийную условность. Пнин – это прощание Набокова с идеей возрождения России, с русской эмиграцией и, вроде бы, как мы сейчас покажем, с самой русской литературой. В русской культуре литература занимала исключительное положение, отсюда феномен русских толстых журналов, то есть журналов общественных и политических, но кроме всего прочего, нафаршированных художественной литературой. Причем до такой степени, что учитать ли она из ушей лезет. Причем вот этот довесок часто очень высокого уровня, а основная часть иногда это просто политический бред, вроде фаланстеров Фурье или радикального марксизма. Так вот, Пнин и написан, как некоторый довесок. Там ничего не происходит, и все ружья, заботливо развешанные автором, продолжают висеть на стенах до конца повествования. О чем эта книга с точки зрения развития сюжета? Ни о чем. Может быть, это какая-то изящная безделушка с удивительными литературными красотами и многозначительными символами. Может быть, через всю книгу проходит образ Белки. Белка является героем в момент сюжетных поворотов его судьбы. И, наконец, огромной Белке уподобляется он сам. По этому поводу в литературе ведоми исписаны горы бумаги. Но на самом деле этот образ ложный. Ведь никаких поворотов в судьбе героя не происходит. Зачем же утомченный стилист Набуков мучается с этими Белками? Очень просто. Он ими мучает читателя. И особенно читателя литературы ведом. Это именно мучительство. Причем, иногда довольно злобненькое. Кстати, такой образ Белки и существует в американской культуре. Североамериканская Белка – это крыса с пушистым хвостом. Наглый мусорный вор. Она крупнее европейской Белки серого цвета и отличается злобным характером. Что Набукову, разумеется, было хорошо известно. Образ Белки в Пнине – это образ, созданный для американского читателя. Но сценарий Набукова еще более злораден. Это только прелюдия. Белочка маленькая, а мысль интересная. Как и в случае с немецко-еврейской кровью Пнина, о которой мы говорили в прошлой лекции, идет куда-то не туда. Мысль автора, растекаясь по коридорной системе отсутствующего сюжета, неожиданно упирается в некую миру Белочкину. Юношескую любовь Пнина. Для русского уха Сара Белочкина звучит издевательствием. Издевательством это и является. Безобидная кроткая мира Белочкина была умучена изуверами в гитлеровском концлагере. И Набуков так описывает мысли Пнина по этому поводу. Нельзя было жить с мыслью, что эту вот милую, хрупкую, нежную молодую женщину вот с этими глазами, с этой улыбкой, с этими садами и снегами на заднем плане привезли в скотском вагоне в истребительный лагерь и убили, впрыснув фенолов сердца в то самое кроткое сердце, биение которого ты слышал под своими губами в сумерках прошлого. И от того, что не было точно известно, какой именно смертью умерла мира, она продолжала умирать в его воображении множеством смертей и множество раз воскресала, чтобы снова и снова умереть. У Вадима и вышкаленные медицинской сестрой на прививку грязью, бациллами с тлубняка, битым стеклом, отравленная под фальшивым душем с синильной кислотой, сожженная заживо в яме на пропитанной бензином куче буковых дров. По словам следователя, с которым Пнину случалось как-то говорить в Вашингтоне, твердо установлено было только то, что её, как слишком слабую, чтобы работать, хотя все еще улыбающуюся, все еще находящую силу помогать другим еврейским женщинам, отобрали для уничтожения и сожгли в крематории через несколько дней по прибытии в Бухенвальд. Это, извините, высмеивание клише жития еврейских мучеников, которые погибали после уколов грязной водой, набранных из луж, а в лагерях только и делали, что заботились о посторонних людях. Это стандартное поведение человека в тюрьме. Он помогает сокамерникам, выносит за них параши, стирают носки. Это пропагандистская сказка для детей, в которую наивно верит фрик Пнин, но в которую совершенно не верят автор повествования и автор книги. Иначе бы он не стал давать мире Белочкиной издевательской фамилии. А назвал бы ее, если уж бы ему действительно хотелось подчеркнуть связь с Белкой, мирой Эйхорн или мирой Белкиной. В системе координат Набокова Белочка – это персонаж из пушкинской сказки о царе Салтане, который является приманчивым образом для читателя ребенка и скабрезной шуткой для взрослых. Чудо чудное завесть! Мне б'хотелось где-то есть Ель в лесу. Под елью Белка, диво право, не безделка. Белка песенки поет, да орешки все грызет. А орешки непростые, все скорлупки золотые, ядра чистые изумрут. Но, быть может, люди врут. Князю лебедь отвечает. Свет о Белке правду бает. Это чудо знаю я. Полна Князь душа моя. Не печалься, рада службу, оказать тебе я в дружбу. С ободренной душой Князь пришел к себе домой, лишь вступил на двор широкий. Что ж, под елкую высокой видит Белочка при всех, золотой грызет орех, изумрудец вынимает, а скорлупку собирает, кучки равные кладет и с присвисточкой поет. При честном при всем народе, во саду ли, в огороде. Изумился Князь Гведон. Ну, спасибо, – молвил он, – ай да лебедь, да и Боже, что и мне, веселье тоже. Князь для Белочки потом выстроил хрустальный дом, караул к нему приставил и, при том, дико заставил строгий счет орехам вести. Князю прибыль, Белке честь. А откуда у Белочки золотые орехи с изумрудной начинкой? И за что ей честь такая, если она их только разгрызает? И то и без нее справились. А Белочка золотыми орехами срет, кучки равные кладет и с присвисточкой поет. При честном при всем народе, во саду ли, в огороде. Ай да лебедь! Да и ей Боже, что и мне, веселье тоже. Эти рассуждения могут показаться натяжкой, но надо понимать поэтику Набокова и его отношение к художественному тексту. Набоков начинал как поэт и до своего первого прозаического произведения десять лет писал только стихи. Когда он говорит, что «Дар» – это роман, написанный поэтом, это именно так. Там есть удивительное место, когда в прозе описывается рождение стихотворения, и описывается так, как это мог сделать только поэт. Но при этом у Набокова был ясный математический ум – ум француза. И эта особенность, необычная для русских, сближает его с Пушкиным. Именно в эпоху Пнина Набоков интенсивно работает над переводом и комментарием к Евгению Онегину. Пушкин был для него всем, как и для любого русского интеллектуал. И Пушкин, кстати, как я уже говорил в небольшой реплике на Патреоне, не просто так шутит в «Царе Салтане». Изображая белочку, кладущую кучки под наблюдением дьяко-контролера, он издевается над английской политэкономией, которую он, человек французской культуры, справедливо считал художественным свистом. Набоков был не только талантливым поэтом, перешедшим на гениальную прозу, но также шахматным композитором. Он сочинял шахматные задачи. Поэтому в его произведениях всегда есть скрытый контрапункт и коварные ходы конем. Это очень сложно организованный текст. Набоков говорил об этом сам в своих очень откровенных и одновременно максимально лживых мемуарах, которым, может быть, мы посвятим отдельную лекцию. Набоков писал, что соревнования в шахматных задачах происходят не между белыми и черными, а между составителем и воображаемым разгадчиком. Подобно тому, как в произведениях писательского искусства, настоящая борьба ведется не между героями романа, а между романистом и читателем. А поэтому значительная часть ценности задачи зависит от числа и качества иллюзорных решений, всяких обманчиво сильных первых ходов, ложных следов и других подвохов, хитро и любовно приготовленных автором, чтобы поддельной нитью лжи-ариадны опутать вошедшего в лабиринт. Те, кто вообще решает шахматные задачи, делятся на простаков, умников и мудрецов, или, иначе говоря, на разгадчиков начинающих, опытных и изощренных. Моя задача всегда была обращена к изощренному мудрецу. Простак-новичок совершенно бы не заметил ее пуанты и довольно скоро нашел бы ее решение, минуя те замысловатые мучения, которые в ней ожидали опытного умника. Ибо этот опытный умник пренебрег бы простотой и попал бы в узор иллюзорного решения, в блестящую в кавычках паутину ходов, основанных на теме весьма модной и передовой в задачном искусстве, состоящей в том, чтобы в процессе победы над черными белый король парадоксально подвергался шаху, например. Но это передовое решение, которое очень тщательно, со множеством интересных вариантов, автор подложил разгадчику, совершенно уничтожалось бы скромным до нелепости ходом едва заметной пешки черных. Умник, пройдя через этот адский лабиринт, становился мудрецом и только тогда добирался до простого ключа задачи, который после всех приключений доставляет мудрецу художественное удовольствие. Набоков – мастер тихих ходов, незаметных обычным читателям. Но они есть. Вы можете это принять и получить вход в еще одно измерение, а можете оставаться на уровне американских филологов. И вот здесь мы подходим ко второй части нашего небольшого исследования. Насмешка над литературой как таковой не является подлинной целью Набокова. Он потешается над филологами, филологами американскими, то есть своими и Пнина коллегами по университету. До сих пор мы рассматривали роман Набокова как продолжение, или, точнее, следствие европейского периода его творчества. Теперь поговорим о Пнине как о произведении, предваряющем и открывающем его американский период. Я уже говорил в прошлой лекции, что Пнин и Лолита писались автором практически одновременно. Я бы усилил этот тезис. Пнин и Лолита – это своеобразный диптих. И одно это произведение непонятно без другого. Например, в Лолите есть одна загадочная фраза, над которой я ломал голову до тех пор, пока не прочитал Пнина. А это произошло гораздо позже. Набоков пишет. «Дантист, толстяк в белом балахоне, с седым ежом и обширными плоскими щеками политикана-масона, присел на угол письменного стола». Понятно, что политикан-масон – здесь элемент негативного образа. И примерно понятно, что Набоков хотел сказать. Вот, кстати, один из обладателей обширных плоских щек. Но вообще слово «масон» идеологически сильное. Должно быть его развитие и объяснение. А его в тексте Лолиты нет. То есть филологически там все объяснено. Дантист строит перед героем грандиозный и грабительский план удвоения его зубов. Но вообще эта краска заимствована из другой палитры. Эта краска заимствована из Пнина, где тема масонства раскрыта чуть более, чем полностью. Насколько это возможно для Америки 50-х годов, 20-го века. Вершителями судеб Пнина являются руководители трех филологических отделений местного университета английского, французского и немецкого. Пнин является сотрудником германского отделения, но ведет курс русской литературы. Этот довесок возник по инициативе немца, который Пнину симпатизирует. Из-за его отчасти немецкого происхождения и отчасти немецкого характера. Симпатия, конечно, имеет свои границы. Например, кабинет Пнина находится в бывшей кладовке уборщика. Но когда руководителя германского отделения в результате интриг увольняют, это автоматически означает также и увольнение Пнина. И он пытается помочь своему протеже. К англичанину обращаться нечего, потому что этот человек превратил Пнина в посмешища. Он над ним открыто издевается. И к тому же у него есть план пригласить на кафедру известного русского английского писателя Владимира Владимировича, то есть самого Набокова. Остается француз. Принять Пнина он может в качестве преподавателя французского. Пнин прекрасно знает французский язык и много лет прожил в Париже. Проблема, однако, заключается в том, что глава французского отделения – шарлатан. У Леонарда Блоринджа, возглавлявшего кафедру французской литературы и языка, были две интересные особенности. Он не любил литературу и не знал по-французски. Это не мешало ему покрывать огромные расстояния, чтобы присутствовать на съездах современного языковедения, на которых он щеголял своим невежеством так, словно это была какая-то царственная причуда, и парировал любую попытку завлечь его в сети пар-le-vous мощными выпадами здорового масонского юмора. Блориндж отказывает, потому что Пнин умеет говорить по-французски, а также по-французски писать. А это может сорвать разработанный им способ передового обучения языку, когда преподаватель знает только азы и обучается вместе со своими студентами. Блориндж – это масонский шарлатан, считающий Шотебриана знаменитым шеф-поваром. А глава английского отделения Коккерелл – масонский идиот из-под тяжка, издевающийся над Пниным и превративший его в университетское пугало. Когда Пнина увольняют и в университет приезжает Владимир Владимирович, Коккерелл в разговоре три часа подряд высмеивает Пнина, изображая его акцент и недостаточное владение языком. А затем Набоков пишет следующее. «Высокий обнаженный тополь, коричневый, как метла, возвышался справа от меня, и его длинная утренняя тень, протянувшись через улицу, доходила там до кремового цвета дома с зубчатым верхом, который, по словам Коккерелла, мой предшественник принимал за турецкое консульство на том основании, что он видел, как туда входило множество людей в фесках». Я не думаю, чтобы вы обратили внимание на эту малозначающую фразу, какой-то небольшой пустяк в филологически прихотливом тексте Набокова. Но это не пустяк, а ключ. Это тот самый скромный до нелепости ход едва заметной пешки черных, который оборачивает всю позицию. О чем тут говорит Набоков? Он описывает здание масонской ложи шрайнеров. Шрайнеры — это особое послушание старших масонских степеней, носящее юмористический характер. Внешне шрайнеры подражают мусульманам. Они приветствуют друг друга возгласами «Салям-алейкум-алейкум-ассалам», называют архитектора Вселенной Аллахом и носят пародийные восточные наряды — халаты, шаровары, сапоги с загибающимися носками, а главное — турецкие фески. Здание ложь шрайнеров называются мечетями. Если разобраться, под мусульманской символикой там скрывается символика древнеегипетская, вот знак этого ордена. Но она, в отличие от масонства Старого Света, такая же пародийная. Подробнее о шрайнерах вы можете узнать от наших специалистов на Патреоне. Сегодня там вышло небольшое пояснение для тира участников. А здесь я скажу следующее. Для американского истеблишмента интеллектуал по определению вонючка. Но именно поэтому, с его точки зрения, к интеллектуалам надо относиться с уважением и особо не дразнить. Как, собственно, и надо относиться к скунсу. Зверек сам по себе мелкий, но нагадить может сильно. Поэтому скунсов надо подкупать, хорошо кормить, не обижать. Благо денег для этого в Америке более чем достаточно. Шрайнеры – это масонские шуты. Они, например, устраивают гонки на карликовых автомобилях. И существует известная поговорка. Пока масоны управляют миром, шрайнеры развлекаются. Но шрайнеров напрасно иногда квалифицируют как парамасонскую организацию. Они входят в американскую систему и градусы серьезные. Там раньше ниже 32 градуса не принимали. Туда входят интеллектуалы, которых принимают наверх, но, как говорят риэлторы, с некоторыми обременениями. Если масоны – это бездельники, то шрайнеры – это бездельники бездельников. И когда другие высокоградусники видят шрайнеров, они радостно улыбаются, похлопывают их по плечу. Все это происходит со всем уважением. Но уважением бытовым, а не мафиозным. Шрайнеры руководят американским цирком, Голливудом и американской гуманитарной профессурой. Вернемся к Набокову и еще раз процитируем его фразу. Высокий обнаженный тополь, коричневый, как метла, возвышался справа от меня, и его длинная утренняя тень, протянувшись через улицу, доходила там до кремового цвета дома зубчатым верхом, который, по словам Коккерелла, мой предшественник принимал за турецкое консульство на том основании, что он видел, как туда входило множество людей в фесках. Тень тополя стрелкой указывает на мечеть шрайнеров, которую Пнин принимал за турецкое консульство. А это был закрытый масонский клуб университетского городка. Причем это не студенческое братство, его ранг выше. Это ложе преподавателей. Чтобы этого не понимать, надо быть вообще вне системы масонства. То есть Пнин – это лох, профан. И Коккерелл говорит об этом Набокову, или точнее, альтер-эго Набокова, как брат брату. Одновременно в романе главному герою противопоставляется его антипод – успешный русский, сделавший в американском обществе карьеру. Аль Кук был сын Петра Кукольникова, зажиточного московского купца из Староверов, выбившегося из низов мецената и филантропа того известного Кукольникова, который при последнем царе дважды сидел в довольно удобной крепости за финансовую помощь социал-революционным группам, по большей части террористам. А при Ленине был казнен как империалистический шпион после почти целой недели средневековых пыток в советском застенке. Его семья около 1905 года добралась до Америки через Харбин, и молодой Кук, благодаря своему спокойному упорству, практической смекалке и некоторому техническому образованию, добился высокого и прочного положения в бойком химическом предприятии. Добрый, чрезвычайно замкнутый, коренастый человек с большим неподвижным лицом, перехваченным посередине аккуратненьким пенсне, он выглядел тем, кем был – администратором, масоном, игроком в гольф, преуспевающим и осторожным человеком. Он говорил на замечательно правильном, нейтральном английском языке, с легчайшей тенью славянского акцента, и был очаровательно радушный хозяин молчаливой разновидности, с огоньком в глазах и со стаканом виски с сельдерской водой в каждой руке. И только, когда его полночным гостем бывал какой-нибудь старинный и любимый русский друг, Александр Петрович вдруг начинал говорить о Боге, о Лермонтове, о свободе, и обнаруживал тут наследственную склонность к безоглядному идеализму, который бы очень смутил подслушивающего марксиста. Жена его была Сюзанна Маршалл, привлекательная и говорливая блондинка, дочь Чарльза Маршалла, известного изобретателя. Среди социал-демократов был человек по фамилии Куклин, но Набоков имеет в виду другого революционера. Английская фамилия Кукольникова транскрибирована русскими переводчиками неправильно. Это не Аль Кук, а Аль Кок, повар. Повар – это партийная кличка теневого лидера российских социал-демократов, староабреческого миллионера Федора Щеколдина. Щеколдин был близким родственником, двойным двоюродным братом, то есть, фактически, родным братом министра Временного правительства Александра Коновалова. Его и описывает Набоков. Сын Коновалова был филологом, выпускником Оксфорда и ровесником Набокова. Примечательно, что в романе у Кукольникова нет детей, как и у Пнина, а фамилия его такая же деревянная. Это иммигрантские фантомы, тени. И кто из них лучше или, точнее, кто из них хуже, непонятно. Пнин, наверное, лучше, потому что это наивный чудак, искренне влюбленный в свою жену, или, точнее, анти-жену, и в предмет своих исследований, в котором он ничего не понимает. Но эта искренность его оправдывает и действительно делает персонажем лирическим и трагическим. И автор только на словах, всеми силами доказывает нам обратное. На самом деле Пнин – жертва. Но не жертва обстоятельств, а жертва автора. Это жертва фигуры, изощренного шахматного композитора. Приковывая интерес к неинтересному Пнину, он морочит голову наивным иностранным читателям. Эта книга не про никчемного русского эмигранта, а про никчемную американскую профессору – масонских бездельников, грантососов. Иногда безобидных, а часто из-за сытости и праздности обнаглевших и превратившихся во фриков. Главный фрик в повести Набокова не Пнин, а передразнивающий его волостилин английской филологии Кокороу. Набоков пишет от лица своего альтер-эго Владимира Владимировича. Его поясничение, наконец, до того мне надоело, что я стал подозревать, что вся эта пнинеада в виде какого-то поэтического возмездия сделалась для Кокорелла своего рода роковой манией, выставляющей свою жертву на смеяние взамен той, над кем первоначально измывались. Кокорелл – это гибрид Кокера, то есть Кокер-Спаниеля. И у него действительно дома есть такая собака. Или Сокеролла, чье имя указывает на проблемы в сексуальной жизни. Кокер-Спаниели – это добродушные и общительные собаки, но также собаки очень глупые и отличающиеся приступами немотивированной агрессии. Если расценивать пнина как сатирическое произведение, то это сатира на американский университет. Причем гораздо более злая, чем может представиться на первый взгляд. Например, там повествуется о местном счастливчике, который получил грант в 10 тысяч долларов. Но если учесть, что это 50-е годы, то на наши деньги это 100 тысяч долларов. И эти безумные деньги он получил на изучение рациона кубинских бедняков. А что такое Куба в 50-х годах? Это страна американского секс-туризма, где на 100 тысяч баксов Шрайнеру замечательно, но зачем при этом пинать убогого пнина? Он-то про это ничего не знает и уже поэтому не является конкурентом. Это русский дурачок, чужой на празднике жизни. И вот на самом деле об этот пенек все великолепие американской университетской жизни и наворачивается. Потому что у него есть знакомый русско-американский писатель, которому пнина становится жалко из-за сентиментально-ностальгических соображений. И потому что он испытывает к нему чувство вины. Он некоторое время был любовником его жены, с которой спали все. Но тем не менее ему как-то неудобно. И он ему решает помочь. Сначала сделав сотрудником своего проекта, который ему предлагает организовать Кокерилл. А затем, когда пнина на это не соглашается, посылая всю эту американскую шушеру в голом виде куда подальше кубы, Набоков пишет сатирический памфлет, где издеваются не над пнином, как полагают его американские коллеги, а над самими коллегами. То есть, приходит лесник и отвешивает подзатыльники американцам за издевательство над пнином. Причем изображает это как участие в его травле и проявлении своей лояльности. А дальше Набоков публикует «Лолиту», где русские персонажи превращены в клоунских статистов третьего плана и потрафляют вкусом среднего американского читателя. Но, как мы уже говорили в лекции, посвященной этому произведению, Набоков издевается над Америкой – мещанской страной, с мещанскими мыслями, мещанской эстетикой и даже преступлениями тоже мещанскими. Однако, при сопоставлении с пнином, разрушительный пафос Набокова идет дальше. Эта книга издевается над англо-саксонской цивилизацией. Лолита не человек. На что указывает ее имя? Лолита – лилит библейское, то есть неудачная версия женщины. Она красивая, у нее в общем добродушный характер, и она маленькая. Кроме того, у нее умирает мать. Но это кукла, полуфабрикат американской массовой культуры. Она не способна на любовь и более того, она не способна даже на секс. Она абсолютно фригидна. И при этом в ее кукольных мозгах нет ничего, кроме секса. Секса и денег. Но и то, и другое ей внушено извне. У Лолити в повествовании противопоставлена маленькая парижская проститутка. У нее тоже нет ничего, кроме секса и тяги к деньгам. Но она живая, ее занятия ей нравятся, и занимается она им совершенно сознательно. В американской культуре нет грани между сексом и проституцией. Там множество ступеней, и одна ступень плавно переходит в другую. И брак, и проституция – это просто разные виды одного и того же бизнеса. И американец просто не понимает, в чем тут подвох. Но Лолита – это не только памфлет, восмиевающий американских дураков, и замаскированный под роман для этих же дураков. Это также издевательство над английской культурой. Этот элемент есть в Пнине, потому что Коккерелл – это, конечно, не американец, а анатолизовавшийся англичанин. Лолита – это повесть про англосаксонское счастье, где зверушки нашли друг друга. Кто такой Гумберт Гумберт? Или точнее Хамберт Хамберт? Его имя – псевдоним, но псевдоним англосаксонский. Его мать – англичанка, а у отца смешанное франко-швейцаро-немецко-еврейское происхождение. Хамберт рождается в Париже, он оканчивает во Франции английскую школу и затем английский университет. Предположительно, это Кембридж, где он специализируется на английской филологии. Некоторое время назад филологи Шрейнера наконец дошли до самоочевидной мысли. Лолита, непосредственным автором которой является сам Хамберт, – это так называемые недостоверные воспоминания очевидца. Там сообщается искаженная информация, искаженная настолько, чтобы об этом мог догадаться искушенный читатель. Из этого стали делать смелые выводы. Вроде того, что на самом деле Хамберт был не красавцем мужчиной, как он утверждал, а уродом. Или того хуже, что вообще-то никакой Лолиты не было. Все это выдумка. Подобный идиотизм возникает из принципиального непонимания набоковской поэтики, что, в свою очередь, связано со столь же глубоким непониманием личности Набокова и его внутреннего мира. Набоков относится к тексту как к шахматной композиции. Это ребус, где нет случайных деталей. Сначала выдумывается схема шахматной задачи, и эта задача должна содержать нетравиальное решение. Потом вокруг расставляются остальные фигуры, которые затрудняют простую отгадку или блокируют дополнительные решения. При подобном подходе буквально каждое предложение текста наполняется внутренним смыслом. Там нет случайных и произвольных деталей. Кто такой Хамберт Хамберт? Это англичанин, который зачем-то микширует свое английское происхождение. Что дальше? Чем занимается этот человек? Оказывается, ничем. После получения образования он около 10 лет ошивается в предвоенном Париже. Париж 1930-х годов пришелся мне в пору. Я обсуждал советские фильмы с американскими литераторами. Я сидел с педерастами в кафе "Де Маго". Я печатал извилистые этюды в малочитаемых журналах. Я сочинял пародии. Я опустился писать краткую историю английской поэзии для издателя с большим именем. Затем начал составлять учебник французской литературы со сравнительными примерами из литературы английской. Затем летом 1939 года у него умирает богатый американский дядюшка, о котором нам ничего не сообщается. Но который ставит условиям получения наследства на переезд в США. Это побуждает Хамберда отправиться в Америку. Прямо накануне войны. Перед этим он оказывается в Португалии. Объяснения какие-то есть, но они выглядят неубедительно. И наконец он попадает в Америку. В Америке Хамберд по 15 часов в сутки работает два года подряд над учебником французской литературы в Нью-Йоркском университете. Такая интенсивность выглядит, мягко выражаясь, преувеличением. А потом он сходит с ума и в качестве терапии назначается штатным психологом в американскую экспедицию, действующую в течение года в приполярной Канаде. Хамберд довольно долго описывает ее деятельность с невыдуманными деталями. В процессе изложения сменяются 10 версий. Цели этой экспедиции одна другой фантастичнее, бредовее и нелепее. И в конце называется самое правдоподобное – поиск медной руды. Но потом нам сразу заявляют, что это абсолютная туфта. Экспедиция была секретной, она окончилась полным успехом, но о ее целях говорить нельзя. Учитывая, что речь идет о 1945-1946 годах, скорее всего, экспедиция была связана с разработкой атомного оружия. И в этой экспедиции Хамберд был назначен в качестве надзирателя. А поскольку речь шла о Канаде, то это совместный англо-американский проект, куда англичане внедрили агента, до этого имя натурализованного, в Америке. После этой экспедиции Хамберд снова попадает в сумасшедший дом, где, по его словам, прекрасно проводит время, издеваясь над лупоухими врачами. Так кто такой Хамберд Хамберд? Это действующий в США английский шпион. Причем Набоков говорит об этом практически открытым текстом. Он пишет, что подросткам Хамберд мечтал стать знаменитым шпионом. Это одна его была мечта. А вторая была его мечта – это маленькие девочки. И вот сбылось второе, но на самом деле сбылось и первое. У этого шпиона, как и положено англичанину, было не все в порядке с головой. И он, подобно Кокерелю, точнее Кэролу, увлекался маленькими девочками. А теперь откройте Лолиту и прочтите, что там написал Набоков. Он описал процесс взаимодействия двух дефектных культур. Американское и английское. И описал так, что ничего не понявшие терпилы стали радоваться, как дети. Растиражировали книгу до полного неприличия и осыпали автора золотом. И этим людям только предстоит понять накал авторского злорадства. Англичане, может быть, до такой стадии когда-нибудь доживут. Американца, боюсь, уже нет. И что самое удивительное, кроме ласторга темой, а Набоков здесь затронул струны этих сексуально ненормальных народов, его западные меценаты преследовали цели русофобские. Им было важно в тандем бездарному жуваге сделать великим русским писателям полупорнографа. Так Набоков, ничтожный эмигрант Пнин, отомстил англосаксон за личное унижение и за разрушенную и уничтоженную ими родину. Пнин и Лолита являются литературным диптихом. Эти произведения надо печатать под одной обложкой, потому что Пнин увеличивает кумулятивный эффект Лолиты на порядок. Собственно, это ключ к ее зашифрованному смыслу. Если Пнин – это пончик, в центре которого пустота, а вокруг – галерея социальных уродов, американских преподавателей, то Лолита – это рождественский кулич, где окружение пончиков стало в центр повествования, так же, как стал Пнин. Но Пнин – это была фикция, а в данном случае речь идет о конкретном наполнении. В своем позднем произведении «Смотри на орликинов» Набоков возвращается к теме Лолиты, именно там написано подлинное послесловие к этому произведению. Но об этом мы поговорим как-нибудь в другой раз. А пока хочу поблагодарить вас за внимание. Присылайте вопросы, ставьте лайки, подписывайтесь на патреон, подписывайтесь на наш YouTube канал, подписывайтесь на TikTok, который недавно был нами открыт, где действуют ожившие персонажи нашего YouTube канала. Оставайтесь всегда с нами. До новых встреч!

Создано автоматически 27.01.2025