Главный – редактор

Разбитый компас № 1, 1996

Если подвести итог приведённому выше "письму советских философов главному редактору "Независимой газеты", то общий тон: "уйми своего холуя". "Ты, Третьяков, приказал борзописцу написать, а мы - учёные, философы, профессионалы, и нас надо звать-величать по чину, по имени-отчеству".

Но речь-то идёт в моей статье не о том, что начальник цеха Смирнов выпустил партию гнилых галош. Речь идёт о Метафизике, Смысле Жизни. Если опираться на тон и апломб их бюрократического письма, то перед глазами встаёт назойливая картина: Страшный суд, рёв органных труб, ослепительный свет, миллионы голых несчастных людей, ждущих окончательного Ответа, среди которых жмётся и "Г", и тут же, немножко в сторонке, застыла монументальная четвёрка советских философов. Они спокойны, исполнены достоинства. Галстучек, рубашечка. Недорогой, но аккуратный советский костюмчик. Бог смотрит на них, а они достают папочку: "Гражданин, давайте определимся. Вот тут у нас документы: справки из деканата, характеристики, список публикаций." "Корочки"-то выправили, всё в порядке. Да жизнь-то бьёт не по корочкам. Жили - пакостничали, предавали, портили жизнь другим. Потом умерли. Кое-кто ещё поплевался, вспоминая, лет пять, потом забыли. Забыли НАВСЕГДА.

Только нет здесь никакого апломба. И не сверхлюди перед нами, а всё та же тварь божия, трусливая и жалкая. Тварь, которая будет ползать на коленях, целовать руки. Только центр их жизни не в духовном, а в материальном. Слов они не понимают совсем. Действия - понимают мгновенно. "Полемика" - это им как об стенку горох. Вот КОНФИСКАЦИЯ ИМУЩЕСТВА - это да. Тут запрыгают, признают ошибки, бросятся на колени - "прости, народ православный".

Откуда они такие взялись? Откуда взялась эта "советская интеллигенция", и зачем СССР была нужна советская интеллигенция? "Спецы", "технари" - понятно. Но зачем материалистическому миру писатели, художники, поэты, певцы, композиторы, философы? Чтобы воспеть преимущества реального социализма? Не надо. Не надо ничего воспевать. Надо РАБОТАТЬ. Сталин сказал в 30-х: "Некоторые товарищи у нас боятся. А зачем бояться - НАДО РАБОТАТЬ".

Сидит урка, вошёл в камеру "новичок" и стал хвалить его бицепсы и наколки. Новичка зашвырнули за парашу, сделали из трусов юбку. Пользы нет. Ты жиры дай, бациллы. Чай давай, спирт давай. Лапшу на уши вешать не надо. Вот если тебя НА ДЕЛО пошлют. Подойти сгорбленным доходяжкой к уркиному конкуренту: "Угости табачком, землячок". "Землячок" только губы трубкой скатал, чтобы фраеру сифилитической слюной в глаз харкнуть, а с другой стороны урка, незаметно подошедший, спицей в ухо - шварк. Вот это ДЕЛО, это ВАЖНО. За это будут кормить. Место советской интеллигенции, зачем она задумывалась, воспитывалась и содержалась советским государством? Вот оно:

Первый удар наносит стратегическая бомбардировочная авиация. Горят заводы, крупные города, железнодорожные узлы. По мере надобности применяется химическое и бактериологическое оружие. Потом в дело вступает огромная масса тактической авиации и лёгких танков, которые, упреждая мобилизацию противника, по шоссейным дорогам движутся в центр Европы. Третий удар наносят пехотные части Красной армии, уничтожая оставленные глубоко в тылу вражеские укрепрайоны. Четвёртый удар наносится мобильными подразделениями НКВД, организующими фильтрационные лагеря, расстреливающими на месте вражеских диверсантов, пленных офицеров, попов, чиновников и жандармов. Одновременно организуются из местной агентуры органы гражданского самоуправления.

И вот тут, последним, пятым эшелоном, налегке, с музыкой и в чистых сапогах идут СВОЛОЧИ ГУМАННЫЕ. Жить в Европе становится легче и веселей. На улицах звучат оркестры, заглушающие доносящиеся из подвалов вопли невинных жертв; на месте массовых расстрелов организуются народные гуляния с бесплатной раздачей яблок и леденцов (а также с массовиками-затейниками, переписывающими в книжечки бисерным почерком лобастых неулыб). И главное, главное - хорёк, визжащий на ухо жертве, бьющейся в судорогах на пыточном кресле: "Перестань орать, хулиганьё! Ты мешаешь работать товарищам следователям. Ты оскорбляешь человеческое достоинство. Быстро фамилии, хулиганьё циничное!!!" Это философ, мыслитель. И лекции. Лекции в колхозах о марксистско-ленинской диалектике, о слепоглухонемых музыкантах, о жизни на Марсе, - рядом с амбаром, где повесилась семья раскулаченного. А как же - упредить противника, дезориентировать его, швырнуть в глаза песок. Железные опилки, тоннами сбрасываемые с самолётов на вражеские радары, вой радиоглушилок, смерч брошюр. И главное - люди. Советская интеллигенция. Её готовили для этого, для этого выращивали. Воспитали поколение звонкоголосых дебилов, заглушающих здравицами и скандированием музыку революции, доносящуюся из подвалов: вопли, мольбы о помощи, треск переламываемых костей. Основная и единственная идея советского государства, единственная идеальная форма его жизни - это идея пропаганды, сознательного массового обмана. Идеальный пример: зазвать на народное гуляние на замёрзший пруд - лёд треснул, и все утонули. Виновато - царское правительство. "Чем хуже - тем лучше", - как любил повторять Плеханов. С этого началось. Только в проклятой России до этого додумались: долбня с детского сада - новое в пропаганде со времён библейских. Детей доводить. Монументы, значки, карикатуры, поэмы, доносы, гимны - водопад помоев с пелёнок. "Очумели" сами пропагандисты, ибо жизнь их уже начиналась с промывки мозгов. Сами пропагандисты в первую очередь становились объектами своей безумной деятельности.

У Станислава Лема есть прекрасный образ советского философа 90-х годов ХХ века. В одном из его романов герой находит на Луне сломанного военного робота. Его внутренности выпотрошены, пустая оболочка вывернута наизнанку, руки-щупальца неподвижно висят. Только какая-то плата в искорёженном электронном мозгу продолжает работать, и робот шепчет, произвольно переключаясь, две нехитрые программы. Первую - философскую, "дальнего действия":

"Браток, помоги. Помоги, браток. Мы же люди. Помоги мне, я ранен. Я умираю, землячок, подойди ко мне, помоги."

И вторую программу, “ближнюю-, когда жертва подходит на огнемётный выстрел: "Стоять! Руки за голову! Повернись спиной! Шаг в сторону, стреляю без предупреждения! На колени, мразь!!!"

Безобидные, добрые советские философы, нелепые чудаковатые профессоры, "мистеры Пиквики", что бы они сделали со мной, я не говорю при Сталине или даже Брежневе, а просто за два года до моей публикации, при позднем "горбачевизме"? Ведь даже в 1993 ржавое чудовище заворочало шестерёнками: на факультете подняли моё дело, стали собирать "компру".

"Мой папа добий, он мне гостинцу дал", рыдал несчастный Достоевский, вспоминая последние слова любимого сына, и отцовские слёзы капали на труп лежащего в гробике маленького Алёши. Заплакали "под Достоевского" советские философы: "Альма матер", "ЧЕЛОВЕКА обидели".

Беззастенчивая спекуляция на светлых человеческих чувствах, мимикрия, а в основе 10 000 здоровых мужиков и баб, которые всю жизнь провели в весёлом безделье, "получили" уютные большие квартиры в престижных районах Москвы, академические дачи, автомобили, несообразно высокий социальный статус. В благоприятных условиях размножившиеся - многие уже не только с детьми, но и с внуками. Всё их потомство тоже, как правило, не работает, а "получает". А тут всей этой жизни перебежал дорогу Галковский. Ну, представьте себе: Начало лета. Рядом зять ремонтирует оставшуюся от позднезастойных времён "волгу", дочурка с внучатами редис пропалывает. Сидит батя в пижаме на даче, ест салатик, пьёт пивко импортное, холодненькое, читает "Независимую", а там пускай на 1%, но написано - ОТДАВАЙ. Редиска в горло не полезла от такого хамства. "Истина", "Совесть", "Бог" - о чём я там говорю, они не понимают ничего этого. Это неинтересно, вызывает приступ зевоты. Они поняли для них главное, явственно услышав: "ХЛЕБА". "ИШЬ ТА, ах ВОНА как - ХЛЕБА тебе???". Звериный инстинкт мимикрии у материалистов сработал чётко. В обтёрханном пиджачке приехавший со своей генеральской дачи старичок стоит на пороге моей коммуналки и, пряча в своей впалой груди три бычьих сердца, поросших рыжей щетиной, изображает из себя "оскорблённое человеческое достоинство". Значит, всё-таки проняло, значит "достала" статейка тех, "кому в СССР жить хорошо". Да не беспокойтесь. Вас - 10 000. Я - один. И ничего с вами не поделаю. Так что живите, отдыхайте от трудов праведных. Апеллировать к вашей совести я, конечно, могу, но это так - "риторический приём". Я же понимаю, с КЕМ имею дело. Если в советской биологии речь шла о шарлатанской мафии, то есть, пускай организованной, но аномалии, частности, то здесь идёт речь о монолитном, повязанном круговой порукой классе. А класс сор из избы выносить не будет ни при каких условиях. Если по отношению к мафии хотя бы гипотетически можно предположить чудака, пошедшего наперекор, то по отношению к классу такие люди называются иначе. Это "деклассированные элементы", то есть отбросы: не лучшие, поднявшиеся над своей средой, а худшие - подонки.

Для иллюстрации своей мысли позволю себе привести другой материал, появившейся в советской прессе в связи со статьёй "Разбитый компас", - статью, написанную как бы представителем противоположного лагеря, прогрессивным советским философом Павлом Гуревичем (статья опубликована 2.06.93 г. в "Литературной газете")

(примерно так пиратствует в наше время один одиозный мыслитель)

Мой друг вернул мне две полосы Дмитрия Галковского, напечатанные в "Независимой газете" (23 и 27 апреля), раскрашенными в зелёный и оранжевый цвета. Зелёный - эмблема согласия и надежды, оранжевый - обозначение вызова и печали...

- Не могу полемизировать, - сказал он, - автор выразил моё, наболевшее... Честно говоря, я тоже не вижу в Галковском супостата.

Ну, нарушил философское благонравие, не любит своего брата философа. Что поделаешь... Причём не любит с академической потугой, на уровне "К вопросу об..." Вот и подзаголовок к статьям, соответствующий образовательному уровню: "К вопросу об организации XIX Международного философского конгресса в Москве".

В публикациях нет и намёка на патриотизм, правда-матка заявлена прямо - коль "в огромном соборе слышен скрип...", нечего предлагать столицу для всемирного философского форума. Дрейфуйте, дескать, западнее и кёнигсбергнее. Хоть к Канту, хоть к Гегелю. Напишем на советском интеллектуальном багаже двусмысленное - "Не кантовать...".

Однако при чём здесь мамины галоши? Место для конгресса выбирают вовсе не по отметкам за философию. Дискуссии по культуре проходили в Монреале не потому, что там трудятся гиганты культур - философы вроде Шлегеля или Шпенглера. И блистательного самоотчёта о проделанной работе философские аборигены не представляли. Наоборот, толковали, в частности, про Квебек и многоязычье... Да и последний конгресс состоялся в английском курортном городке Брайтоне, где не изволил родиться ни один выдающийся мыслитель. Впрочем, и в африканских столицах, которые предлагались для конгресса альтернативно, не выявлено пока буйное философское разнотравье...

И всё же, остановив свой выбор на Москве, мне кажется, мировое сообщество философов выказало своё уважение интеллектуальному потенциалу России, её судьбе. Можно вроде бы радоваться шансу. Пусть отечественные высоколобые приобщаются к умственным мировым стандартам. У Галковского иная позиция. Жаль, что сначала не справились у него: как там на философском фронте в России? Не обозначились ли среди местных диогенов такие, которые ещё недавно мечтали жениться на дочери второго секретаря райкома? Не обнаружены ли стенограммы давних обсуждений? При наличии таких фактов не выпускать никого из катакомб...

Как литератор, признаюсь, испытываю к Галковскому зависть. Чернобыльская банка сгущёнки, которая покатилась по дороге, доложу вам, - это образ. Или озорной образчик идеологической наступательности: - "Подлый шут и дурак Шопенгауэр, апологет мелких хозяйчиков, цинично родившийся 22 февраля 1788 года..." Но ведь и ответные заготовки неплохи. Уже комплектуются коллективные бригады, призванные дать отпор хулигану. Написаны даже первые строчки: "Некто Галковский, ничтоже сумняшеся и разбрызгивая ядовитую слюну..." Саркастические инкрустации, известное дело, бумеранговы... Галковского стало безмерно много.

Он ведёт прицельный огонь по всем мишеням. Бойницы сулят тотальное всесожжение. Белой пеной из огнетушителя уже залита отечественная литература. Теперь на мушку взята отечественная философия... Сам маршал Галковский на взлёте полемической экспрессии: "Никому меня не переспорить..." И то верно! Потому как обилие умопомрачительных восклицаний, параноидальных изобличений мешает обсудить проблемы серьёзно. Иные инвективы летят мимо цели. Рассуждать о состоянии интеллектуальной культуры, несомненно, важно. Однако, расчёсывая болячки, хочется кое в чём и разобраться...

Отечественная философия долгие десятилетия была огосударствлена. Само собой понятно, что любые протоколы, обнаруженные не только в МГУ, но и на Волго-Донском канале, изобличают эту пагубу. Катапультироваться из эпохи трудно. Слава Богу, Галковский находит добрые слова для Алексея Фёдоровича Лосева. Но ведь и тот не удержался почему-то от цитирования А.Жданова. Не Сталина даже, а величайшего из искусствоведов. Или, допустим, М.Бахтин, который придал ненавистному для моего оппонента слову "идеология" статус рабочей философской категории. Остановимся, однако, прежде чем приплясывать от негодования.

Галковский, похоже, заинтересован только в одном - обозначить совковость отечественной философии. Разумеется, факты, фамилии, цитаты в его статьях подлинные. И всё же по жанру эти фрагменты напоминают информационно насыщенное обращение А.Руцкого о том, кто и где кое-что украл. А эффекта потрясения нет, поскольку каждый философ может указать на аналогичные впечатляющие иллюстрации. Если вокруг одни пещерные аборигены, какой смысл скорбеть о нищите интеллектуальной культуры? В этом случае для философии не нужен и погребальный катафалк. Вполне достаточно подогнать обыкновенную труповозку...

Автор статей, на мой взгляд, создаёт вульгарно экзистенциализированный миф тоталитаризма. Деспотизм, мол, продукт нашей подлости. Вот если бы все, как я... Кабы не вовлекались, не шли на компромисс да раздвинули бы кулисы истории... Крайности, однако, сходятся, параноидально толкуемая идея преодоления "мнимой истории" оборачивается ещё более жёстким авторитаризмом. Выпрыгивание из времени - это фарс. Опыт тоталитаризма - это, судя по всему, драма. Можно набраться мужества и назвать поколение потерянным, как это сделала Гертруда Стайн. Но стоит ли, как это у Галковского, доказывать, будто никакого поколения вовсе не было?

Полемист никому из учёных не оставляет надежды. Каждому предъявлен особый счёт. Когда Галковский философствует о том, сколь хрупко человеческое существование, что философия невозможна без ощущения трагедийности, с ним, разумеется, хочется потолковать. С механизмом же, дробящим суставы, идти на духовное размежевание безрадостно. Трудно преодолеть логику миновзрывателя с тикающим и неостановимым устройством. Даже если она украшена прекрасными каламбурами. Разделим пафос Галковского, когда речь идёт о Лысенко. О его деятельности остались талантливые энциклопедические строчки: "Выдающийся лжеучёный советского времени..." Не выкажем сочувствия и другому академику - Митину, который, намахавшись шашкой в гражданскую войну, ворвался с нею и в академический храм. Метим зелёным фламастером - тот, кто был гонителем философии, кто угодливо сотрудничал с властями, заслуживает презрения.

Но о какой экспертизе эпохи может идти речь, если истерически изоблечается всё чохом? Были ведь и такие философы, которых такая участь придворцев гнала из жизни. Доведённые до отчаяния хваткой режима, они невольно и мучительно уходили в беспамятство, становились горькими пьяницами, взрезали себе вены. Это тоже вечный позор. Да, но аргументация? Ильенков, которого интересовало пробуждение сознания у обездоленных жизнью людей, обвиняется в том, будто он мечтал о слепоглухонемой интеллигенции. Однако с таким же сардоническим весельем можно утверждать, будто Фрейд желал создать общество сексуальных маньяков, а Ницше надеялся, что зороастризм станет наконец господствующей религией...

Но вот автор добирается и до таких, которые не умыкали от властей никаких благ, не искали выгоды и не тешили себя спиртным. Такие-то "хороши"? Не очень, поскольку некто хоть и написал что-то путное, зато так и не дотянул до Гегеля. Это, как говорится, полный андерграунд. Вообще говоря, тот, кто не чувствует себя Августином Блаженным, пусть лучше не высовывается из расселины. С размаху можно опрокинуть не только совков, но и их предшественников. Философия Н.Ф.Фёдорова и В.И.Вернадского, оказывается, провинциальный вздор. После таких деклараций как отличишь окраинное от столичного? Впрочем, в галерее типажей, воссозданных Галковским, возникает человек, едва не удостоившийся титула лорда. Однако этому посвящён огромный пассаж. Сергей Сергеевич Аверинцев обвиняется в том, что он не овладел лексикой уркаганов. А ещё филолог! Мог бы в ответ на предложение поработать на философском факультете - опрокинуть блатным словом пиратские шхуны Сингапура и оглушить докеров Шанхая. Тоже мне лорд! А довести до смертного обморока не может...

После столь тщательной прополки можно увидеть на философской меже разве только себя, любимейшего. Вот если бы все жили, как я. Ушли бы из казённых мест и жили на мамином иждивении и собственных литературных хлебах. Тогда и конгресс в Москве можно было бы провести безбоязненно. Так ли это, однако? А вдруг прочитают организаторы форума статьи Галковского и узнают, будто слово "идеология", едва родившись, означало сознательный обман. И загремит конгресс на Бермудские острова. Обвиняя всех в дремучем невежестве, надо приглядывать и за собой. Разве неведомо парадоксалисту, что французские просветители совсем не подозревали, как наука об идеях станет синонимом обмана. Слово, конечно, кувыркалось на страницах газет, скакало по паркету столичных салонов. Только марксисты рыли пятачком совсем не в том месте.

Итак, Мамардашвили - не философ, Ильенков - не трезвенник, а Аверинцев - не лорд. Неужели феномен отечественной философии угас? И тут автор раскрывает себя в полной мере: оказывается, никаких мучеников идеи в нашей стране не было. Поколение шестидесятников так и не образовалось. Были лишь отдельные номенклатурные прозрения в кабинетах КГБ. Там и имитировалось приращение философской мысли.

Конечно, в госбезопасности работали профессионалы. Однако и Юлиан Семёнов не додумался бы до такой поэтизации чекистов. Похоже, антиутопии подействовали на воображение Галковского, и он невольно стал творить эпос. Тоталитарное общество, само собой, тянулось к тотальному надзору. Но в том- то и парадокс, что никогда деспотизму не удавалось стать нерушимым и крепко сколоченным устройством. Бесхитростное объяснение: люди вели себя по-разному...

Кто же пытался вырваться из тоталитарного плена? По Галковскому - никто, поскольку люди этого поколения талантливо и злоумышленно играли спектакль, сценарно записанный в коридорах известного ведомства. Это там, в кабинетах госбезопасности, смастерили кое-какие радикальные философские идеи и внедрили в широко рефлексирующие массы.

Неужели все философы, мучительно преодолевавшие цензурные оковы, действовали по указке КГБ? Возможно, и журнал "Вопросы философии" тех лет вёл наши мысли на андроповском поводке? Не исключено, что более ста томов философского наследия тоже выпущены в свет по прямой указке чекистов? А памятники мировой культуры? А мужественная борьба многих философов с тоталитарным диктатом?

Поверить в такую версию могут, пожалуй, только те, кто с предельной искренностью относится к анекдотам о Штирлице и Мюллере. Значит, так: вызывает к себе сам Андропов некоего услужливого мыслителя и предлагает написать статью, цель которой - имитировать живое развитие марксистской доктрины. Определяются пределы возможного. Проговариваются частности. Фиксируется план операции. Завершая разговор, Андропов закидывает ногу на ногу. Мыслитель усекает, что шеф склонен присвоить ему звание заслуженного работника культуры...

Оргкомитет XIX Всемирного конгресса философов (председатель академик И.Т.Фролов), активно готовясь к этому форуму, вовсе не утверждает, будто у нас в философии полное благополучие. Изменения в нашей интеллектуальной культуре происходят медленно. Спрашиваешь о каком-нибудь философском мастодонте: как, мол, сложилась его биография в эпоху нынешней духовной реконструкции? Отвечают: трудится там же, только название учреждения иное. Процветает. Получил грант фонда Сороса. Рождается жуткий эффект остановившегося времени, в которое для пущего впечатления вживлён заокеанский попечитель...

В любом учёном совете, осанисто оглядываясь, сидят те, которые из "ранешних". Уж они-то не упустят свой шанс сразить соискателя пещерным вопросом. Вовремя заметят вольномыслие. Продемонстрируют коллективную сплотку. Недавно меня попросили выступить перед аспирантами с докладом по философской антропологии. На другой день заведующий кафедрой, увидав меня, всплеснул руками: "Что это вы вчера наговорили? Откуда вы взяли, что человек - халтура природы, если известно, что он звучит гордо?" Я ответил: "Если вы никогда не читали ни Шопенгауэра, ни Ницше, я мало чем могу помочь вам..." Сам был свидетелем, как приёмная комиссия, отбиравшая кандидатов в исследователи, буквально рассвирепела, когда юное создание, продемонстрировавшее знание латыни и древнегреческого языка, не захотело воспроизводить истматовские догматы...

Проведение конгресса в Москве важно и в самом деле использовать для серьёзного разговора о состоянии дел в философии. Это, впрочем, можно сделать и без убойных выстрелов Галковского, без известного анекдота: "...и тут выхожу я весь в белом..."

По поводу этой статьи, конечно, можно было бы сказать многое, подробно отвечать Гуревичу по пунктам и т.д. Но я этого делать не буду. Я немного раскажу о самом Гуревиче.

Гуревич родился в провинции, и сначала пошёл по театральной линии. Вершиной его театральной карьеры была роль Иосифа Виссарионовича Сталина. Видимо, "вжившись в образ", Гуревич решает посвятить себя советской науке, и вскоре "остепеняется". Тема его диссертации "Культурная революция в СССР (1917-1941 гг.)". Хотя диссертация относилась к области филологических наук, Гуревич стал везде писать что он философ, что, в общем, не удивительно, учитывая широкозахватность темы талантливой диссертации. Одновременно Гуревич устроился работать к главмракобесу советской философии Марку Митину. Именно Гуревич писал в 60-70-е годы митинские труды, естественно получая за это доступ к закрытым распределителям и тому подобным чудесам советской власти. Тексты при этом он крал страницами у своих коллег-философов, за что его шибко не любили, но плагиатором не считали - на таком уровне культуры обвинения в плагиате становятся бессмысленны. Скорее, это не плагиат, а мелкое воровство - кража брошюр из партийной библиотеки. В 70-80-е годы Гуревич постоянно выезжает за рубеж, часто в "капстраны", где участвует во всякого рода международных философских конференциях и симпозиумах. Подобного рода поездки в унылую эпоху застоя были Событием. К очередному философскому симпозиуму в Осло или Монреале готовились за полгода, составляли списки для закупки магнитофонов, пластинок, лифчиков, жвачки, джинсов, ароматизированных презервативов и т.п. дефицита. Кроме того, во время самих поездок случались "сенсации мадам Курдюковой". Пьяные "учёные" забредали на красный фонарь, потом месяцами давясь смехом расказывали "приключения", чем собственно и были интересны. Самцы они ведь умные. Научился мужичок языком шлёпать: "Второй нападающий ушёл в "Динамо", как теперь "Спартачок" будет?- - и за самочкой ухаживает культурно, не хватая сразу за разные места, а с улыбочками, блестя в курортной ночи золотой фиксой, благоухая одеколоном. Всё происходит интеллигентно, без хамства - с импортным презервативом.

По своей сути Гуревич был типичным советским обывателем, лимитой, получившей столичную прописку и видящей во всех формах духовной жизни лишь одно - потенциальную опасность грехопадения и последущего изгнания из московского рая. За джинсы и колбасу Гуревич был способен на многое, но любые упоминания о дефиците "интеллигентском" - томике Солженицына, радиоприёмнике с частотой менее 25 мгц., встрече с эмигрантом, - вызывали у него приступ головокружения. Например, на философском конгрессе в Монреале западные нелюди завалили советскую делегацию эмигрантской литературой, которую все в общем безбоязненно (чего бояться-то - люди проверенные) читали. Но Гуревич шарахался от томика Ходасевича или Цветаевой, как чёрт от ладана, чем вызывал всеобщий смех. Нельзя сказать, что Гуревич был человеком растленным. Если под его научным руководством был издан труд "Ленин о радио", заставивший удивлённо чесать затылки даже видавших виды коллег, то это не следствие какого-ту уж совсем необыкновенного цинизма или особо изощрённой подлости - нет, просто Гуревич таким образом зарабатывал деньги. Зарабатывал как умел, а поскольку он не умел ничего, а на завод слесарем не хотелось, то его неизбежно выносило на "философию". Это, так сказать, советский философ поневоле.

Напечатав в 1983 последний свой застойный труд "Ленинский принцип наступательности в борьбе с буржуазной идеологией и современность", в начале перестройки Гуревич пристроился в кильватер к члену политбюро Фролову, пролез в "Институт человека" и заявил себя "русским интеллектуалом". (Вот вам, кстати, и наглядный пример "ленинского принципа наступательности". "А ля гэрр ком а ля гэрр", как любил говорить Ильич, переводя в немецкие и шведские банки очередную часть казны пролетарского государства.)

Сейчас наш герой издаёт бездарный, но богатый журнал "Архетип". Себя в своём журнале архитип Гуревич официально именует так: "доктор философских наук; доктор филологических наук; профессор; действительный член Международной академии информатизации; заведующий лабораторией Института философии Российской академии наук; заместитель директора Института конфликтологии, экологии и независимого образования по научной работе; главный редактор издательства "Гуманитарий"; главный редактор журнала "Архетип"; заместитель главного редактора журнала "Философские науки"; вице-президент Гуманитарной академии; академик и вице-президент Академии гуманитарных исследований".

Таким вот путём, товарищи. И человек с подобной биографией и репутацией совершенно свободно и безнаказанно публикует в "Литературной газете" статьи, где разглагольствует о "презрении к угодничавшим перед властями", о "философских мастодонтах, получающих дотации от общественных организаций2, о том, что "Галковского стало безмерно много". Он это пишет открыто, среди белого дня, по-наглому. Пишет, прекрасно зная, что советская философия является псевдонаукой не на 50, и не на 75, и даже не на 99, а на 100%, и там нет даже "подобия подобия" научного сообщества, следовательно, нет общественного мнения, которое одно и в состоянии автоматически показывать, кто есть кто, и служить надёжной основой для нормальной научной карьеры, то есть карьеры, развивающейся в прямой пропорциональной зависимости не от уровня подлости, а от уровня таланта.

Полемизировать с Гуревичем, конечно, бесполезно, но он позволил себе сказать кое- что по поводу моего иждивенчества у матери, и тут я всё-таки отвечу. Моя мать с 16 лет всю жизнь работает на двух работах без отпусков. Как бы мне хотелась, чтобы она отдохнула хотя бы в старости! - ДА ДЕНЕГ НЕТ. Всё, что я зарабатываю, уходит на аренду квартиры, на еду, книги. И я в 35 лет не могу ей, пенсионерке, сказать: отдохни. На кого же работает моя мать? - На себя. На меня. И на Гуревича. На кого работаю я? - На себя. На мать. И на Гуревича. Такого необходимого. Такого полезного. Но работаю я на советских философов мало, и уже задолжал им 3 000 долларов. Как? А очень просто. Я в своей статье упомянул некоего Соколова, назвав его бездарные учебники по истории философии "лепетом советского кретина". После этого какое-то издательство не стало подписывать с Соколовым договор на 3 000 долларов. Возмущённый мыслитель обратился в суд с требованием от меня и Третьякова, во- первых, извинений, а, во-вторых, 3 000 долларов. После этого, в том же номере "Независимой газеты", где был опубликован ответ советских философов, появилась следующая заметка:

ГЛАВНОМУ РЕДАКТОРУ "НЕЗАВИСИМОЙ ГАЗЕТЫ" ТРЕТЬЯКОВУ В.Т. ОТ СОКОЛОВА В.В.

Моё заявление о защите чести и достоинства против "Независимой газеты" находится в суде Сокольнического р-на. Судья И.Н.Чичвинцева сообщила мне, что Вы с ним ознакомлены. Она же рекомендовала мне обратиться к Вам с требованием, которое фигурирует в судебном иске. Итак, я требую публикации в ближайшем номере "Независимой газеты" следующего самостоятельного текста: "редакция "Независимой газеты" глубоко сожалеет о грубо оскорбительном выпаде, допущенном в статье Д.Галковского "Разбитый компас указывает путь..." от 23.04.93 г., против профессора Московского университета Соколова Василия Васильевича и приносит ему свои искренние извинения." 24.06.93 г.

И далее текст "от редакции":

"Редакция "Независимой газеты" сожалеет о грубо оскорбительном выпаде, допущенном в статье Д.Галковского "Разбитый компас указывает путь..." от 23.04.93 г., против профессора Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова господина Соколова Василия Васильевича и приносит ему свои извинения."

Тут со стороны Третьякова как бы фига в кармане заслуженному шарлатану - редакция "сожалеет", но не "глубоко", "извинения", но не "искренние". Да и полное именование МГУ и именование самого шарлатана "господином" тоже со стороны советского редактора как бы ирония. Это потому, что стыдно немного стало. Ранее, узнав об иске Соколова, я написал в редакцию "Независимой газеты" следующее письмо:

"Уважаемая редакция!

В статье "Разбитый компас указывает путь", опубликованной в Вашей газете, я назвал произведение советского философа В.В.Соколова "лепетом советского кретина". Как мне стало известно, Соколову крайне не понравилась подобная квалификация его труда и он счёл возможным требовать через суд компенсации понесённого морального ущерба в размере 3 000 000 рублей (по тем ценам 3 000 $ - Д.Г.).

В связи с этим я заявляю следующее:

1. По моему глубочайшему убеждению, любой человек в любой форме, в том числе и самой резкой, может публично выражать своё мнение по поводу любых представленных на его суд произведений, написанных как давно умершими, так и ныне живущими авторами. Это основа основ свободной прессы. С точки зрения формально-юридической иск Соколова не имеет силы, потому что я квалифицировал в резких (но, кстати, совершенно литературных) выражениях не его личность, а своё отношение к качеству написанного им произведения.

2. Однако кроме формально-юридической точки зрения существует нравственный аспект иска В.В.Соколова. По поводу содержательной стороны действий истца я могу сказать следующее:

Как известно, советские агитаторы и пропагандисты на протяжении десятилетий измывались над всем и вся. Однако особую ненависть у коммунистического режима вызывали интеллектуалы. Крупнейшие мыслители человечества назывались негодяями, подонками, прислужниками эксплуататорских классов, заведомыми обманщиками, сумасшедшими и шпионами. Более того, само сословие интеллектуалов подвергалось осмеянию, сатирическому изображению в виде какой-то "прослойки" - сборища недоумков и тупых мещан. Разумеется, дело этим не ограничивалось. Уже в самом начале своего существования советская власть сочла необходимым с позором изгнать за пределы страны русских мыслителей. Те, кто остался на территории СССР, подверглись жесточайшим преследованиям. Многие из них погибли на каторге, в том числе выдающийся философ Павел Флоренский. Никакая критика марксизма не допускалась, и это при том, что любой человек со средним гуманитарным образованием не оставил бы в открытой полемике от этого мировоззрения камня на камне. В течение десятилетий интеллектуальную атмосферу страны заполнял марксистский визг, непрекращающийся только потому, что оппонентам засунули кляп в рот, а позади визжащих хулиганов был огромный репрессивный аппарат с тюрьмами и лагерями.

В своей статье "Разбитый компас указывает путь..." я показал, как В.В.Соколов и другие советские философы участвовали в травле беззащитных людей. Участвовали с глумлением, кривлялись и изголялись, заведомо зная, что их оппоненты не смогут ответить ничего. Ведь в то время малейшее возражение на предъявленные обвинения в "скрытой религиозной пропаганде" и "пособничестве организующим идеологические диверсии империалистическим разведкам" означало как минимум мгновенное лишение работы, а в ближайшей перспективе - ссылку, тюрьму, "психушку" и прочие прелести "реального социализма". Однако аппарат угнетения начал давать сбои и, пускай через десять лет, но советским философам ответили - собственно просто назвали вещи своими именами. И сразу же начались возмущённые крики: "обидели уважаемого человека", "оскорбили достоинство".

В связи с этим я хочу спросить самого истца. Разве он не находится сейчас по отношению к травимым им учёным в совершенно иных условиях? Разве его административно и уголовно преследуют? Разве он не может публично отстаивать свою правоту? И, наконец, разве на него скопом нападает "коллектив"? Я выступаю один, причём не против В.В.Соколова лично (в своей статье я даже не разу не произношу его фамилии), а против всего сословия советских философов. Предъявление иска в этих условиях, да ещё в форме денежной компенсации (!), я рассматриваю как цинизм, как издевательство над памятью жертв коммунистического мракобесия. Соколов сам оскорбил своё достоинство, приняв 10 лет назад участие в организованном марксистскими шарлатанами позорном спектакле.

Своё достоинство он продолжает оскорблять и сейчас, очевидно не понимая, в каком деле принимает участие. Я советую В.В.Соколову, пожилому человеку, предьявить наконец иск самому себе, своей совести учёного и гражданина. Пора бы на склоне лет подумать не о "трёх миллионах", а о Душе.

3. Я прошу считать данное письмо изложением моей официальной позиции и доверяю Вам представительство моих интересов в связи с рассмотрением иска В.В.Соколова."

Третьяков, однако, не только не стал оспаривать иск, но и не счёл нужным уведомить об этом меня, своего сотрудника. Об извинениях редакции по поводу своей статьи я узнал из газеты. Кроме того, в той же газете я прочёл приведённое выше (см стр.ХХ) предисловие Третьякова, из которого узнал о себе много нового. Например, то, что я - "провокатор", что я пишу "опусы", что у меня к советским философам "претензии", а у них - "разумные аргументы". Наконец, я узнал, что являюсь автором подмётных писем, которые анонимно подбрасываю в свою же редакцию.

Разумеется, после этого я понял, что моё пребывание в качестве внештатного сотрудника сильно мешает правильной работе редакции, и решил никогда больше в "Независимой газете" не появляться.

Но тут выяснилось, что кроме 3000 долларов советским философам я ещё должен 1200 долларов самому Третьякову. Дело в том, что одно время я хотел за свой счет опубликовать в издательстве "Независимой газеты" свою книгу, что, конечно, после предательства Третьякова стало совершенно невозможно. Однако тут я случайно узнал, что редакция под этот проект уже стала собирать деньги у моих читателей, и в частности, взяла 1200 долларов у одного бизнесмена. Так что в редакцию пришлось ещё приходить много раз и униженно выпрашивать свои деньги у обнаглевшей бухгалтерии. Впоследствии, отвечая на какую-то анкету в "Литературной газете", связанную с издательским делом в современной РФ, я счёл возможным об этом памятном инциденте упомянуть следующим образом:

"Прошлым летом в редакцию "Независимой газеты" пришёл предприниматель из Эстонии Александр Рудницкий и сказал, что хотел бы встретиться с одним из авторов газеты, а именно с Дмитрием Галковским. В процессе беседы выяснилось, что Рудницкий, прочитав отрывки из моей книги "Бесконечный тупик", хотел бы передать 1200 долларов на её издание. На это Рудницкому было сказано, что Дмитрий Евгеньевич очень заняты и встретиться с ним не могут, а деньги он может передать редакции газеты, которая как раз собирается издавать Дмитрия Евгеньевича. Через месяц я случайно узнал об этом и с немалым трудом изъял деньги из редакции. Изъятие проходило медленно, в течение полутора месяцев, причём на заключительном этапе я уже пришёл к бухгалтеру со специальным "человеком". К счастью, Рудницкий всё-таки подписал с редакцией кое-какую бумагу, так что деньги удалось спасти."

Эта информация вызвала почему-то очень болезненную реакцию со стороны "Независимой газеты", которая немедленно разразилась следующей гневной отповедью:

ГОСПОДИН ГАЛКОВСКИЙ НАГЛО ЛЖЁТ, ПЛАТЯ КЛЕВЕТОЙ ЗА ДОБРО

Немало сделала в своё время "Независимая газета" для популяризации малоизвестного сочинителя г-на Галковского. И по доброй традиции он отплатил газете гадостью - опубликовал в своих ответах на вопросы "Литературной газеты" отвратительно лживый пассаж о том, как его якобы едва не лишили 1200 долларов в книгоиздательстве "Независимой газеты". Господин Галковский, человек столь же талантливый, сколь и меркантильный (а талант он свой оценивает высоко), нагромождает ложь на ложь, упиваясь собственной якобы униженностью (чуть не обобрали бедолагу) и одновременно ловкостью (пришёл со "специальным человеком" в бухгалтерию "Независимой газеты", всех там, видимо, напугал - деньги взял). Видели в редакции и самого Галковского, и его "человека" - не столько страшно, сколько неприятно, склизко как- то... Короче говоря, опровергать галковскую ахинею - себя не уважать. Всё в ней ложь - в сути, в деталях, в пафосе, в обвинении против книгоиздательства "Независимой газеты". Господин Галковский, бесспорно, лидер по вранью, по крайней мере среди людей, причисляющих себя к философам. И "Независимая газета" может доказать это документально. Крупный "литературный провокатор" (это достоинство) оказался мелким провокатором в жизни. Это диагноз. "Независимая газета" не жалеет, что обильно публиковала литератора Галковского. Но ей глубоко противно иметь дело с человеком и коммерсантом г-ном Галковским." (09.04 НГ, №?)

Здесь подзатянувшуюся "печальную повесть" о моём романе с советской прессой можно и заканчивать. Дошло до точки. Я только ещё напоследок позужу немного - таков уж характер у философов: не курят, не пьют, не кричат, а только тихим монотонным голосом фактики-то анализируют, изводят. Так что завершу эпопею небольшим посланием:

ОТВЕТ господина Г. г.ТРЕТЬЯКОВУ

Из вашей заметки пытливый читатель узнаёт, что я "наглый лжец", "лидер по вранью" и вообще "неприятный и склизкий мелкий провокатор". Утверждения "сильные" (особенно если учесть, что я никакой квалификации действиям "Независимой газеты" не давал, просто изложив конкретный факт). Но сильные утверждения требуют и сильных доказательств. Какие же доказательства приводит "Независимая газета"? А никаких. ВООБЩЕ никаких. Их и невозможно привести - дело совершенно ясное, факт один: вы взяли у частной фирмы беспроцентный кредит сроком на один год, прикрываясь моим именем. А я кредит изъял. Вот реальный юридический факт с реальным юридическим содержанием и реальными документами, подтверждающими его наличие совершенно однозначно. Вы это прекрасно знаете, и поэтому даже в своей заметке, переполненной грязной руганью, не осмеливаетесь ни оспорить факт получения денег, ни факт их последующего возврата мне.

Это к вопросу о фактической стороне дела. Теперь по поводу воспоследовавших с вашей стороны "эмоций".

К моменту начала сотрудничества с вашей газетой я вовсе не являлся малоизвестным сочинителем, нуждающемся в популяризации. Мои произведения уже публиковались в "Литературной газете", "Новом мире" и других изданиях, гораздо более популярных, чем ваша газета. Более того, я никогда не приходил в вашу редакцию (как, впрочем, и любые другие редакции) с предложениями своего сотрудничества. Вектор всегда был обратный - звонили мне и просили меня. По поводу ваших утверждений о моей меркантильности судить не берусь, "со стороны видней", замечу только, что в вашей газете я зарабатывал примерно 15 долларов в месяц. Возможно, эта сумма и была, по вашему мнению, слишком высокой оценкой моего таланта, опять же, спорить не буду, но эти 15 долларов я зарабатывал честным трудом, а не получал от вас в виде милостыни. Поэтому никакого нравственного подвига со стороны редакции я в факте публикации своих статей на страницах "Независимой газеты" не вижу.

С другой стороны естественно, что любые формы сотрудничества налагают на договаривающиеся стороны известные нравственные обязательства. Я свои обязательства по отношению к вам выполнял, и выполнял, как мне кажется, безупречно. Очередные материалы я поставлял в сроки, обусловленные договором, старался учитывать все редакторские замечания. Я также всегда сохранял лояльность по отношению к "Независимой газете". К сожалению, вы поступали совершенно иначе. Я постоянно видел на страницах вашей газеты площадную ругань в мой адрес. В публикуемых вами статьях советских литераторов меня называли подонком, лжецом, плагиатором, бездарностью, графоманом. Подобная ругань газеты по поводу своего сотрудника - вещь беспрецедентная. Назовите мне хотя бы один подобный случай. Это грубое нарушение основ журналистской этики, которое не потерпел бы никто. Кому же это вынести? Я говорю, что работаю в "Независимой газете", мой собеседник открывает при мне очередной номер, а там написано, что я ворую носовые платки! Более того, я не только был вашим сотрудником, безропотно сносившим нелепые выходки, и сотрудником далеко не худшим, но и превратился в вашего потенциального финансиста, предложив выгодный заказ на издание своей книги. Но и после этого вы продолжали печатать про меня гадости. Потом вы меня "сдали" "советской философской общественности". Потом присвоили мои деньги. Не кажется ли вам, что это было уже слишком и давало мне моральное право на гораздо большее, чем скромная реплика в "Литературной газете"?

Надо сказать, что до встречи с Третьяковым я, в общем, привыкший к одиночеству, не встречал человека, который бы ДО ТАКОЙ СТЕПЕНИ не понимал меня, не понимал моих душевных движений, мыслей, чувств. Слово "Галковский" производило на Третьякова такое же впечатление, какое на любого еврея производит слово "Одесса". Самый никудышный еврей, мелкий Акакий Акакиевич в какой-нибудь йошкаролинской нотариальной конторе, при слове "Одесса" как-то становится выше ростом, распрямляет плечи, смотрит эдак гоголем, с прищуром и подмигом. Он - джигит, ловелас, предприниматель. В восприятии Третьякова, я был ловким и умным негодяем, проходимцем со злобной искажённой психикой, расчётливо строящим головокружительную литературную карьеру.

Ему не приходило в голову, что ловкий негодяй 6 лет не может опубликовать свою книгу, несмотря на то, что фрагменты из неё напечатаны в 20 периодических изданиях - случай, сравнимый лишь с публикацией фрагментов из сталинских "Вопросов ленинизма". И что ловкий негодяй - коренной москвич - на окраине Москвы снимает жильё, потому что жить ему в своём же городе негде. Или что ловкому негодяю его читатель хочет помочь, привозит деньги, чтобы передать на издание его произведений, а они вдруг оказываются в кармане у благородного бессребреника - издателя крупной столичной газеты.

А я не негодяй. Я просто взрослый человек со своими взрослыми проблемами - мыслями, болью, страданием. В ШУТКУ я могу зайти в детскую и поиграть в паровозик с детишками, но голова-то всё равно другим занята. Не нужно мне этого ничего. И отсюда - я естественно попадаю и буду попадать дальше во всякие смешные истории. Поэтому лучше всего из этого детского мира уйти. Мне тут уже и биографию интересную придумали - собирать окурки или быть дежурным по палате. А я взял и ушёл.

Дмитрий Галковский

17.01.1993 - 23.12.1995 гг.