Уэллсовские чтения. Лекция 1. Происхождение и образование
Уэллсовские чтения
Лекция 1. Происхождение и образование
Сегодняшняя наша лекция посвящена творчеству Герберта Уэллса.
Уэллс родился в провинциальной Англии в 1866 году. По своему происхождению он отличается от большинства английских литераторов. Его родители были потомственными слугами и мелкими лавочниками. Для сословного английского общества это приговор.
Тем не менее, Уэллс сделал головокружительную карьеру. Он стал знаменитым писателем, вошёл в английские аристократические клубы и превратился в общественного деятеля международного уровня. Кроме всего прочего, он стал богатым человеком. Его произведения приносили колоссальный доход, совершенно не сравнимый с доходом таких писателей как Оруэлл или Голдинг.
Этот парадокс легко объяснить, если предположить, что Уэллс был бастардом.
В 30-х годах Уэллс написал автобиографию. Это огромная книга в 1000 страниц, представляющая собой подробное и плавное изложение обстоятельств его жизни. Хотя, как и в любой автобиографии, там есть огромные лакуны. Говоря о себе, человек неизбежно о многом умалчивает.
В этих мемуарах рассказывается об отце, которого звали Джозеф Уэллс. Он был садовником. Отец отца, тоже Джозеф Уэллс, также был садовником. В детстве он служил мальчиком-слугой у крупного землевладельца. Этого землевладельца тоже звали Джозеф Уэллс.
Вот такая странная история. «Уэллс», конечно, фамилия достаточно распространённая в Великобритании, имя «Джозеф» тем более, но тем не менее.
Уэллс говорит, что помещик придерживался либеральных взглядов, и души не чаял в мальчике, научил его читать, гулял с ним за ручку, в общем, их отношения были самыми идиллическими.
Современные исследователи подняли документы и выяснили, что этого доброго помещика на самом деле звали не Джозеф, а Вильям. Этот Вильям Уэллс был отставным моряком и славился отвратительным характером. Например, виртуозно ругался по матери и занимался рукоприкладством, за что получил от команды кличку «Тигр». Порядки на флоте в то время, тем более в Англии, были очень суровые. Такую кличку надо было заслужить. Видимо, он её заслужил.
Непонятно, как такой человек мог нянчиться с маленьким Джозефом Уэллсом, который, как выясняется, даже не был его тёзкой. Но он мог быть его незаконнорожденным сыном, и это многое объясняет.
С другой стороны, мы не можем проследить в биографии Уэллса явную стороннюю помощь. Вокруг его имени, имени известного человека, должны были быть сплетни на сей счёт, но таких сплетен не прослеживается даже сейчас, когда истек срок давности. Бастардство в положении парвеню было скорее плюсом, и, в конце концов, он мог бы пускать такие сплетни о себе сам. Нет и этого. Поэтому точно ответить на вопрос о его подлинном происхождении нельзя. В любом случае, даже если дело обстояло именно таким образом, это никак не повлияло на продвижение по британской карьерной лестнице.
Следует отметить, что все его многочисленные родственники: родители, двоюродные братья и сестры, дядюшки и тётушки, два родных брата- были людьми вполне заурядными. При этом Уэллс, надо отдать ему должное, никогда не открещивался от своей родни, давал большие денежные суммы, купил дом для родителей и был примерным сыном.
Но он как-то уж очень сильно выделялся на их фоне. Может быть, дело тут в уникальных способностях, а может - в чём-то другом. Мне кажется, в данном случае это не очень важно, потому что Уэллс всю жизнь отождествлял себя с тем классом, среди которого вырос.
Следует заметить, что слуга, тем более потомственный, то есть слуга экстра-класса,- это вовсе не низший социальный уровень. Это не рабочий и не крестьянин. Между слугами и самыми мелкими дворянами, то есть служилым классом, была пропасть, но существовало также существенное отличие между прислугой и основной массой населения.
В определённой степени по своему происхождению Уэллс принадлежал к самом нижнему слою местного мидль-класса. Тем более, что родители Уэллса приобрели лавку. Её им продали родственники. Родители очень радовались выгодной покупке, но потом поняли, что это засада, потому что лавка не приносила никакой прибыли.
Маленький Уэллс жил при этой лавке; лавка и жилые комнаты находились в одном небольшом домике. Уэллс довольно бесстрастно описывал прелести подобной жизни: бесчисленных тараканов, которых выводили керосином; соседа, который собирал навоз по всей улице и свозил к себе, потому что выращивал в теплице грибы (можете себе представить запах); налёт сажи от топки углём, и так далее. Тем не менее, это был отдельный дом - у Уэллсов всё было не так плохо. О чём в семье всячески намекали. Уэллс вспоминает:
«Забота моей матери о внешних приличиях была у неё в крови. Каково бы ни было реальное положение семьи, она твёрдо стояла на том, что мы должны производить впечатление обеспеченных представителей высшего слоя слуг и арендаторов, и старалась это впечатление, с которым сроднилась, всячески поддерживать. Она полагала, что никому не ведомо отсутствие в нашем доме прислуги и что ей приходится всё делать собственными руками. Мне было предписано не отвечать на расспросы и никому не выдавать эту тайну. Снимать невзначай сюртук мне тоже не полагалось, поскольку моя рубашка не отвечала тем ожиданиям, какие мог вызвать сюртук. Она никогда не была рваной, но и чести мне не делала. Это постоянно мешало мне участвовать в детских играх. Мне не велели общаться с «простыми» детьми. С другой стороны, люди, которые стояли выше нас, были заносчивые. По этой причине с ними тоже не стоило искать близости».
(Здесь говорится о соседях, которые жили на одной улице и на самом деле были более-менее равны.)
«Из-за этого круг общения был весьма ограничен. Мать предпочитала держать меня дома и не выпускать наружу».
Это типичная английская история, история общества глубоко, безнадёжно классового, поэтому имеющего очень много социальных ступенек.
Уэллс едко иронизировал над Марксом, который перечислил в «Капитале» два-три класса и успокоился. Уэллс заметил, что вообще-то у нас в Англии классов, этак, двести. И был по-своему прав, потому что все эти мелкие группы населения по своему образу жизни, по своей психологии и по своим привычкам резко отличались друг от друга и даже зачастую говорили на разных наречиях.
Когда мы рассуждаем о британской специфике, нам следует также учитывать специфику русскую. В нашей культуре само слово «слуга», «дворовый человек» - имеет уничижительный оттенок не относительный, а абсолютный. Непонятно, точнее, наоборот, очень понятно, откуда взялся подобный снобизм. Это взгляд на слуг дворян. В России в известный момент его усвоили городские низы и крестьяне, что довольно смешно.
На самом деле дворовый человек - это гораздо более высокий социальный ранг, чем простой крестьянин. Конюх при барине и девушка-служанка одеты в чистое платье, они часто знают грамоту. И они постоянно общаются с высшими классами.
Именно из таких крестьян в XIX веке появлялись люди, сделавшие карьеру. Потом они с гордостью говорили: «Я простой крестьянский сын, выбился в купцы, выбился во врачи, и так далее». Все эти люди на 90% были дворовыми или детьми дворовых. Им было проще: зимой они переезжали в город вместе с барами, в городе они часто становились профессиональным обслуживающим персоналом: официантами, извозчиками, затем приказчиками, лавочниками. И вот из этой среды возможен уже был социальный старт: способные люди получали образование, переходили в купеческое сословие или даже становились дворянами.
Ничего в этом «унизительного», «отвратительного», «холуйского» нет и в помине. Подобное отношение - это взгляд безумного выскочки, отождествившего себя с потомственным аристократом. Над этим в своё время иронизировал Василий Розанов. Он говорил так:
- Наше бедное студенчество, которое жалось в складчину в тесных общагах или снимало угол, прочитало Герцена и усвоило у него пренебрежительно-высокомерный тон. «Николай Романов, гадкий человечишка», «я вчера встречался с Ротшильдом и говорю ему, ну, что брат Ротшильд, это я, пожалуй, сделаю, а вот это не буду».
А кто это говорил? Это говорил усыновлённый бастрард русского аристократа, страшно капризный и избалованный, вдобавок получивший на Западе большие авансы в качестве представителя русской аристократической оппозиции. С нищими коллегами по революционной эмиграции- он общался через губу. Маркс для него, прежде всего, был голодранцем.
И вот бедные русские студенты, начитавшись Герцена, тоже стали говорить: «На это мы согласны»; «на это не согласны»; «нам на всё плевать», «100000 рублей - это не деньги». Всё это было в разительном несоответствии с их мизерабельным существованием. Социальная проблема в России- это, прежде всего, проблема неправильной социальной идентификации. В конечном счёте, Герцен тоже от большого ума стал корчить из себя нищего, которого кто-то там «угнетает».
В рациональном мире англичан подобное невозможно. В Англии каждый знает свой шесток, и этот шесток именно его.
Любой русский литературовед должен сравнить Уэллса с Горьким. Оба были людьми одного класса, оба сделали головокружительную социальную карьеру. Именно социальную, а не только литературную. Горький повыше, его отец был богат, но он рано умер. Дедушка, пока не разорился, тоже был выше родителей Уэллса. Но предки Горького были менее образованы, так что в целом получается фифти-фифти.
Интересно сравнить этих людей ещё и потому, что они хорошо знали друг друга, у них было множество общих знакомых и даже общая возлюбленная, о чём мы скажем позднее.
В возрасте восьми лет Уэллс пошёл учиться в обычную школу для простонародья. Впоследствии он с иронией описывал, чему в этой школе учили и как. Учеников били линейками, били палками, били кулаками, - по лицу, по рукам, по спине, по заднице, били за какие-то провинности, били и просто так. Это была атмосфера постоянных бессмысленных побоев, что вообще характерно для английской системы образования, а в простонародных школах всё это было возведено в степень.
Когда Уэллс стал помощником учителя в такой школе, - ему было лет 17, - он сам раздавал тумаки и подзатыльники налево и направо. Старшеклассники зачастую были выше его ростом (Уэллс человек довольно тщедушный). Но сопротивляться они не могли: это было не по чину. Естественно, это Уэллса заводило.
Однажды школьник, доведенный до слёз его побоями, побежал домой к маме, а Уэллс бежал за ним до самого дома и награждал пинками и подзатыльниками. После этого учитель сделал замечание своему помощнику: «Мистер Уэллс, мне кажется, вы не очень тактичны». Бить школоту учителям на улице было всё-таки моветоном. Тем более, что в школах для экзекуций выделялись специальные помещения.
В общем, быт в начале жизненного пути у Уэллса был довольно суровым. В возрасте семи лет собутыльник отца зашёл к нему в гости, подхватил Уэллса на руки, подбросил и не поймал. Маленький мальчик упал и сломал себе ногу.
Но как это описывает Уэллс? Он говорит, что это было скорее приятным происшествием. Было очень больно, но товарищ отца чувствовал себя виноватым, и каждый день приносил сладости. Мальчика впервые оставили в покое, он сидел дома и именно тогда пристрастился к чтению, что явилось началом независимой внутренней жизни.
Как бы это происшествие расписал Горький? Он бы сказал, что ему специально сломали ногу, что сосед-алкоголик над ним издевался, что его мучили в школе, всё было ужасно, он хотел покончить с собой, выпрыгнул из окна, но чудом остался жив. Начался бы фантасмагорический «плач на реках вавилонских». К тому же очень длинный, страниц на пятьдесят.
Вот этого плача у Уэллса нет совершенно. Есть позиция человека, относящегося к подобным вещам достаточно снисходительно. Это позиция взрослого человека, к тому же человека состоявшегося. Горький тоже жил на виллах и обладал мировой славой. Но при этом он очень любил расковыривать детские болячки. Любил так, что большей частью их выдумывал.
И Горький никогда не помогал своим бедным родственникам. Вместо этого он написал злобный пасквиль, описав тех, кто был жив к этому времени, сплошь гадами и сволочами…
В отличие от Уэллса, который даже об избивавшем его учителе высказался мягко:
- Ну, а что вы хотите, это школа. Да, он меня бил, но он меня, например, никогда не унижал и не давал мне оскорбительных прозвищ.
Такая широта души делает автора мемуаров интересным, обаятельным и, - не хочется употреблять это слово, но, тем не менее, употреблю, - милым человеком. Уэллс милый человек. В отличие от Горького.
На сходстве и различии этих двух неординарных людей мы остановимся еще не раз, а сейчас я хочу сказать то, с чего должен был начать нашу лекцию.
Я хочу остановиться на образе Уэллса, который сложился у моих соотечественников. Это произошло еще в период моей молодости и сохраняется до сих пор.
Для русских Уэллс существует в двух ипостасях. Это два совершенно разных человека.
Первый - автор замечательных фантастических произведений. Даже если счесть их вполне устаревшими, ибо какие к черту «Первые люди на Луне», если на дворе XXI век, и ясно, что никаких селенитов там нет, - и в этом случае понятно, что Уэллс заложил сам формат жанра современной научной фантастики. Его роль здесь исключительна и не подлежит никакому сомнению.
На этом фоне есть другой Уэллс: какой-то странный человек, который крутился вокруг Ленина, крутился вокруг Горького, делал широковещательные заявления, встречался со Сталиным, встречался с Рузвельтом и участвовал во множестве мутных проектов.
Кажется, будто речь идёт о двух разных людях, находящихся в разных измерениях. Они вообще никак друг с другом не соприкасаются.
Цель моих лекций, посвящённых Уэллсу - это попытка наложить эти образы друг на друга. Тогда появится объёмная фигура, и вы поймете, что всё там очень связано и вытекает одно из другого. Уэллс жил в предложенном мире, этот мир диктовал ему свои законы, и эти законы он соблюдал. Там всё очень логично. Никаких противоречий тут нет.
После этого необходимого отступления вернусь к теме образования Уэллса.
Маленький Герберт учился в простонародной школе. Но эта школа была частная. Это не самый низкий уровень, там учились дети людей, которые всё-таки были в состоянии платить за обучение. Рангом ниже была система государственных начальных школ, там учились дети алкашей и люмпенов.
Поэтому Уэллс в детстве гордился своей школой (черта типично английская). Он вспоминал постоянные драки между учениками своей школы и троглодитами из школы для простого народа:
«Государственные школы по своему духу, тенденциям и устройству являлись учебными заведениями, специально предназначенными для низших классов. И послать ребёнка в такую школу значило признать, - как это хорошо понимала моя мать, - его социальную неполноценность. Закон об обучении 1871 года не предполагал равных образовательных возможностей, он был направлен на то, чтобы подготовить низшие классы к определённым видам деятельности, вести подобные государственные школы должны были специальные учителя, не имеющие дипломов».
В связи с этим я бы хотел вспомнить трагикоическую историю с «указом (точнее ведомственным циркуляром) о кухаркиных детях», который был издан при Александре III. Это вызывало полуторавековое ломание рук прогрессивной общественностью: «Как же так, дети простых людей не могут учиться в гимназии!».
По этому поводу замечательный современный историк Сергей Владимирович Волков заметил, что на Западе люди бы не поняли самой проблемы. Дети кухарок там могли учиться только в школах, которые были на три ранга ниже гимназии. Гимназия- это учебное заведение, где учились дети дворян, купцов, отчасти, зажиточных горожан. Фактически это подготовительная ступень университетов. Гимназий в среднем губернском городе было в лучшем случае две-три. Они были рассчитаны на 3% городских школьников города.
Откуда, спрашивается, там могли учиться дети кухарок, и что это были за «кухарки», которые имели возможность оплачивать учебу своих детей в гимназии. Это просто-напросто дети дорогих проституток. Непонятно, почему эти дети должны были учиться в самом привилегированном учебном заведении города и чему они там могли сами научить сверстников. Указ был принят по многочисленным жалобам родителей.
В связи с этим я позволю себе процитировать фразу Уэллса, который, как и профессор Преображенский, «не любил пролетариат»:
«Я никогда не верил в превосходство низших. Моей любви к пролетариату не хватает энтузиазма. У меня не было ни малейшего желания отказаться от представления о своём физическом превосходстве и сравняться с людьми, добровольно принявшими своё униженное положение. Я считал, что быть первым в классе лучше, чем быть последним. И что мальчик, выдержавший экзамен, лучше тех, кто провалился».
Это взгляд англичанина. И взгляд, показывающий глубокое юродство русских интеллигентов, которые почему-то считали, что двоечник лучше, чем отличник, что управлять государством должны двоечники, а отличники должны им подчиняться. Где логика?
А Уэллс был очень логичным человеком. В отличие от Горького. Горького он считал человеком, который его умнее. Но также считал, что ум Горького очень сложный, запутанный, парадоксальный и с ним просто сложно общаться.
Поворот довольно неожиданный. Потому что русскому человеку кажется, что Уэллс- это английский джентльмен, а Горький-грубоватый человек из простонародья.
Ещё более неожиданно высказывание Уэллса о Ленине. Уэллс писал, что вообще-то Ленин - дворянин. Он представитель верхнего класса. И общаясь с ним, Уэллс общался снизу вверх. Как с джентльменом.
То есть, это Ленин - джентльмен, а Уэллс - извините, нет.
Социальное клеймо, которое было на Уэллсе, было очень глубоким. Например, он говорил на кокни. Для англичанина это приговор. Живя потом в Лондоне, Уэллс брал уроки литературного английского, но у него всё равно сохранился акцент кокни.
То есть, он, если провести аналогию, говорил «шо» и «тю». На что образованные собеседники реагировали соответствующим образом. Допустим, Горький тоже «окал», но в русской лексической традиции это не было катастрофой.
Представьте себе украинский акцент, утрируйте его в десять раз, и вы поймете, как в Англии человек с оксфордским акцентом воспринимает человека с акцентом кокни. С акцентом! Он не говорит на кокни, это просто акцент, как украинское «гхекание» на русском.
Тем не менее, Уэллс сделал в Англии головокружительную карьеру. И его воспринимали очень всерьёз.
В школе маленького Герберта пытались учить французскому языку. В результате он так до конца жизни по-французски толком говорить не научился, хотя значительную часть жизни прожил во Франции. Все другие иностранные языки вызывали у него мистический ужас. У него возник комплекс неполноценности перед иностранными языками.
В школе Уэллс учился где-то с 8 до 13 лет. После этого его отдали приказчиком в магазин тканей. То есть он подростком работал в магазине тканей на подхвате. Помогал таскать тюки, затем его посадили за кассу. Он плохо считал, и его тут же обвинили в том, что он крадёт деньги.
Какой-то период Уэллс был учеником аптекаря, ему в аптеке очень нравилось, он там, кстати, немножко подучил латынь, что ему потом помогло говорить на правильном английском.
Потом он работал в другом магазине тканей. Это не случайно, у него были рекомендации от родственников.
Но ему было на этой работе очень плохо. Он мечтал учиться дальше, получить высшее образование. А с 14 до 17 лет ,получается, жил в людях, оторванный от дома.
Этот период закончился, когда он устроился помощником учителя в начальной школе, о чем я уже упоминал. Уэллсу эта работа нравилась, он впервые увидел перед собой начальника, который на него не орёт, он был более-менее предоставлен сам себе, и у него появилась даже какая-то власть по отношению к ученикам. Кроме того, такая работа была хоть немножко интеллектуальной и интеллектуала Уэллса изматывала гораздо меньше.
В результате подобного опыта Уэллс твёрдо решил стать учителем и поступил в нормальную школу при Лондонском университете. Это были ускоренные курсы, готовившие учителей. До конца он там не проучился, однако первое время он учился хорошо, и учиться ему очень нравилось. Таким образом, он хоть немного приобщился к студенческой жизни, что ему очень помогло в дальнейшей жизни.
В течение четырёх лет Уэллс работал провинциальным учителем, не имея диплома о высшем образовании, потом в 1890 году такой диплом себе оформил, и преподавал два-три года в Кембридже , в заочном колледже, который как раз подготавливал учителей для провинции. Весь этот период он тратил много времени на самообразование, так что в целом можно сказать: высшее образование Уэллс приобрёл.
Однако он не учился в привилегированной средней школе и не был нормальным студентом английского университета. Соответственно, его привычки и его образ жизни были перпендикулярны жизни высших классов, уже тогда в Англии достаточно ненормальной.
Уэллс был гетеросексуалом, у него было несколько браков, много детей и много любовниц. Со всеми ними он старался поддерживать хорошие отношения, в основном, удачно. Поскольку он был человеком очень богатым, он мог делать дорогие подарки. Когда Уэллс расставался с постоянной возлюбленной, то дарил ей особняк и автомобиль. Уэллс всегда был окружён поклонницами, и всегда был кем-то увлечен. Это ловелас и бонвиван, совершенно чуждый гомосексуальной культуре английского общества, что сильно помешало сделать карьеру в Фабианском обществе. Но не будем забегать вперёд.
Хотя работа учителя хорошо оплачивалась и была для Уэллса престижной - он получил социальный статус представителя среднего класса, - она совершенно не отвечала его темпераменту и амбициям. Однажды ему пришла в голову идея писать газетные заметки, и вдруг он с удивлением обнаружил, что их охотно печатают. А главное, за эту ерунду платят нешуточные деньги. За два месяца он заработал столько, сколько получил в школе за год. Причём в школе он работал полный рабочий день, а чепуховые заметки писал между делом, тратив столько же времени, сколько он привык тратить на переписку с родственниками и друзьями.
Уэллсу это очень понравилось, и он решил стать профессиональным литератором. Многие его заметки бесследно растворились в провинциальном газетном месиве. Они были анонимны. Этот период творчества чем-то похож на период «Антоши Чехонте». Ранний Чехов писал в российской периодике очень много, и тоже очень много ерунды, но у него был уклон в юмористику. У Уэллса, как у англичанина, с юмором было все в порядке, но по сравнению с Чеховым наблюдался больший уклон в научно-популярную литературу.
Как и Чехов, Уэллс после нескольких лет барахтания на литературном мелководье в одночасье превратился в серьёзного писателя. Это произошло в 1895 году. Ему было 29 лет. В 29 лет он в один прекрасный день проснулся знаменитым! Он написал небольшую повесть «Машина времени». Хотя её часто за глаза называют романом.
На Уэллса обратили внимание, и он быстро приобрел статус настоящего писателя, властителя дум. На путь от фельетониста до писателя у него ушло 3-4 года.
За последующие семь лет он написал все свои лучшие книги. То есть в возрасте от 29 лет до 35 лет. Это пять романов или пять повестей: «Машина времени», «Остров доктора Моро», «Человек-невидимка», «Война миров» и «Первые люди на Луне». К этому «пятикнижию» примыкает научно-популярная книга - «Предвидение». Если точнее перевести на русский язык, - «Предсказание». Там говорится о социальных и технических нововведениях, которые ожидают человечество в ХХ веке. Действительно очень интересная книга, написанная популярно. Она разошлась огромным тиражом и принесла Уэллсу гораздо больше денег, чем его романы.
На этом этапе Уэллса стали воспринимать не только как писателя, но и как философа, точнее социолога и футуролога. У него появилось реноме человека, который не сам ищет, как бы продвинуть свою карьеру, а его ищут и ему предлагают. Ему предложили очень многое.
К сожалению, от этого «многого» он не смог отказаться, и карьера писателя сменилась у него на карьеру литературного чиновника и политического функционера. Это сгубило его талант. Всё остальное, что он написал впоследствии, а написал он в десять раз больше, не идёт ни в какое сравнение с творческим семилетием.
К сожалению, это типичный путь британского писателя. Человек, лично талантливый и яркий, сжирается обществом чиновников, холуёв и стукачей. Он начинает играть в их игры и гибнет как творческая личность. Хотя внешне всё прекрасно. Если брать материальное благополучие и социальный вес, жизнь Уэллса - а он прожил 80 лет - шла по экспоненте. Сначала он зарабатывал десятки фунтов, потом сотни, тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч. По тем временам это были огромные суммы. Он стал самым богатым литератором в Англии. В смысле коммерческом все без исключения его литературные проекты были крайне успешны. У него была жилка приказчика.
То же касается карьеры в английском обществе. Но когда-то давно, задолго до этого, Уэллс был также замечательным писателем. Поэтому в следующий раз мы поговорим об Уэллсе-писателе и расскажем о его пяти замечательных романах.
