110. Что такое Интернационал - VIII. Лекция Клетчатого по современной истории (№15)

https://www.youtube.com/watch?v=yzVQPfHflL8

Други мои! Дорогие ютубоводы и ютубоводки!

Сегодня мы продолжаем наши лекции, посвященные Интернационалу. С вашей стороны поступили многочисленные просьбы не рубить с плеча, а дать «всю картину». Не знаю, насколько это оправданно, это выходит за рамки и так сильно растянувшегося курса лекций, но все это читается для вас! Так что позволю себе остановиться на некоторых пунктах подробнее, и сомневаюсь, что мы сегодня сможем закончить лекции. Но в этом есть смысл. В конечном счете я всегда рассказываю о вещах «по теме», и самые разрозненные факты все равно бьют в одну точку и работают на общее дело. Продолжим предыдущую главу, освещающую период растерянности и непоняток после седанской катастрофы и последующей великой сентябрьской революции во Франции. Кстати, если вы почитаете предреволюционные декларации русских февральских политиков 1917 года, вы увидите, с каким сладострастием они ожидали проигрыша Николая II в мировой войне. Дурака назначили верховным главнокомандующим, пододвинули к фронту. А «дурак» в кавычках, вместо того чтобы угробить фронт и попасть в плен в Могилеве, взял и разгромил противника. И вот тут ненависть к Николаю захлестнула все, болты сорвало. «Кипит наш разум возмущенный». Пошел в ход «Распутин» и тому подобные вещи, люди обделались и навсегда вычеркнули себя из списка взрослых людей. Что, конечно, плохо. Сам по себе либерализм — вещь хорошая и очень нужная. Однако, вернемся к франко-прусской войне, которая, как вы, надеюсь, все больше понимаете, была «импровизейшн», ставшая после апробации ноу-хау и примененная в России, причем, дважды: в 1905 и в 1917 году. После Седана наступило беспорядочное и хаотичное сопротивление все менее регулярных французских частей, которые постоянно нападали и отбрасывались немцами назад. Немцы избегали масштабных наступательных операций, но стремились оккупировать как можно большую территорию и окончательно блокировать Париж. В это время он находился уже далеко в тылу. Самозванное временное правительство его покинуло,

знаковым событием было 7 октября, когда из Парижа на воздушном шаре улетел фактически глава правительства, ГамбЕтта. Кстати, в этой фамилии у нас неправильно ставят ударение, вообще в русском языке это ГамбЕтта, но последнее время стали почему-то называть его ГамбеттА, но если называть ГамбеттА, то зачем тогда два «т»? «Нетто», «брутто», «Отто» — ударение стоит перед. Поэтому, либо нужно убрать одну букву «т», либо уж называть ГамбЕттой. Ну, я буду называть «ГамбЕтто», я так его называл всегда, я прочитал о французской революции очень рано, мне было лет, наверное, девять, ну вот как ребенок читает, он запоминает, иногда, может быть, неправильно, и потом всю жизнь ему трудно переучиться, может быть, я неправильно называю, но — сделайте поправку на обстоятельства. Ну вот это бегство Гамбетта — это примерно то же самое, как если бы германцы прорвали русский фронт в 17 году? взяли в плен Николая II, Керенский в Петрограде поднял бы революцию, потом немецкие части быстро бы, естественно, дошли до Петрограда, окружили бы его, а Керенский на дирижабле улетел бы в Москву. Это в России было еще более-менее так понятно, потому что в России было две столицы, а вот второго Парижа во Франции не было, поэтому пришлось довольствоваться Туром, а затем Бордо. В Бордо находилось вот это временное правительство. А в Париже остался номинальный глава всего, генерал Трошю,

председатель временного правительства и военный губернатор Парижа, его, в принципе, бросили на произвол судьбы и он был очень стеснен в своих военных действиях, потому что постоянно это все контролировалась непрошеными какими-то комиссарами, делегациями парижских жителей, и вот его критиковали действия в газетах, и он, собственно, не мог правильно вести оборону, просто надеясь на то, что немцы не осмелятся штурмовать огромный, очень хорошо укрепленный город. В связи с этим хочется немножко рассказать, я об этом не говорил в прошлой лекции, думал так, может быть, более кратко и пунктиром про это рассказать, но раз вы просите, я остановлюсь более подробно. Проблема в том, что Наполеон III был самодержцем эпохи стимпанка, и реальные его права были делегированы народом. Он постоянно проводил плебисциты, и в стране существовала парламентская система, выборы, партии, он опирался на одну из партий. Но были партии и другие. Разумеется, это было неким дуалистическим решением, некоей системой временной, потому что пока политик популярен, пока он находится на гребне успеха, то он может демократическим путём избираться и руководить страной там 4 года, 8 лет, и так далее, потом наступает, если общество демократическое, усталость. И с каждыми следующими выборами Наполеон терял свое абсолютное большинство, и последние выборы, которые были незадолго до франко-прусской войны — он собрал большинство очень небольшое, было достаточно очевидно, что следующие выборы он или проиграет или выиграет с значительным напряжением. А вот для того, чтобы быть самодержцем, ему нужно было делегирование прав, которые дает абсолютное большинство, то есть, его режим становился все менее и менее легитимным. Наполеон III, как умный человек, расчетливый достаточно, понял, что система перестает работать, и решил перейти к полностью конституционному управлению, проведя дополнительные реформы от своего имени, а не дожидаясь, пока это сделает оппозиция. Его план заключался в том, чтобы сделать монархом своего сына, который к тому времени уже становился совершеннолетним, и самому сложить с себя полномочия, особенно это было еще сделать необходимо потому, что он был серьезно болен, и, вероятно, ему в этом сильно помогали. Ну вот, и после объявления этих реформ оппозиция, возглавляемая Гамбеттами и Тьерами, подняла неимоверный шум. Они стали говорить, что вообще это, ну, как бы там, либеральные-не либеральные реформы — мы ничего не знаем, но фактически это государственный переворот, это делается по воле одного человека, без обсуждения, ну и вот мы против. Наполеон такой ход предвидел, он его ожидал, и он объявил очередной референдум, где наголову разгромил всю оппозицию, что было очевидно, потому что — а чо тут? Он, собственно, осуществляет те чаяния, которые высказывали оппозиционеры, народ не понимал — а ну что, о чем тут речь еще? Ну правильно, надо поддержать. Они поддержали, оппозиция была наголову разбита, вот видна карта:

они получили большинство, чуть больше 50 голосов, только в двух избирательных районах: это район Марселя и Парижа. Везде они проиграли. Надо сказать, что Наполеона традиционно всегда поддерживала деревня, город тоже поддерживал, но средние слои города и аристократия — они в значительной степени выступали против. Это был такой, ну, народный монарх на самом деле, популярный. Ну и после этого, после этого референдума, который состоялся 8 мая 1870 года, сами оппозиционеры сказали, что их песенка спета, и они вообще должны уйти с политического горизонта. Вот этот факт, факт победы Наполеона III на референдуме, очень тщательно скрывался советской историографией, потому что здесь становилось ясно, что Наполеон III совершенно не был заинтересован в войне с Пруссией. Наоборот, ему нужен был мир, чтобы довершить эти реформы и спокойно уйти на покой, и передать власть, ограниченную власть своему сыну и своим политическим соратникам, которые обеспечивали бы преемственность власти и господствующее положение его партии. Ситуация очень похожа на референдум в марте 1991 года о сохранении СССР. Этот референдум делал бессмысленным какое-то радикальное изменение ситуации, тем более какой-то вооруженный путч, Горбачеву и его сторонникам нужно было просто спокойно осуществить те реформы, которые были поддержаны всем населением, что, конечно, очень не понравилось региональным коммунистическим элитам, которые в августе сделали путч, и более того, обвинили Горбачева и его окружение в том, что он это сделал сам, а почему это сделано, машин непонятно было. Ну вот, вернемся к ситуации в Париже. В Париже в период блокады немецкой армией проживало около двух миллионов человек, включая окраины. Из них было 400000 регулярных частей, регулярных частей было немного, в основном армия была уже разгромлена, но было очень много ополченцев. А кто их окружал? Их окружало всего-навсего 150 000 немцев. И немцы потом рассказывали, что у них тут был военный там телеграф, был великий Шмультке, который очень ловко манипулировала войсками, поэтому они держали вот эту вот очень ловко оборону, пока не пришли дополнительные части... то есть, не оборону, а наоборот, блокаду Парижа. Но на самом деле все было совершенно иначе. Дело в том, что власти были парализованы, в стране царила в той или иной степени анархия, хаос, было слабо развито подчинение, вот эти ополченцы — они плохо подчинялись командам, там был силен элемент анархизма, ну и, в общем, оставалось только отсиживаться в городе и надеяться на лучшее, благо что вокруг этого города Тьер в свое время создал громадную систему укреплений, которая уже устарела, потому что она была рассчитана на дальнобойность артиллерии гораздо меньшую, но тем не менее это были серьезные такие укрепления, и конечно для того чтобы штурмовать нужно было не 150 000, не 300 000 человек, а гораздо больше, нужна было осадная артиллерия, которая попала в этот район только в декабре 1870 года, вот после этого уже немцы могли бы штурмовать город, но они не хотели по-прежнему это делать, потому что, во-первых, они хотели избежать больших потерь, а во-вторых, ну, не хотели дальнейшей эскалации, они считали, совершенно справедливо, что война выиграна, и зачем какие-то дополнительные жертвы, разрушения, тем более, перед ними был огромный культурный центр, ну, тогдашняя культурная, а в значительной степени и экономическая столица мира.

ГЛАВА 14. ПАРИЖСКАЯ КОММУНА: ПЕРЕСМЕНОК

Вообще, лучший памятник франко-прусской войне и коммуне — это памятник Бартольди

воздухоплавателям 1870 года. Вот видите, здесь такой вот надутый пузырь, под ним корячатся какие-то трудящиеся, а внизу, если присмотреться, вот есть такой вот осьминожек. Ядовитый.

Это вот завершающая стадия стимпанка, там все было вот такое вот, «на воздушных шарах», «шел в комнату, попал а другую», «обознатушки-перепрятушки», ну и все это вылилось в конце концов в кровавую буффонаду и оперетту парижской коммуны, самым главным решением которой, я считаю, было то, что там постановили отнять театры у собственников и передать их творческим коллективам, труппам, ну, понимаете психологию актеров, что это за люди, как они живут... пьющие, так далее, вот им дают в собственность Большой театр, Малый театр, и они начинают... «революционное творчество». Естественно, со смертоубийством. Ну, все там же друг друга ненавидят в труппе, там интриги. На фоне вот этого окружения и фактически отсутствия внятной власти были попытки вооруженной узурпации, например, 31 октября 1870 года была попытка взять власть группы итальянских боевиков. Она была отбита, но сам факт был показателен. После этого в Париже был проведен фиктивный плебисцит, по примеру плебисцита Наполеона III, но Наполеон III — это был плебисцит по всей стране и в условиях мира, а это — в условиях войны был плебисцит в осажденном городе, который должен был придать законности временному правительству. В общем, это было некоторым таким фарсом, и фарсом, который заложил основы для парижской коммуны. потому что здесь получалось, что Париж превращается в государство в государстве, который по своей воле, воле своих жителей, достаточно малочисленных, решает проблему власти в огромной стране. Ну вот эта осада продолжалась, реально там особых военных действий не велось, были с одной стороны вялые попытки прорвать оборону, в основном это были уступки общественному мнению со стороны военных властей, а с другой стороны немцы пытались имитировать такую активность, немножко пугали, немножко там, значит, бомбардировали, но все это было несерьезно. Вот 18 января 1871 года в Версале — Версаль находился под Парижем и его контролировали немцы — была провозглашена Германская империя.

Это был очень важный политический ход, и ход, как раз хорошо показывающий, что никакой войны нет, война уже давно закончилась. В конце января началась бомбардировка Парижа, такая, в значительной степени, бомбардировка декоративная, но она дала такой легальный предлог для того чтобы город капитулировал и наступило общее перемирие. Согласно этому перемирию во всей Франции должны были произойти выборы, которые избрали бы национальное собрание, которое на законных основаниях могло бы заключить мир с Германией. Временное правительство сделать это могло, но это было с точки зрения немцев... совершенно справедливо они считали, что это вещь, которую всегда можно повернуть вспять, сказать «что это за люди, мы их не знаем, сами с ними там разбирайтесь». Вот поэтому были проведены всеобщие выборы, выборы были и на территории, оккупированной немецкими частями, и в Париже, и везде, и там с большим отрывом, что был неудивительно, выиграли монархисты. Но монархисты — не сторонники Наполеона, не сторонники Бонапартов, а сторонники младшей ветви Бурбонов, орлеанисты, то есть, сторонники Луи-Филиппа. Соответственно, это очень сильно поставило под вопрос легитимность временного правительства, которое состояло из республиканцев. Но, как бы то ни было, это правительство продолжало действовать, и было сформировано правительство уже законное, состоящий из следующих людей, его возглавил Тьер, после этого немцы провели парад победы в Берлине, а 28 февраля 1871 года был в Бордо ратифицирован Версальский мир, он был заключен в Версале, куда приехала делегация французов, естественно, после этого немцы Версаль отдали французам, но сохранили блокаду Парижа, точнее, сохранили позиции своих войск у Парижа, чтобы были какие-то гарантии соблюдения мира и заключения мира уже не прелиминарного, а окончательного. Соответственно, французское правительство — оно переехало из Бордо в Версаль. И окончательный мир был ими заключен 10 мая во Франкфурте, 10 мая 1871 года. А парижская коммуна таким образом — это пересменок, пересменок между прелиминарным миром и миром окончательным, когда был период вот такого безвластия, Париж никем не контролировался, и там возникли вот эти странные, страшные, трагические события, о которых мы сейчас поговорим конкретно. Следует сказать, что пересменок, и я уже на это намекал не раз и не два, но я хочу на этом остановиться снова, чтобы вы поняли, что основой франко-прусской войны является политика, ход политических действий, а вовсе не ход действий военных... против кого воевали немцы после седанской катастрофы и пленения императора Наполеона III, который, между прочим, в плену совершенно не собирался отказываться от престола? Они воевали против самозванцев. Это были самозванцы. Вот это вот так называемое «правительство национальной обороны» — оно было «временное правительство национальной обороны», хотя слово «временное» там нечасто упоминалась, но официально это было так. А что такое временное правительство? Временное правительство — это самозванное правительство. Кто его назначил? На каком основании? «Само пошло», «кто палку взял, тот и капрал». Поэтому вот эти люди — они всегда очень озабочены легитимизацией задним числом своего самоуправства, они ссылаются вот на форс-мажор, он действительно был во Франции, но вопрос, в какой степени эти люди его специально организовали, а в каком эту просто стихийное бедствие. А потом они организуют выборы, меняют под себя законы, и так далее, но этот период занимает какое-то время. И это время — это время в той или иной степени безвластия, двоевластия, многовластия, но в основном — безвластия. Это самозванцы. А это — определенный тип личности. «Тень Грозного меня усыновила, Димитрием из гроба нарекла». И чтобы вы понимали вот, что это за люди, я останавливаюсь немножко на биографиях двух людей, которые играли очень большую роль в этот период. Первый — это Гамбетта,

который был министром внутренних дел и играл очень большую роль, потом, пытаясь снять с себя ответственность за капитуляцию в войне, он убежал на некоторое время в Испанию, но после разгрома парижской коммуны вернулся, и занимался длительное время политической деятельностью, и с его руки часть истеблишмента Франции стала коммунаров изображать героями. Гамбетта — он сделал себе имя, стал таким очень популярным в конце 60-х годов на защите одного из членов Интернационала, Делеклюза, который в дальнейшем был руководителем парижской коммуны, и в конце ее бесследно исчез. Поэтому связь между властями парижской коммуны была, ну, в той или иной степени кровной связью. Сам по себе Гамбетта был довольно странным человеком,

это был человек такого смешанного франко-итальянского происхождения, у него длительное время было итальянское гражданство. Он был одноглазый, в детстве ему выбили глаз из рогатки. Вот. Он был таким либеральным адвокатом и вел себя очень развязно, был таким отморозком. И в своей речи в апреле 1870 года он недвусмысленно сказал: «Наступила пора, чтобы империя уступила свое место республике. Если она не уступит его добровольно, то явится кто-то, кто заставит ее уступить, и этот кто-то — революция». Ну а через месяц был референдум, и Гамбетта отправился в политическое небытие, но ненадолго. Ненадолго. И вот на основании этих вот декларации видно, что сентябрьская революция — она возникла далеко не случайно, и может быть ее причиной являлась как раз не седанская катастрофа, а вот седанская катастрофа была одним из следствий подготавливающейся революции. Гамбетта действовал очень нагло, он после пленения Наполеона III появился в парламенте, сказал, что нужно вот сделать республику, народ колебался, никто за это не проголосовал, ну и он тогда просто заявил, что ну а вот «Наполеон III низложен». И все. Досвидос! Я не буду говорить о этом человеке, скажу только о том, как он кончил. Он потом был политиком, длительное время занимался политической деятельностью, занимал высшие посты в государстве, ну и вот, наконец, случайно себе выстрелил в руку.

Ранение было легкое, но на почве этого у него возник аппендицит. И он умер от аппендицита. Потом выяснилось, что там чо-то было гораздо интереснее, вроде бы в него стреляла какая-то любовница, или он стрелял в любовницу, вроде там его притравили... и по этому поводу есть обширная во Франции литература с большой буквы, такая же Литература как вокруг там, допустим, дела Дрейфуса. Этим занимался сын Альфонса Доде, который написал книгу, посвященную расследованию и реконструкции событий последних лет жизни Гамбетты, и этот сын Альфонса Доде был второстепенным литератором, но он был человеком с политическими связями, и именно он во время Первой мировой войны добился отстранения от власти министра внутренних дел, который был связан с немецкой шпионкой Мата Хари. Вот оказывается, что в этом вот убийстве принимала участие, фигурировала некая Леони Леон,

молодая женщина сравнительно еще молодая для Гамбетты, Он предложил ей выйти замуж, она согласилась, и вот что-то у них там произошло, и вот возникла такая трагедия. Вот эта Леони Леон была проституткой и доказанной агенткой Бисмарка, что совершенно в ином свете, конечно, показывает роль Гамбетты во время франко-прусской войны. Причем, конечно, это какая-то конспирология, и так можно сказать о каждом, мало ли что... но сохранилась довольно обширная переписка, несколько тысяч писем, вот с этой Леони Леон. И эти письма свидетельствуют, что она принимала участие в формировании политики Франции и давала ему постоянно советы, которым он следовал. Что очень странно, потому что вот эта вот Леони Леон — она была достаточно обычной женщиной, она была сиротой, отец ее умер в сумасшедшем доме, и откуда у ней такая политическая компетентность, и как вообще она могла воздействовать на Гамбетту? Все это очень странно. И почему именно должна в этом была фигурировать вот Германия и Бисмарк? Как будто нет других крупных государств рядом с Францией, которые вот славятся такого рода деятельностью. То есть, история достаточно такая двусмысленная, и превращает вот этого исторического персонажа в персонаж трагикомический или комико-трагический. И вот тут возникает вопрос. Ну, в общем, Франция — это полицейское государство. Французы — не дураки. Они мыслят очень логично. Ну вот там революция, то-се, но прошел год-полтора, что-то устаканилось, мирный период, начинается следствие. А между прочим — следствие по делу парижской коммуны длилось много лет, там все вот печатались новые процессы, находили людей виновных, осуждали, ссылали их в ссылку там в Кайенну, в Новую Каледонию, расстреливали, в общем — машина работала. И следует учесть, что у Гамбетты, конечно, были политические враги, всегда. Потому что страна была демократической. Ну и почему бы вот там... ну, то что в России вот такого рода люди действовали, вроде Керенского — понятно, но это вот там, ну, полуколония, да? А Франции-то? Ну в чем причина, что вот эти одноглазые адвокаты — они там вот так канканировали, антраша такие выдавали? Вроде бы должен был человека пригласить там следователь, сказать что — ну это… (смотрит через лупу).

— Гражданин! Вот вы тут...м-м... были в Англии. Недавно. Хорошо-о... А с какой целью вы туда поехали?

Ну, человек отвечает там: «Ездил смотреть красивые эти, дома». Дома.

— Хорошо. Дома, красивые... какие дома. А то вот вы поехали туда банкротом, и поехали смотреть дома на пароходе третьим классом, а вернулись люксом, и тут же купили коттедж шикарный под Парижем. И стали заниматься активно политической деятельностью, проанглийской. Вот.

А человечек в этом случае вот, во Франции — он мог ответить на это так: «Вы говорите, какие дома красивые я смотрел в Англии? А вот я смотрел гостиницу, где жил в течение многих лет наш уважаемый, обожаемый император Наполеон III, когда он был в изгнании. И вот он, находясь в этой гостинице, он, помните, тогда еще записался на работу английским полицейским? Вот этот дом я и смотрел».

И на это французский исследователь нечего ответить не мог. И не отвечал. Конечно, Наполеон III не был шпионом. Его защитой является уже происхождение, великое происхождение, делающее его членом высшей сверхаристократии Европы. И поэтому все английские ставленники во Франции — они по мере натурализации посылали англичан куда подальше. Даже де Голль. И вот эту проблему англичане решили, конечно, не с Францией, а со странами попроще, в начале 20 века. А ноу-хау апробировали как раз вовремя парижской коммуны. Надо назначать на высшие должности во вражеском государстве безликих чиновников тоталитарной секты, у которых нет ничего за душой. У них нет даже фамилии, вообще никакой. Данко Доброгоров, он уже Мордехай Замухрышкинд, он же Коля Пиджак, он же сто восемьдесят четвертый номер. Президент Китайской республики Николай Владимирович Елизаров

и его супруга Цзян Фанян.

Вот так.

Второй деятель великой сентябрьской революции французской, о котором я хотел бы рассказать, это Жюль Фавр.

Он был министром иностранных дел, и потом и министром еще и внутренних дел, в версальском правительстве Тьера. Переговоры Жюля Фавра с немецким командованием вошли в анналы мировой дипломатии как хрестоматийный пример абсолютной некомпетентности. Этот человек не умел вести переговоры, и никогда их не вел в жизни. И поэтому он был для Бисмарка, величайшего дипломата экстра супер-класса, он, конечно, был просто мальчиком для битья, он откровенно над ним издевался. Ну например Жюль Фавр забыл включить в список частей французской армии, которые подпадали под перемирие, восточную армию, которая управлялась Бурбаки, ну забыл человек! Немцы это прекрасно увидели, но не стали поправлять и подписали, а после этого предложили военные действия, и чтобы избежать полного уничтожения вот в этой страшной ситуации Бурбаки был вынужден пересечь границу со Швейцарией и интернировать там почти стотысячную армию. Это не говоря о том, что вот это его действие было еще связано с тем, что его соседом были части Гарибальди, я об этом уже говорил в прошлой лекции, а Гарибальди совершенно не исполнял его каких-то поручений, приказов, или даже просьб. И Бурбаки действовал правильно, потому что он избежал таким образом плена и спас жизни армии, но вот этого Бурбаки после этого оклеветали, изобразили каким-то полным идиотом, и его имя стало использоваться французскими физтеховцами для прикола, вот эти вот «школа Бкрбаки» там, и так далее. А кто в этом виноват был? Жюль фавр. Есть две панорамы таких, знаете, первая панорама — это бородинская панорама в Москве, где показано сражение с русской армией, достаточно достойное, кровопролитное, в котором, в общем-то, если объективно так рассуждать, французы все-таки выиграли, и потом вошли в Москву. А вторая такого рода панорама — это панорама в Швейцарии,

панорама, которую сделали швейцарцы, она изображает интернирование армии Бурбаки в швейцарии.

Это такая горестная несчастная сцена, где огромная армия распадается и перестает существовать как социальный организм.

В связи с Жюлем Фавром, а он был по своей основной деятельности адвокат, я сообщу вам сейчас важную информацию. Я не буду особо ее расписывать, вы просто ее примите к сведению. Она вам может показаться очень парадоксальной, но если вы вот ее примете, очень многое вам станет ясно. Адвокат — это вор. И адвокатура — это профсоюз воров. Поэтому совершенно неверно считать адвокатов образцом нравственности. И адвокат — это не высоконравственный человек вроде, например, офицера или врача, он делает хорошее дело, но сам тип личности адвоката криминальный. Поэтому по возможности таких людей не следует допускать до реального управлению, тем более ставить на ключевые должности в государстве. В парламентской говорильне, чтобы выпускать пар — ради бога, они там на своем месте. Вот Жириновский — типичный адвокат и типичный парламентский деятель, можно только пожалеть, что он остался штучным товаром, это такой какой-то исторический реликт, чудом сохранившийся в атмосфере СССР, поэтому это абсолютно не советский человек. Но что он будет делать, если будет занимать какой-нибудь реальный пост в государстве? Это страшно себе представить. Керенский, адвокат Керенский, что он сделал, когда пришел к власти? Он одел военную форму, хотя никогда не служил в армии, перевязал себе руку, хотя он не был раненным, а до этого он себе оформил фиктивную операцию на почке, чтобы не попасть на фронт. И после вот этой тяжелой там болезни, операции — он прожил там чуть ли не сто лет потом. Это адвокат, обслуживающий, например, армянскую мафию, который так же как и мафия сицилийская в период обострения ситуации в Италии стала заниматься в России вот политической деятельностью. и это вовсе не исключение, это и есть тип личности адвоката. Я вам рассказывал по поводу возникновения профсоюзного движения на западе, когда приходили уголовники, шантажировали предпринимателей, говоря, что вот необходимо отчислять средства на помощь вдовам и сиротам. А что такое адвокат? Это человек, который приходит к уголовникам, и делает им предложение, от которого они не могут отказаться. То есть, он шантажирует уголовников. Что это за человек? В какую он организацию входит, и какими эта организация располагает ресурсами, чтобы вот так себя он мог вести? Если вы посмотрите на популярных адвокатов, ну, во всем мире, ну вот у нас в стране возьмите самых популярных адвокатов, имена которых на слуху,

это люди — они внешне неприличные. Они похожи, ну, в лучшем случае, на воров-карманников, на содержателей притонов каких-то, а они таковыми людьми в значительной степени и являются. Это вот приходит люди, говорят «братва, не стреляйте друг в друга», и «нужны отчисления», и так далее, «мы сделаем отмазку от закона», и так далее... Конечно, так же, как профессия гробовщика, профессия адвоката нужна, и она социальна. И в случае возбуждения уголовного дела против невинных людей что может помочь человеку? Только вот адвокатура. И в условиях преследования уголовников тоже адвокат является в том числе правильным таким регулятором, ограничителем государственного произвола. Но со всем этим, учитывая все это, нужно понимать, что человек, который занимается значит вот продажей гробов и предоставлением ритуальных услуг таких, светских, да?.. Ну, там все как-то не очень. «Вопросы». Ну вот Жюль Фавр — против него велась компания, и люди в известный момент — они легко доказали, что он был двое двоеженцем, который сожительствовал с женой какого-то

горького пьяницы, подделал документы, перехватил на свое имя имущество этих людей там, и так далее, и так далее. И это, повторяю, вовсе не свидетельствует о том, что это какой-то урод там, негодяй, это просто вот тип личности «гамбетт» и вот этих всех «фавров», и в руках этих людей оказалась судьба огромной страны в период жесточайшей национальной катастрофы, из которой вообще было непонятно как выйти. И конечно там были люди другого типа, ну вот которые спасли ситуацию, одним из таких людей был Тьер, Луи Адольф Тьер. Это был человек другого поколения, уже очень старый, искушенный политик, несколько раз менявший свою политическую ориентацию, но всегда очень осмысленно, тактично, человек холодный, расчетливый, умный, и настроенный очень позитивно, кроме всего прочего он был прекрасным историком, хорошо знал культуру Франции, политическую культуру, социальную культуру, и Карл Маркс в своем пасквиле вот «Гражданская война во Франции» он очень много написал каких-то едких слов о Тьере, говорил, что это вот «политический мальчик-с-пальчик», там какой-то «карлик-чудовище»... ну, действительно, у Тьера был очень низкий рост даже по французским меркам. Но это все вот такие «откровения жежиста», по сравнению с Тьером Карл Маркс — это даже не мальчик-с-пальчик там, а инфузория. И надо сказать, что по своему характеру вот на Тьера чем-то похож, на мой взгляд, Дмитрий Евгениевич.

Тьер начал свою интеллектуальную карьеру следующим образом: он написал по конкурсу работу историческую, должен был получить за эту работу премию, и действительно, на работу обратили внимание, она была очень хорошо написана, но не соответствовала политическим взглядам людей, которые эту премию давали. И поэтому он эту премию не получил. Но что сделал Тьер? Он спокойно на следующий год под псевдонимом написал на эту же тему другое исследование, и получил премию за блестящую работу. Вот когда Дмитрий Евгеньевич защищал диплом на философском факультете, ему сделали замечание, сказали, что вот он неправильно там написал, не цитирует классиков марксизма-ленинизма, еще чего-то, ну и по содержательной чо-то там говорили… а что сделал Дмитрий Евгеньевич? Эта работа — она была примерно в два раза больше по лимиту, там больше было страниц в два раза. Он половину страниц вытащил, две странички на машинке допечатал, сдал эту работу и получил за это 5 баллов. Он не спорил, ничего, потому что для него это вообще были не люди. И это была не проблема. У него были свои взгляды, свое отношение, и он видел вот условность людей и каких-то их, значит, претензий. Вот этот Тьер — он сыграл конечно очень большую позитивную роль, и он спас Францию в неимоверно сложной ситуации, настолько сложной, что хуже даже, ну, не знаю, что себе можно представить. Однако, перейдем, собственно, к истории коммуны.

ГЛАВА 15. ПОЛЕТ КРОКОДИЛА

Во французской историографии есть такое выражение: эпоха 1815 года, когда Наполеон на короткое время захватил власть и снова наказал своих врагов, обидчиков Франции, но потерпел поражение в Ватерлоо, эта эпоха называется «сто дней» или «полет орла». Эпоху парижской коммуны можно назвать «72 дня» или «полет крокодила». Ну, крокодилы, как известно, они летают, но вот так вот низэнько-низэнько. Вот давайте посмотрим, что это за крокодил, и что там реально произошло, и почему до сих пор про это вспоминают.

По условиям перемирия с Германией регулярные части вокруг Парижа сдались немцам, они подлежали разоружению, интернирования, но части ополченцев внутри Парижа не считались армией, и они оставались вооружены. У этих частей не было военной формы, говорится, что там было 200 тысяч таких ополченцев, это, конечно, бред. Реальное их было, наверно, тысяч 40 в период коммуны, но это на бумаге. Активных там было, ну, примерно 10000 человек, это все равно достаточно много, и очень значительную часть из этих десяти тысяч человек составляли алкоголики и женщины, или женщины-алкоголики. Практически все торговцы вином входили вот в состав этого ополчения, то есть, сочетали приятное с полезным. А в основе все было как обычно, то есть, двести экстерриториальных боевиков, использующих этот сброд как прикрытие. То же самое было во время вооруженного восстания в Москве в 1905 году, но жители Парижа воспринимали вот эту парижскую коммуну как власть. Поэтому, что касается участия в голосовании, и так далее, то там принимало участие довольно большое количество мирных жителей. Восстание 1905 года на Красной Пресне — это, скорее, последняя фаза парижской коммуны, так называемая «кровавая неделя». Ну вот, после заключения мира с немцами естественно французские власти решили разоружить этих вот ополченцев и распустить по домам, ну а что еще они могли сделать в этой ситуации, это совершенно очевидно, да? А это мгновенно вызвало что? Были арестованы два генерала, один из них был просто руководителем всей этой гвардии народной, и их расстреляли. Причем, до сих пор непонятно, кто это сделал. Вот есть памятник этим двум генералам,

посмотрите, он очень такой показательный, и если приглядитесь, там вот есть такой вот клубок змей,

такой маленький, но ядовитый. Это вот те люди, которые из вот так подло убили. Причем, ну ладно, убили бы пруссаков, который вошли бы в Париж и попытались что-то там их разоружить, понятно, но это свои были.

Вообще, главный вот этот весь пафос взаимоотношения с парижской коммуной центральной власти был именно в этом, они требовали выдачи убийц генералов, и, соответственно, разоружения вот этих всех частей. Велось длительное потом, я уже говорил, следствие, велось очень сложно, потому что вот эта группа боевиков, профессионалов — она действовала анонимно, очень трудно было установить, кто конкретно там вот действовал, действовали они четко вот, укрываясь за спинами сброда и обывателей. Там была своя инфраструктура из нескольких сот диверсантов, не только итальянцев Гарибальди, но вот и местных прудонистов, и эмиссаров Интернационала. Поскольку у очень многих шпионов не было французского гражданства, а руководство диверсантами воленс-ноленс занимало руководящие должности, которые были на виду, то первым декретом французской коммуны был декрет об утверждении в выборных должностях не граждан Франции. Потому что было сказано, что вот парижская коммуна подняла «флаг всемирной республики». Ну, это с самого начала демаскировало международный характер вот этот парижской авантюры. Сразу после избрания вот этой коммуны, то есть, органа городского самоуправления, она разбилась на большевиков и меньшевиков, отсюда пошли потом большевики и меньшевики в российской социал-демократии. Большевики были анархистами-якобинцами и членами нефранцузской части Интернационала, они вели дело к такой всеобщей бойне и к воссозданию ситуации Великой французской революции с массовыми казнями, террором, и так далее. А вот меньшевики — это в основном были прудонисты — они пытались свести все-таки все это в более-менее разумные такие рамки городского самоуправления, и постепенной какой-то вот эволюции. И эволюции куда? Фактически парижская коммуна была новом временным правительством, которое было создано в пику уже легитимному правительству Тьера. Но они назвали себя не правительством, а назвали себя коммуной, потому что это соответствовало доктрине Прудона о том, что государство должно отмирать, и вместо государства должны быть органы самоуправления, которые должны слиться в такую иерархическую сеть, и эта сеть ЖЭКов — она вытеснит вообще государство. То есть, к парижской коммуне должны были присоединяться ЖЭКи других городов и вот эта «ЖЭКерия» должна была привести к замене Франции, то есть, Франция — она исчезает. А вот место Франции возникает такая коммуния. коммуния, ну, или советская власть, к которой могут присоединяться, естественно, и коммуны других стран, народов, в принципе, это такое интернациональное явление. Это объясняло то, что большое количество членов руководства коммуны и участников коммуны было иностранцами. Ну, разумеется, это такая, мягко выражаясь, влажная лимонадная такая мечта, утопия, ну, в рамках ЖЭКа они чего-то пытались сделать там, то есть, меняли эту, плитку на тротуарах, раздавали бесплатно пирожки какие-то с мясом непонятного происхождения, и вся вот эта демагогия — она маскировала элементарное нарушение всех демократических законов. Ну, потому что, например, в парижской коммуне отсутствовало разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную. Все было вместе. Вот. Естественно, это приводило к тому, к чему только и могло привести, тем более в условиях военного времени, к террору. И первым делом большевики — они решили арестовать и убить всех меньшевиков, но у них это не получилось только по одной простой причине: мало было времени, и в состоянии каких-то военных действий постоянно им было, ну, немножко не до этого. Для этого нужно было месяцев шесть, чтобы вот эти яйца дракона — они там были высижены, и из них вылупились маленькие такие вот эти дракончики, и стали друг друга пожирать. Как это и было во время Великой французской революции конца 18 века. Естественно, исполнительный комитет парижской коммуны — он преобразовался в комитет спасения, там власть консолидировалась, но до конца она так и недоконсолидировалась, а иначе бы ну вот уже через месяц, через два появился бы верховный диктатор, они, кстати, хотели таким диктатором сделать Гарибальди, но Гарибальди был международной фигурой, и на самом верху там, король Италии, и так далее, им посоветовал Гарибальди особо туда не лезьть, он послал туда, как я уже говорил, сына, и там действовали итальянские интербригадовцы, боевики, о которых мы поговорим немножко ниже.

Ну, в чем смысл вот этой парижской коммуны? Говорится, что вот это было такое возмущение условиями, страшными-кабальными условиями мирного договора, который население восприняло как предательство, особенно если учесть, что весь пафос временного правительства сентябрьского был в том, что вот Наполеон III предал нас, он сдался в плен, а мы будем воевать до конца, ни одной пяди родной Франции не отдадим пруссакам, все-все на защиту родины вот, умрем, но не сдадимся, ну и на фоне этого через несколько месяцев они подписали вот такой позорный мир. Ну и вроде население это не выдержало, особенно население Парижа, которое чувствовало себя мобилизованным, но было в осаде, переживало ужасы осады, нехватку продовольствия, постоянные бомбардировки, и пропагандой городской, им казалось, что они вроде даже как-то и побеждают, постоянно там то там то здесь отбивают какие-то атаки немцев, все не так плохо, и вот скоро будет вообще победа. И вдруг, как гром среди ясного неба, вот получился такой предательский Версальский мир. Но вот это — наглая ложь. Потому что сразу после того, как возникла парижская коммуна — она стала вести себя вот так. (Снимает шляпу, надевает дамскую шляпку-клош, формой напоминающую пробковый шлем).

Шановни панове, ласкаво просимо у хороде Парижу! Та й хотелося с вами погутарить. Так о том, о сем... a слухайте сюда. А я слышал, шо вы до золота интересуетеся? Так усе есть! 500 миллионов франков сразу дадим! Банк национальний у нас, там три миллиарда, золото, бумаги ценные, брюлики, так шо не переживайте, не переживайте! Эльзас-Лотаринхию? Та берите, ни вопрос! У нас земли мноха! Беритя скока сможыте! Усе ваше! Та и Франш-Конте и Фландрию, на кой ляд они нам, Франция большая, земли хоть ешь вообще ее! Бохатая земля! Вберите себе, не пожалеете! Шо вы ховорите? Шо вам нада? Шо нам нада? Та ничого не надо! Миритися хотим з вами. Доховор мирный, а вот у Бресте можно подписаты! Подписаты. Ласкаво просим, шановно германское панство до Бресту! Вид только шо: с падлюками французскими не разховаривайте! Та обманут вони. Та и грошей у них нет, уси гроши у нас! У Париже картин бохато, усе часы с цепками носють, шмоток в махазине завалитися, усе бэрите, у посылках у Херманию посылайте! Вид только шо: прызнание дипломатичное дайте, и французы шо те нелегитимны, и еще шо: оружие нам поболее. Пушек нам, снарядив. И к ним инструкторав ваших. А уж мы подляк французив вбивать будим. Усих вбъем, буркалы вырвем их подлючие! Мы вам схроны покажем, хде колорады с самками и личинками прячутюся, вы их бинбой ядерной выжгете, палдюк мордовских!

Вот.так. (Cнимает шляпку, надевает шляпу).

Вот это внешнеполитическая программа парижской коммуны. Первое, что сделала коммуна уже через три дня — она заверила командование германских частей, стоявших у Парижа в том, что коммунары полностью согласны с условиями мирного договора, и готовы выплатить первый взнос контрибуции в 500 миллионов франков. Там умиляются: а чо французы вот, парижская коммуна, они не взяли, не разграблен национальный банк? А зачем им грабить? Это был источник их, так сказать, легитимности, и шанс политический, они все эти деньги, три миллиарда франков, планировали отдать немцам, и с удовольствием бы отдали.

На этом фоне в апреле начались переговоры представителей парижской коммуны с Бисмарком, от немцев просили помощи против Версаля. Вот. И Версаль, это правительство Тьера — они стали говорить, что Бисмарк является пособником парижской коммуны, и они разоблачат немецкую поддержку вот этих негодяев перед всем миром. И под этим соусом они попросили у немцев вернуть часть интернированных пленных, чтобы у законной власти были хоть какие-то части, которые могли бы контролировать ситуацию в Париже. На что немцы, так сказать, пошли. Но при этом, повторяю, они продолжали переговоры с членами коммуны.

В парижской коммуне были очень праздничные люди. Среди них, повторяю, было много иностранцев, ну, например, военным деятелем там одним из главных был Домбровский, польский революционер, бывший русский офицер, который предал государство, нарушил клятву, был осужден, бежал, и второй его был соратник, такой Врублевский. Ну, Домбровский был просто таким отморозком, дураком, ну, Тьер там пытался что-то сделать, он предложил ему деньги, ну а че еще таким людям нужно? Но деньги этот Домбровский не взял, его убили там потом, во время штурма Парижа, а вот Врублевский был такой более вменяемый деятель польский, такой типичный хрестоматийный поляк.

он принимал участие в восстании польском, которое, как известно, очень поддерживал Интернационал, он сам был, естественно, членом Интернационала, как и Домбровский. Он начал с того, что выпускал газету для белорусов, говорил им, что белорусы не имеют никакого отношения к русским, писал там разные статьи под псевдонимами простых белорусских поселян, вот эта газета называлась «Мужицкая правда». Потом, когда началось восстание, он возглавил одну из воинских частей, но когда на нее напали казаки — он струсил, убежал, а потом заявил, что вот его изрубили там казаки в капусту, и он просто смертельно раненый упал на поле боя, и вот они мимо него прошли, и так он спасся. А потом он ползком много километров полз, попал к какой-то сердобольной пани, переоделся в женское платье, пересек австрийскую границу, и вот, в конце концов, оказался в Париже, и всем рассказывал вот эти душещипательные истории. Естественно, когда парижская коммуна была разгромлена, под фальшивым паспортом, не знаю там, в каком платье, женском, детском, он уехал в Лондон, и там долго, значит, занимался еще какой-то подрывной деятельностью. Разумеется, на французов ему было абсолютно наплевать. Кстати, подавляющее большинство руководство парижской коммуны — они счастливы избежали смерти, многие прожили там по 80, 90 лет, себя берегли. После парижской коммуны в силу ряда обстоятельств никто был не заинтересован в установлении истины. Поэтому там все, ну, до сих пор там... не пахано. Но, если захотеть, можно, конечно, хотя бы вкратце установить, что там произошло на самом деле. Одной из ключевых фигур парижской коммуны является некий Паоло Тибальди, террорист-карбонарий, организатор покушения на Наполеона III. Он принимал участие еще в попытке захвата власти в конце семидесятого года, а потом играл большую роль в парижской коммуне. Вот он в тревоге мирской суеты случайно нашел в архиве секретного фонда министерства финансов расписки тайных информаторов французов. Кстати, непонятно, как и что он нашел, потому что там все было сожжено,

вот как выглядело это министерство финансов после парижской коммуны.

Ну вот этот Паоло Тибальди — он сказал, что нашел документы о том, что там деньги получает, по тысяче франков в месяц, Луиджи Вольф, полковник Луиджи Вольф. А Луиджи Вольф был членом исполкома Интернационала, это был адьютант Гарибальди и правая рука Мадзини, участвующий во многих экспедициях Гарибальди, сидевший в тюрьме, и пользующийся непререкаемым авторитетом среди итальянцев. Годы рождения и смерти этого человека неизвестны, считается, что это какой-то вот немецкий еврей. Может быть. Может быть.

Вот после этого сообщения Тибальди он исчез, ну, то ли его убили, то ли его куда-то перебросили там, в Уругвай ли Японию, ну, а почему нет? Но вот сведений о нем как-то маловато. И что самое интересное, Карл Маркс в своих письмах упорно называет вот этого Луиджи Вольфа — а это был псевдоним — он его упорно называет князем Турн-и-Таксисом. А вот это уже совсем другой коленкор, совсем. И вот что интересно, о Вольфе статьи в википедии есть на разных языках, они недостаточные, двусмысленные, самопротиворечивые, там нет ни года рождения, ни года смерти, но они есть. А вот о очень важном революционере Паоло Тибальди там вообще ничего нету. И вот это очень странно.

В целом история коммуны крайне мифологизирована. Одним из ее руководителей был член Интернационала Эжен Варлен. Его расстреляли контрреволюционные войска, и из него там слепили такую фигуру борца за счастье рабочих, который как вот Данко отдал себя всего, но вот, видите, картина,

здесь показан расстрел мужественного коммунара... Но вот видите, в этой картине есть какие-то странности, вот какие-то люди на первом плане, штатские, а почему? А потому что на самом деле его на улице опознала толпа, она ему выколола глаза, и только потом, чтобы прекратить мучения, этого человека — его застрелили. Коммунары одним из первых своих решений приняли указ о расстреле заложников, причем — один к трем. И это вот типично французская, к сожалению, французская черта, помните, очень давно уже мы с вами говорили о параболе Сен-Симона, и он даже в каком-то кровожадном страшном примере не смог хотя бы формально арифметически соблюсти равенство, что вот у вас там 1000 человек убьют, и у нас 1000, нет, вот у вас 1000, а у вас 10000. Вот — один к трем. Это французский характер, характер такого вот превосходства, которое ломает любое сопротивление, такое имперское сознание, которого в такой степени нет даже у немцев. Вот если немцу сказать, он чувствует аргументацию, вот если немцу сказать: «Ну, понимаешь, вот ты хочешь расстрелять заложников, да? Но ты расстреливаешь заложников один к трем, ну может быть, да, но смотри: они примут тоже один к трем. Вот убьют одного твоего, а ты убьешь трех, они убьют девять. Там потом 27, будет эскалация, как-то… может, один к одному все-таки? И не то чтобы немец вот — он согласится с этим, но он так осмысленно выслушает, и подумает. Может быть, он это отвергнет, но аргумент этот — он его выслушает. Француз — он его не будет слушать никогда, он будет убивать. И вот, в качестве заложника, одного из заложников, там убили много священников, но убили архиепископа Жоржа Дарбуа. Архиепископа парижского. Это был очень хороший, умный, интеллигентный человек,

либеральный, он запретил издательскую деятельность шарлатана Миня, это отдельная история, может, как-нибудь я про это расскажу, он выступил против тезиса о непогрешимости папы в 1870 году. Он добровольно остался в осажденном Париже, и, в отличие от вот этого Варлена, он действительно помогал жителям, и он, кстати, является автором лозунга «учиться, учиться и учиться». Это был пафос всех его проповедей: учиться, повышать образование, становиться более культурными людьми. Вот его убили. Убили целую группу священнослужителей, при этом в начале парижской коммуны демонстративно сожгли гильотину, то есть, «у нас не будет насилия», все будет замечательно, ну вот они расстреливали, так же, как большевики вот. Потому что — эффективнее. И быстрее, удобней, много там на гильотине можно убить? А вот «митральезой», из пулемета, да, стрелять? Ну, там производительность другая. Там были приняты законы против церкви, церкви осквернялись, разрушались, была уничтожена часовня в память о Людовике XVI, то есть, они как бы вот сказали, что правильно убили Людовика XVI, надо убивать там, казнить королей... Кстати, вот этого Жоржа Дарбуа — потом говорили, что его взяли в заложники, чтобы сохранить жизнь Оюсту Бланки, он был такой известный заговорщик, который длительное время просидел в тюрьме, кстати, его руками была создана в значительной степени сентябрьская революция, он там, ну, работал на улице, «в поле». Ну вот его потом арестовали сторонники Тьера, но этого Бланки, несмотря на его репутацию — никто его не расстреливал, он потом сидел там в тюрьме, писал книжки, режим был мягкий... То есть, вот парижская коммуна — это какая-то кровавая слякоть, на которой споткнулся французский народ, и, ну, всякое бывает в истории, и вот так бывает, но отвратительно, что это потом стали некоторые люди мифологизировать и окружать ореолом какого-то мученичества и справедливости. А в чем здесь справедливость? Ну вот мы разобрали, значит, внешнеполитическую деятельность парижской коммуны, то есть, Брестский мир с немцами, в пику власти законно избранной...

Другим очень таким знаковым событием парижской коммуны было разрушение Вандомской колонны, колоссальной колонны, которая была поставлена Наполеоном в ознаменование побед великих побед великой французской армии, эту колонну украшала статуя самого Наполеона, потом, после того как Наполеон был свергнут и отправился в изгнание, его самого убрали с этой колонны, а колонну оставили.

Она была сделана в стиле вот великой колонны Трояна. И что интересно, Наполеона сделали навершием этой колонны, но произошло это вовсе не тогда, когда Наполеон III пришел к власти, а гораздо раньше. Это было сделано при Луи-Филиппе, и инициатором этого был как раз Тьер. Это был такой символ примирения нации, признания заслуг Наполеона и великой славы французов. И вот этот символ примирения и национальной славы был парижской коммуной уничтожен, с формулировкой, что англичанам и немцам этот памятник может не понравиться. Формулировка была такая:

«Парижская Коммуна считает, что императорская колонна на Вандомской площади является памятником варварству, символом грубой силы и ложной славы, утверждением милитаризма, отрицанием международного права, постоянным оскорблением побеждённых со стороны победителей, непрерывным покушением на один из трёх великих принципов Французской республики — Братство. В виду этого постановляем: Колонну на Вандомской площади разрушить».

И — разрушили. Хотя это был не очень тривиальная задача, ну, она гигантская. Вот разрушили, и... ну, это примерно то же самое, как вот взяли бы, и после того, как, допустим, Советский Союз проиграл в войне, и еще не заключив окончательно мира взяли бы и разрушили комплекс победы вот под Сталинградом. С формулировкой, что это может не понравиться другим государствам.

Кстати, когда эту колонну разрушили, она упала, и, как это обычно бывает, выяснилось, что народ обманывали, потому что говорили, что эта колонна является монолитом бронзовым, сделанным из пушек неприятеля. На самом деле вот на фотографии видно, что эта колонна собрана из отдельных камней, а сверху облицована такими вот литыми листами бронзы, достаточно тонкими. Но что касается скульптуры самого Наполеона — она действительно была отлита из пушек, ну, она довольно небольшая по размеру. Ну, это вот хороший пример такой государственной легенды,

которой все нации, все государства придерживаются, и очень злятся и очень негодуют, когда кто-то ее пытается нарушить, сразу говорят, что это вот «фольк хистори», это «новая хронология» там, и так далее, и так далее. По поводу колонны, я думаю, это было решение из-за рубежа, но свалили на такого французского дурака, Курбе, который был комиссаром по культура, Курбе — это такой второстепенный художник, я бы даже сказал, что художник плохой, но, поскольку Франция — это великая художественная держала, на общем фоне, ну, его картины — нельзя сказать, что они как-то за пределами добра и зла, он был все-таки профессионалом.

Это такой посредственный художник-тролль, рисовавший огромные скучные картины, и какую-то пошлость. Ну вот, например вот, у него «женщина с попугаем»,

посмотрите, вот такая картинка замечательная, а вот — уберите детей — картина его, «происхождение мира» называется,

вот, можете полюбоваться, Ну, тогда это было очень смело, и какой-то даже вот был философский подтекст, все это можно было рассматривать, но в период интернета это вызывает такую усмешку, причем, легкую, ну, усмехнулся человек, через две секунды забыл. Для меня символом Курбе является его картина «спящие», где изображены две лесбиянки.

Вот можете посмотреть, ну, ничего особенного, правда, их поза совсем неестественная. И, обратите внимание, с одной стороны нарисованы цветы, а с другой стороны там какие-то такие вот столовые приборы. В целом все это выглядит как такой апофеоз пошлости, какой-то такой сексуальный натюрморт, ну, в общем, это, конечно... но дело не в этом, а в том, что Курбе во Франции считали реалистом, и вот именно вот эти картины считали воплощением реализма, это вот такой реализм по-французски. А в это время русские — они эту идею реализма услышали, поняли, ну и вот, например, Верещагин, гениальный художник, но художник очень глупый, Ну, как человек очень глупый, скажем так: очень умный художник, но очень глупый человек. Вот он, например, нарисовал такую картину:

ему это показалось нормально, естественно, ну а чо, во Франции делают!.. Но вот здесь, обратите внимание, русский реализм и реализм, да? И реализм французский, они немножко отличаются. Вот этот Курбе — он говорил, что "уберите ручей крови посреди мирного парка, надо убрать эту военную колонну", хотя ничего воинственного особенно там не было, она довольно скромная, ну, вблизи если рассмотреть, там видно какие-то барельефы, какие-то солдаты, в целом она достаточно органично входила вот в этот ансамбль площади. Ну вот, ее разрушили. Разрушили. Символ нации. Потому что до этого, до этой колонны, там на протяжении ста лет стоял конный памятник Людовику XIV. Но его разрушили революционеры, и потом вот Наполеон снова восстановил памятник государственному величию Франции. Естественно, после парижской коммуны сразу же этот памятник восстановили моментально, а с Курбе поступили очень цивилизованно: отнесли издержки по восстановлению памятника на его счет. Он был очень состоятельным художником. Вот. Ну, полгодика его подержали для его же пользы в тюрьме, потому что народ мог бы, он так... сгоряча-то и глазки-то ему и выколоть тоже. А потом вот, значит, сказали: «Давай, плати!» Но он там, действительно, разорился, но платить ничего не стал, уехал в Швейцарию, вроде хотели с него там получить деньги, но он в это время был первый уже вроде взнос, должны были вычесть, но он в это время умер благополучно от цирроза печени. Ну, человечка пил сильно. Должен был платить он тридцать лет, по десять тысяч франков ежегодно, но вот не случилось. Но важен сам факт, сам принцип, что вот что человек хотел, то, собственно, и получил. Французы все-таки, конечно, великая нация, и русским надо здесь у них учиться, учиться и учиться, как сказал архиепископ парижский.

Ну вот, на этом, наверное, мы сегодня закончим, рассказал я очень много о парижской коммуне, но очень мало, я считаю, про Интернационал, но мне кажется, вот то, что рассказал — это в чем-то интересно, и в целом работает на тему. Давайте на этом сегодня прервёмся, но... тост. Тост, давайте выпьем. Выпьем. (Достает фляжечку, отвинчивает крышечку).

Давайте выпьем за... внимательность. В период прусской блокады в Париже там начался голод, ну, такой, не сильный, но достаточно существенный там, еда по карточкам, и так далее. Ну, французы — известные гурманы, они стали там есть всех, кого можно. И известный французский ресторатор — он после этого периода стал просто знаменитым, потому что в своем вот ресторане он делал изысканные блюда, там рагу из крыс, покупал зверей в зоопарке парижском, там было два вот слона таких, которых очень любили, Кастор и Поллукс, ну вот, значит, из хоботов этих слонов там делали кушанья, хотели съесть еще бегемота, но директор зоопарка чо-то заломил такую цену, что не решились. Не решились. И вот богатые французы — они сидели в дорогих ресторанах, и уминали там блюда из крыс, кошек, и так далее. Но до сих пор это подается как вот — ну так оно и было, конечно, ничего подобного не было, хотя в музеях показывают меню, где там все вот эти выписаны деликатесы, там «супчик из собачатины», и так далее, но что здесь было реально? Конечно, город огромный, блокада не была такая жесткая, всегда можно было за большие деньги найти хорошую еду, и в ресторанах питались нормально, но чтобы народ не протестовал, чтобы была отмазка от наблюдающих разных инстанций вот печатались такого рода меню, и богатые французы могли наслаждаться прекрасными отбивными, а в случае чего у них была отмазка. Им там если бы сказали: «Ну чо ты жрешь, люди с голоду пухнут, а ты»...

— «Ну а чо», — говорит, — «я ем, ну крыса вот, видите, меню? Я же заказал рагу из крыс, вот я ее и ем»! Вот поэтому — внимательность, внимательность, и еще раз внимательность в исторических исследованиях. За это давайте и выпьем! (Выпивает). Ну что же... (завинчивает крышечку, убирает фляжечку). Подписывайтесь на наш канал, присылайте донат, подписывайтесь на патреон, критикуйте нас, дополняйте, видите: мы все ваши пожелания стараемся учитывать очень оперативно…

До новых встреч!

На экране текст:

Если Вам понравился этот ролик, Вы можете

принять участие в проекте, переведя любые

средства на следующие счета:

• Сбербанк: 4276 3801 3665 0335

• Paypal: https://www.paypal.me/galkovsky

• Яндекс.Деньги: 410017215606874

Вы можете также поддержать канал на патреоне:

https://www.patreon.com/galkovsky

Все средства, полученные таким образом,

расходуются на развитие нашего ютуб-канала.

Спасибо за внимание!