186. Владимир Набоков. Лолита – перечитывая заново (начало)

Здравствуйте, дорогие друзья! Усаживайтесь поближе и включайте звук своих компьютеров на полную громкость. Сегодня мы вам расскажем о творчестве замечательного русского писателя Владимира Набокова.

Други мои, дорогие ютубозоры и ютубозорки! В одной из прошлых лекций о Набокове я советовал перечитать «Лолиту», уже ясно понимая, кто такой главный герой этого произведения. А главный герой Хамберт Хамберт, как мы выяснили – это английский шпион, работающий под прикрытием филолога-специалиста по английской поэзии. Это прикрытие солидное, он действительно закончил Кембридж, и действительно разбирается в английской, да и французской литературе. Это для английского шпионажа стандарт. Археолог там действительно является археологом, филолог – филологом, историк – историком. Ну, это только помогает ему заниматься своим основным делом.

Хамберт Хамберт – это человек, работающий в поле – то есть, обманщик и убийца. Но у него есть подлинная и неподдельная страсть, делающая его человеком. Правда, эта страсть – противоестественное влечение к несовершеннолетним девочкам. То есть, уродство и патология делает Хамберта человеком, и заставляет совершать поступки от себя, по своей воле. В остальном это изделие – «Крикун номер пять». Такая же чёртова кукла, как и Лолита, у которой, опять же, было нечто человеческое – это её детство. По мере полового созревания, она превращается в автомат – то есть, тоже начинает работать в англосаксонском поле. Сбыча мечт Хамберта – наоборот           - приводит к слому программы, и в нём начинает проявляться нечто человеческое – его поведение становится инфантильным: связавшись с девчонкой, он сам превращается в ребёнка. Горизонт его планирования сокращается до недели. Странная смесь чудовищной жестокости и инфантилизма – это характерная особенность англосаксонской цивилизации. Кажется, что это цивилизация подростков – повелителей мух.

Теперь давайте подумаем в каком жанре написана «Лолита». Это произведение глубоко реалистическое – там описывается преступление, которое совершает явно ненормальный главный герой, но это не «Алиса в стране чудес», а «Муму» Тургенева. Все действия героев рассчитываются процессором автора с математической точностью, по аксиоматическим законам физического мира произведения, совпадающим с законами мира реального. И вдруг, вдруг перед нами появляется Deus ex Machina, точнее, дьявол ex Machina, некий маг-фатум, или, точнее, мистер Мак-Фатум – это невидимый британский или, точнее, англосаксонский чёрт, устраивающий все дела главного героя. Например, Хамберт женится на Шарлотте Гейз – одинокой женщине, воспитывающей девочку-подростка. Женится для того, чтобы растлить её ребёнка, но назойливая мамаша мешает этому плану, и он примеривается её убить. Например, отравить. Но его останавливает неизбежная патологоанатомическая экспертиза. Он хочет её утопить – эта сцена, кстати, пародирует американскую трагедию Теодора Драйзера. «Американская трагедия» – произведение бездарно растянутое и вульгарно подражающее Достоевскому. Но там есть изюминка – в руках мастера из этой темы получилась бы неплохая новелла. Американец подражает англичанам и пытается совершить типично английское убийство – концы в воду: он хочет утопить на лодочной прогулке свою подругу, которая ему мешает делать карьеру. Но у него ничего не получается, потому что для таких дел он наивный лох. В этом заключается «Американская трагедия»: американец в состоянии Луну купить, но он никогда не сможет её продать, и теперь будет до скончания века и веков носиться с этой Луной, как с мельничным жерновом.

Так вот, пока Хамберт Хамберт, или как его сокращённо называет американка «Хам» – примеривается её убить, его планы обнаруживаются. Жена в приступе ревности вскрывает запертый ящик стола и находит дневник мужа. И вот тут в действие вступает английский чёрт Мак-Фатум. Он устраивает так, что Шарлотта после этого мгновенно погибает, потому что пишет какие-то письма, и ей срочно надо их положить в почтовый ящик, но тут её при свидетелях и при железобетонном алиби мужа сбивает машина. Об этом событии Хамберт распинается очень долго: его изложение напоминает китайскую притчу про Линя большого и Линя маленького.

В китайской деревне жила два крестьянина: богатый и бедный. Богатый – Линь Большой, опасался, что Линь Маленький может его обокрасть. Тогда он зарыл клад в укромном месте, но подумал: «А вдруг догадаются, что здесь лежит клад?». Поэтому он сделал надпись: «Здесь Линь Большой не зарывал свои деньги». Вскоре мимо этого места проходил Линь Маленький, увидел табличку, прочитал, и вырыл деньги, но потом он подумал: «А вдруг Линь Большой догадается, что Линь Маленький украл его деньги?» И тогда он оставил другую табличку: «Линь Маленький не брал эти деньги». Когда Хамберту по телефону сообщают, что его жена попала в аварию, он говорит, что это чепуха, она дома, и зовёт её так, чтобы слышали в трубку: «Шарлотта, тут говорят, что ты попала под машину, ха-ха-ха». Хамберт показывает нам подробную схему происшествия с нарисованными стрелками и человечками, и муторно объясняет, что эта схема доказывает, что речь идёт о случайности – о случайности да, невероятной, но подстроенной английским чёртом, то есть, автором этой книги. Но автор «Лолиты» – это не английский чёрт – русский писатель. Поэтому он нам иносказательно, но достаточно ясно сообщает, что Хамберт хладнокровно убил свою жену с обдуманным алиби и даже глубоким легендированием – например, убийца с виртуозностью Штирлица подбросил соседям версию о том, что Лолита – это его родная дочь, и они как бы вот сами об этом догадались.

Такой метод сообщения информация является характерной особенностью Набокова. Известный американский критик Уэйн Бут характеризуют метод Набокова как «тайный сговор автора с читателем за спиной повествователя». Работа Бута, на мой взгляд, очень интересная, потому что это типичный американец. Он, кстати, мормон, и его ход мысли совпадает с общей деградацией лексической культуры США: там всё напоминает «Одиссею 2000» из фильма Стэнли Кубрика, когда уничтожаемый суперкомпьютер продолжает разрушительный диалог с человеком, который его демонтирует, и которого он только что хотел демонтировать сам.

[Фрагмент из фильма]

Это то, что сейчас происходит внутри англосаксонского мира: англо-американские переговоры продолжаются. В сущности, Бут додумался до простой мысли: любой текст – это разновидность риторики, то есть, обман. Но он не сделал следующего хода: то, что мысли бывают правильные, то есть, логичные, нравственные, и эстетические совершенные, и мысли неправильные – сами понимаете какие. У англосаксов существуют проблемы с нравственностью и существуют очень большие проблемы с эстетикой, поэтому и, собственно, с логикой у них, вот, так себе, что на выходе как боковое следствие приводит к мизерабельному характеру их художественной литературы.

Но мы несколько уклонились от темы.

Набоков, кстати, именовал Кубрика «Клоуном Кувыркиным», благодаря ему впервые заработал не просто большие, а очень большие деньги. Кажется, мы снова уклонились.

Ну вот, убийство Шарлотты происходит в момент, когда её дочь Лолита находится в летнем скаутском лагере и на неделю отправляется в поход, где по условиям того времени нет телефона и почты. Сразу после смерти… Кстати, потом Лолита считает, что Хамберт зарезал её мать, и понятно, как бы она реагировала, если бы сразу же приехала на место катастрофы – она бы испортила всю, так сказать, легенду своим иррациональным поведением. Так вот, сразу после гибели Шарлотты, Хамберт врёт, что Лолита недоступна, потому что находится в это время в походе. При этом он имитирует телефонный разговор с начальницей лагеря и на следующий день, внезапно вот какое чудо, оказывается, что Лолита действительно отправилась в такой поход – это, по словам Хамберта, проделки Мак-Фатума. Ведь английский шпион про это, вот, не мог знать – тут какое-то удивительное совпадение. Но в романах шахматного композитора все удивительные совпадения имеют реалистическую природу. Сравните «Приглашение на казнь» – редкий пример сюрреального произведения Набокова с «1984» Оруэлла. По сравнению с суровым реализмом «Приглашения» антиутопия Оруэлла – это «Алые паруса» Александра Грина, это юношеское романтическое произведение. Сопоставьте, как в этих двух произведениях описывается личная жизнь героев – где там реализм, а где фантастика. Оруэлл расписывает ужасы нового технологического общества и делает это достаточно достоверно, потому что эта эпоха уже началась: мировая война бушевала за окном Оруэлловского кабинетика, и этот кабинетик находился в Министерстве правды. Набоков описывает, как он говорит, Россию 3000-го года, но на самом деле эпоху интернета и гиперинформации, на что в тридцатых годах прошлого века не было и намёков, и описывает её в сто раз более реалистично. Цинцинат Ц работает на фабрике игрушек, где выпускают пособия для школьников: тряпичные куклы Гоголя, Достоевского и Добролюбова, и на этой фабрике герой находят себе жену, которая оказывается блядью.

Зачем Шарлотта выбежала на улицу, после чего так неосторожно попала под машину? Она хотела отправить три письма. Кому? В прокуратуру и своим родственникам? Нет, следите за руками. Первое письмо она написала Лолите о каких-то текущих, мало значащих бытовых вопросах. Второе письмо посвящено хлопотам о переводе Лолиты в нечто вроде колонии для малолетних преступниц, но за что ей такие наказания – непонятно, потому что девочка никаких отношений с Хамбертом тогда не имела, и Шарлотта Гейз прекрасно это знала в том числе по дневниковым записям мужа. И третье письмо- барабанная дробь – это письмо самому Хамберту, где она признается ему в любви, и надеется, что через год, может быть, их отношения восстановятся. И это говорит человек достаточно резкий и жёсткий. И вот чтобы послать это письмо мужу, который, находился в соседней комнате, она сломя голову выбежала на дорогу и попала под машину. А как Хамберт узнаёт содержание этих писем? Опять, следите за руками. Шарлотта не успевает их отправить – они валяются на дороге, и их приносит Хамберту соседская девочка. Он кладёт письма в карман, и там разрывает на мелкие кусочки. Ну, проведите такой эксперимент. Возьмите три американских конверта из плотной бумаги, положите туда письма, засуньте себе в карман и там незаметно одной рукой разорвите в мелкие клочки. А это всё пишет автор, уделяющий особое внимание мелким деталям, занимающийся классификацией бабочек под микроскопом и автор очень метких кратких литературных характеристик, по убойной силе часто равных пушкинским эпиграммам. Но самое интересное происходит дальше. Придя домой с места происшествия, Хамберт раскладывает клочки по порядку, но они порваны так мелко, что он может восстановить только общее содержание писем, и заканчивает этот процесс следующим выводом: «Вероятно, когда Шарлотта писала эти письма, у неё было в голове такая же каша, как сейчас, когда по её черепу проехало колесо автомобиля». Иными словами, нам сообщаются мысли уничтоженного мозга на основании уничтоженных же писем, и иррациональность этих мыслей объявляются причиной уничтожения мозга.

Или посмотрите, как Хамберт объясняет своё умение стрелять из пистолетов. Оказывается, он для этого ходил тренироваться в лес с двумя полицейскими в сезон, запрещённый для охоты. Один из его учителей при этом убил колибри, а другой дятла. А сам Хамберт стрелял не так удачно – он только случайно подранил белку, прибил Мирочку из «Пнина». Но это же идиотизм: с пистолетом не охотятся, и в любом американском городе есть масса тиров и инструкторов стрельбы, оружие продаётся свободно. Хамберту важно показать в своих записках, а повествование Лолиты ведётся от его лица, что он профессор кислых щей, очкастый ботаник не от мира сего, и чуть ли не Пнин. А как этот Пнин описывает нам, например, свою жизнь с парижской женой Валечкой – эмигрантской, которая ушла от него к русскому? Он ей, суке, когда она начинала борзеть, выламывал руку, которую она недавно сломала, и она затыкалась. А про русского, к которому она ушла – кстати, полковник белой армии – Хамберт сказал, что он с удовольствием всадил бы ему пулю в живот. Шарлотту, кстати, по мнению опытного филолога, в отличие от Валечки, бить было бесполезно – это американка, а не русская размазня. Но свои ключики он к ней не подобрал. Однажды она решила его порадовать, и сказала, что, знаешь, у меня есть для тебя сюрприз: осенью мы едем с тобой в Англию, в туристическую поездку. А Хамберт ей спокойно ответил: «Знаешь, у меня для тебя тоже есть сюрприз, дорогая: мы с тобой не едем в Англию». И слово за слово довёл её до такого состояния, что она встала перед ним на колени и плакала – после профилактической беседы. Ну, вот это вот, такой полевой английский филолог, половой.

А когда, например, Лолита сбегает от Хамберта, своего английского друга, друга…?  В День независимости США. Но дело не в том, что в «Лолите» Набоков издевается над американцами – это делают все кому не лень – народ, прямо скажем, интеллектом не блещущий. Соединённые Штаты спасало то, что у американцев был высокий старт, они стояли на плечах европейского крупного государства, а затем они 200 лет импортировали мозги из Европы. Ну и как все колонисты, они до известного предела волей-неволей должны были трезво оценивать свои возможности, что они и делали. Почитайте любовное письмо Шарлотты, где она разводит на брак Хамберта на свою голову. И, кстати, обратите внимание, что содержание этого письма восстановлено Хамбертом по памяти, и им, как он сам говорит, отцензурированно. Шарлотта пишет: «Я наивная американская простушка, а вы знатный мистер…» и далее она его на пяти страницах выстраивает: «Или ты женишься на мне, или выметайся из моего дома к чёртовой матери, на все четыре стороны». Как, собственно, вот это и делают США по всему миру: от Панамы до Афганистана. И они говорят, что вообще должны выметаться уже чуть ли не с планеты целые народы. Беда в том, что, принявшись на правах гегемона учить, иногда и поделом, Америка стала учить всех, в том числе и англичан. А англичане стали у них с удовольствием учиться. Как сказала делегация, приехавшая в Танзанию из маоистского Китая: «Мы приехали учиться у великого африканского народа». Ну вот они 50 лет в Африке учатся и научились уже многому: половина африканской экономики находится под контролем Пекина. Англичане столь же продуктивно учились у великого американского народа, особенно у местных афроамериканцев, и тоже многому уже научились.

Но дело не в этом. В «Лолите» Набоков издевается не только над американцами – он издевается над англичанами, и делает это, в отличие от заболевшего гопаниозом Льва Толстого, очень тонко. Чтобы издеваться над народом, у которого издеваться над другими народами – это вид национального спорта, и издеваться по-настоящему, чтобы достать – а Набоков англичан достал – и издеваться так, чтобы англичане не догадались отомстить – это надо уметь, надо кончить Кембридж. И это именно то, чему там Набоков успешно научился. Достаточно вспомнить историю с египтологом Батлером, о которой мы говорили в одной из прошлых лекций.

Что это за тон, которым написана Лолита? Она написана – кстати, как и четвёртая глава «Дара» – тоном абсолютного интеллектуального превосходства – это тон колонизатора, который описывает быт папуасов или тон психиатра, описывающего своих пациентов. Там даже гипотетически не предусматривается какого-то контакта с описываемым явлением – это вещь, а не субъект. Причём в «Лолите» этот тон возведён в квадрат – сначала это тон англичанина, который описывает американских полулюдей – это ещё понятно. Но затем, затем это тон русского, описывающего самого англичанина – полоумного невротика, искалеченного родным детдомом до такой степени, что всю последующую жизнь он не живёт, а пробует жить. Для него почистить зубы или сходить в туалет такая же проблема, как для Германа Титова.

Почитайте сцену осмотра Хамбертом арендуемого жилья. Там идёт безжалостные расправа над бытом убогих идиотов от лица европейского сноба. Но сноб спотыкается об Лолиту, которую он там нашёл и дальше превращается в деревенщину на эскалаторе. Потому что Лолита это просто пёсик, перед которым обмирает английский невротик. И дальше он с этим пёсиком валандается на двух сотнях страниц. С точки зрения читателя, английское умиление здесь непонятно, потому что Лолита – это не девушка, и увлечение автора смехотворно и утомительно.

Вообще общее впечатление от книги, как она понимается обычно, удивительно точно передана одним из первых её читателей – крупным американским критиком Эдмундом Уилсоном. Он сказал: «Эта книга слишком абсурдна, чтобы быть страшной, и слишком неприятна, чтобы быть смешной». Ну, вот, так оно и есть: неприятный абсурд, оставляющий читателя холодным. Непонятно, зачем это написано. Но посмотрите, что у нас получается в результате: бездарный филолог влюбляется в девочку подростка, на этой почве теряет контроль и убивает её любовника. Сюжет скучный. Здесь есть некоторая филологическая задача. Ну, например, «понять и простить», но задача эта мелкая – это сюжет для небольшого рассказа, а «Лолита» – это крупная вещь Набокова, и написанная с вдохновением: автора несёт как на крыльях. Посмотрите как меняются темы произведения Годунова-Чердынцева в «Даре». Он пишет стихи о своём детстве, но довольно пресные. Потом он пишет повесть о своём отце – пустенькую и неинтересную. Не случайного у Чердынцева – альтер эго автора –отец не известный политик, а собиратель бабочек. И вдруг, вдруг герой Набокова находит тему, и читатель попадает в водоворот. Почему? А потому что книга о Чернышевском – это бунт против фиктивной реальности, в которой живёт автор, и автор-персонаж и автор-автор. И заведомо неинтересное жизнеописание унылого идиота Чернышевского превращается в эпопею, потому что там творится расправа, и «Лолита» – это тоже расправа. Но это, конечно, не расправа над затюканным жизнью педофилом, как это пишется Набоковым в издевательском псевдопредисловии:

«Но гораздо более важным, чем научное значение и художественная ценность книги, мы должны признать нравственное её воздействие на серьёзного читателя, ибо этот мучительный анализ единичного случая содержит в себе и общую мораль. Беспризорная девочка, занятая собой мать, задыхающийся от похоти маньяк – все они не только красочные персонажи единственной в своём роде повести; они, кроме того, нас предупреждают об опасных уклонах; они указывают на возможные бедствия. «Лолита» должна бы заставить всех нас – родителей, социальных работников, педагогов – с вящей бдительностью и проницательностью предаться делу воспитания более здорового поколения в более надёжном мире».

Вот, ну и подписано там, что вот это предисловие написал американский доктор философии. Эта книга не расправа над сумасшедшим филологом – это расправа над Америкой и над Англией, над отвратительным английским языком, которым Набоков был с детства перекормлен, и это расправа над собственной семьёй, которая была абсолютно надругательством над его личной жизнью и над прекраснодушными иллюзиями молодости. Поэтому и сюжетец в «Лолите» далеко не беззубый – эмигрантский. Это эмигрантский цирк из фильма ужасов.

Кстати, после как раз написания Лолиты, в первой половине шестидесятых годов, Набоков тесно довольно-таки общался с Хичкоком, и они даже намеревались сделать какой-нибудь совместный проект. И действительно, если разобраться, уровень таланта их совершенно разный – ну, я имею в виду не кинематографический талант, а талант литературный – но в стилистике часто проскальзывает много общего. И я думаю, что, вот, кураторы, которые заварили всю эту кашу с «Лолитой», они, может быть, как-то, вот, надеялись на дрейф Набокова в эту сторону, и создание какого-нибудь, вот, творческого тандема. Кстати, тем более и внешне Хичкок и Набоков немножко друг друга напоминали.

Если брать реальный сюжет «Лолиты», то там дело вот в чём: английский агент шпионит в Америке за созданием атомного оружия, но этот агент к тому же сумасшедший – он убивает американку и растлевает её дочь, а когда дочь убегает от него с любовником, он любовника выслеживает и убивает. А затем пишет повесть, пытаясь избежать смертной казни. Как написано в последних строчках его писания – а он, собственно-то, является автором «Лолиты» - там написано следующее:

«Когда я начал пятьдесят шесть дней тому назад писать „Лолиту“, – сначала в лечебнице для психопатов, где проверяли мой рассудок, а затем в сей хорошо отопленной, хоть и порядком похожей на могилу, темнице, – я предполагал, что употреблю полностью мои записки на суде, чтобы спасти не голову мою, конечно, а душу.

<…>

Я против смертной казни; к этому мнению присоединятся, надеюсь, мои судьи.  Если бы я предстал как подсудимый перед самим собой, я бы приговорил себя к тридцати пяти годам тюрьмы за растление и оправдал бы себя в остальном».

То есть, Шарлотту Гейз он не убивал, а убийство Куильти было совершено в состоянии аффекта. На эту тему и написана книга, которая просто является развёрнутым вариантом выступления в суде, выступления англичанина. В «Смотри на арлекинов» Набоков описывает гипотетическое путешествие в Ленинград, куда его альтер-эго попадает инкогнито. КГБ устраивает встречу ему с эмигрантом-перебежчиком, который бросает в лицо все эти обвинения, которые Набоков слышал из выживших из ума русских эмигрантов:

«Вместо того, чтобы писать для нас, твоих соотечественников, ты, талантливый русский писатель, предаёшь нас, стряпая для своих толстосумов похабный романчик о маленькой то ли Лоле, то ли Лотте, которую изнасиловал, убив её мать, – ах, простите, женившись  на маме, прежде, чем её укокошить, – какой-то австрийский еврей или раскаявшийся педераст, – мы ведь на Западе все норовим узаконить, верно, Вадим Вадимович?»

Вадим Вадимович – то есть, Владимир Владимирович – ему на это отвечает:

«Ты ошибаешься. Ты попросту дремучий дурак. Роман, который я написал и который сейчас держу в руках, – это “Заморское королевство”. А ты говоришь о какой-то совершенно другой книге».

Ну, позволю себе напомнить структуру поздних воспоминаний Набокова. Он решает рассказать о том, о чём умолчал в своих настоящих мемуарах, а молчал он там почти обо всём – это просто повести о детстве и юности. А вот в «Арлекинах», именно потому что это формально художественное произведение, о биографии Набокова говорится многое. Ну, прямо говорить о себе он не может, и прячется за двойника: вместо Владимира Владимировича появляется Вадим Вадимович, являющийся во многом антиподом Набокова, но антиподом зеркальным, и поэтому точно указывающим на многие черты самого Набокова – и именно на те черты, о которых он умалчивал. Например, Вадим Вадимович – это гетеросексуал, и вообще человек ведущий образ жизни успешного писателя – с четырьмя жёнами и многочисленными любовными прохождениями. Но если это зеркальное отражение, реальный Набоков должен быть человеком с гомосексуальной ориентацией и унылой личной жизнью. Используя этот приём, Набоков говорит о многих эмигрантах гораздо откровеннее, чем в своих «настоящих мемуарах». В «Других берегах» он об идиоте Фондаминском отзывается так: «Попав в сияние этого человечнейшего человека, всякий проникался к нему редкой нежностью и уважением». Понятно, что это издевательство, но издевательство, завуалированное до степени фиги в кармане. В арлекинах Нуф-Нуф перевернут с ног на голову, да ещё перемешан с другим эмигрантом, поэтому он у него там бежит в окровавленных трусах из специальной фашистской клиники, где озверевшие нацисты делают опыты над престарелыми масонами. Ну, не знаю, там, пришивают им глаз на задницу, что ли, или вытворяют что-нибудь и похлеще: может быть даже меняют пол. Так вот, в перевёрнутом мире арлекинов, написанных излишне сложно и старческой рукой, но это единственная автобиография взрослой жизни. Владимир, то есть Вадим Вадимович, является автором не Лолиты, а другого произведения – «Заморского королевства», и сюжет там тоже другой: известный поэт покупает десятилетнюю девочку, её развращает, а потом на ней женится – сюжета не только высмеивающий Лолиту, но, по принципу зеркальности, говорящий, что «Лолита» вообще из другой оперы. Но что происходит во время диалога Вадима Вадимовича? Его оппонент ругает за «Лолиту», а «Лолиты» в мире Арлекинов нет, и собеседник пытается поправить его, потому что он говорит о какой-то другой книге. Но это очень слабый аргумент: он спорит не с сутью обвинения, а с тем, что в его мире – выдуманном – такой книги нет, но она есть. Есть аргументы, которые ему высказали в лицо.

Что дальше? А дальше Вадим Вадимович бьёт собеседника кулаком в морду, но они оба старики. Драка сама по себе комична и неуместна, а тут ещё Вадим Вадимович теряет равновесие и падает на пол. Он ничего не может ответить оппоненту, и все эти аргументы, следовательно, Набоковым принимаются. Он сам себя обвиняет и сам себя бьёт по лицу. «Лолита» – это полупорнография, написанная для западного читателя ради денег. Подобное утверждение нигде не было всерьёз оспорено Набоковым в реальной жизни, и сокрушительный успех этой книги является, таким образом, сокрушительным провалом русского писателя-иммигранта, который поставил перед собой великую цель – стать связующим звеном между культурой старой России и Россией будущей, которая должна появиться в том числе благодаря усилиям и жизненной задаче Набокова. Но это так в том Зазеркалье, в котором живёт Вадим Вадимыч, и в антиподе этого Зазеркалья, в Зазеркалье номер 2, в котором живёт Владимир Владимирович – там никто ничего не поймёт никогда: там всё сказано, всё сделано, и больше ничего не будет. Но есть мир реальности и есть вечный мир истины – эталон – слепком которой, пускай несовершенным, является эта реальность. Набоков – писатель-реалист, и он не может отменить вечные законы, по которым действует, будь то нравственное или физическое уродство, да хоть бы просто нарушение рифмы или стихотворного размера – это более чем преступление в его мире, это ошибка. Все произведения Набокова – это восстановление истины, это дополненная реальность, восстанавливающая лакуны и уродства реального, а, следовательно, и реального, мира.

«Лолита» - это самая сложная шахматная задача, которую решил Набоков. Предположим – предположим – что это действительно мягкая порнография, при помощи которой автор решил свои материальные проблемы. Он их действительно решил, раз и навсегда, но не только. Он также решил все проблемы с изданием своих серьёзных произведений. Если ранее он был известен только в узком мирке русской эмиграции, теперь западные издатели, которые его игнорировали, боролись за право издания любого текста, вышедшего из-под пера знаменитости – это очень редкий пример позднего признания писателя: на доселе малоизвестного автора наконец-то обращают внимание, но обращают внимание в период, когда он уже написал десять книг высочайшего качества. Представьте, что Достоевский пишет «Бедные люди», на него обращают внимание и вдруг оказывается, что это автор «Преступления и наказания», «Идиота» и «Братьев Карамазовых». Вера Евсеевна, и это, конечно, было мнение её мужа, сказала что Набоков всё равно стал бы всемирно признанным писателем, но без «Лолиты» это произошло бы через 50 лет. Уже здесь игра стоила свеч, а это была со стороны Набоковых игра, и игра рискованная – ва-банк.

Первоначально книгу пытались издать сугубо анонимно – от имени Гумберта Гумберта. Из-за литературных болтунов это оказалось невозможным – Набоковы всерьёз опасались преследования за порнографию и увольнение из университета с волчьим билетом, а это был их главный источник доходов. С другой стороны, подобные гонения могли оказаться хорошей рекламой: пятидесятые годы были преддверием сексуальной революции – это Набоковы понимали тоже. В любом случае публикация «Лолиты» было словом декорации, прыжком в неизвестность. Расчёт был, но был и риск. Кстати, многие университетские коллеги Набокова так и оценили ситуацию: русский профессор обманул наивную американскую публику, сорвал куш, и помахав ручкой, уехал отдыхать в Европу. Ну, в общем, так и было, но это только первый слой композиции, которая, конечно, сама по себе складывалась постепенно, и во многом интуитивно, но сложилась. Набоков органически не был способен на халтуру: он всегда решал содержательные задачи – ему это было интересно. Это была игра – играть умел и любил. Один из ведущих американских критиков Лайонел Триллинг сказал, что после общения с женой Набокова, он понял, что именно её автор вывел в образе «Лолиты». Сказано сильно, но в одном критик прав: Набоков реалист, и все его герои имеют явные прототипы. Таков его творческий метод. Чехова пригласили на свадьбу к дальним родственникам, и после этого Антон Павлович написал водевиль «Свадьба», где люди узнали себя и были справедливо возмущены распоясавшимся пасквилянтом. Ну, а чего вы хотите от реалиста. Он честно предупреждает всё что вижу, то пою. Но вот странная особенность – в произведениях Набокова, даже считающихся мемуарными, жена играет самую второстепенную роль. А в «Смотри на арлекинов» он вместо жены, зеркального антипода Веры Евсеевны, придумал Вадиму Вадимовичу четыре отражения, и ни одно из них на неё не похоже. Вот одно, там, дурно пахнущая какая-то машинистка немножко похожа, да и всё. И не похоже не зеркально, не не зеркально. Некоторые литературоведы говорят, что образ незримо присутствует везде, но он настолько забит тройными шифрами, что на уровне сознания, наверное, сам автор с трудом отдавал себе в этом отчёт. Но это не очень похоже на человека, который писал свои произведения на библиотечных карточках, затем их тщательно компоновал.

Так что давайте попробуем поискать Веру Евсеевну. Про «Дар» и Зину Мерц мы уже говорили – теперь поищем её в произведении максимально похожем на «Дар» - в «Лолите». А это очень похожие произведения – хотя бы тем, что их главный персонаж одновременно является автором повествования, или тем, что авторский взгляд имеет отчётливые признаки мегаломании – это взгляд на земной шар под углом Гугла. Набоков, разумеется, должен был максимально зашифровать этот образ. Осложнения в личной жизни, женские капризы и скандалы были ему не нужны. Чета Набоковых действовала единой командой, и Владимира Владимировича это вполне устраивало. В нашей лекции мы уже останавливались на теме пистолета. У Хамберта Хамберта есть пистолет, он из него убивает человека, но при этом уверяет, что это получилось в результате нервного срыва, и пользоваться оружием он не очень умеет. На электрический стул Хамберту не хочется. В семье Набоковых оружие было у Веры Евсеевны – оно было всегда: и в двадцатые годы в Европе и в Америке, и в конце жизни, когда они жили в Швейцарии. Жена Набокова носила оружие с собой, и в молодости брала уроки стрельбы у чемпиона Берлина. Вот, кстати, её удостоверение на оружие. Набоков охотился только при помощи сачка и оружие не любил – это было для него источником тревоги и опасности, а жена постоянно носила пистолет в своей сумочке. Значительную часть повествования Хамберт Хамберт проводит за рулём: он хороший водитель, и, опасаясь привлекать к себе внимание, возит Лолиту по-разному штатам, ночуя в кемпингах. Этот образ жизни Набокову хорошо известен: изрядную часть времени он потратил на поездки в разные штаты, иногда даже с домиком на колёсах в виде прицепа. Водить при этом он совершенно не умел – за рулём сидела Вера Евсеевна. Водила она хорошо – видимо, от неё передались гены сыну Набокова, который стал автогонщиком. Но гены отца ему передались тоже, поэтому он в конце концов попал в страшную автокатастрофу. Кстати, в молодости Вера увлекалась также верховой ездой, а вот Набокову этот вид спорта не нравился. А что, кстати, делали Набоковы как ужаленные колеся по штатам? Считается, что собирали бабочек. Может быть, только на это они тратили непропорционально много времени. Места для ловли выбирала в основном Вера Евсеевна, и бабочек семейная пара ловила несмотря на погодные условия: и в дождь, и в град. Научный выход из этой деятельности был небольшой. Я не думаю, что прав Клетчатый, и в передвижном домике Набоковых была радиологическая лаборатория. Владимир Владимирович был действительно сдвинут на бабочках – это для него было чем-то вроде игры в солдатики, но, с другой стороны, время было суровое, и легендирование, согласитесь, здесь удачное – британское.

Ну что же. Вот на этом, наверное, мы и закончим нашу лекцию – она была очень большой, поэтому мы её разбили на две части…