220. Герберт Уэллс. Что им от нас надо? 1 часть. Лекция по литературе №37

Здравствуйте, дорогие друзья!

Усаживайтесь поближе и включайте звук своих компьютеров на полную громкость. Сегодня мы вам расскажем о творчестве замечательного английского писателя Герберта Уэллса.

Други мои, дорогие ютубо-чада и ютуб-очадки. Мы начинаем очередной сезон литературных передач. Мне бы хотелось снова остановиться на Герберте Уэллсе, хотя у нас уже об этом писателе был большой цикл из пяти лекций. Это значит, уже шестая.

Дело в том, что Уэллс — это не только английский, но и советский писатель. Его творчество неразрывно связано с СССР. И думаю, что в дальнейшем его так и будут изучать в русских школах, не только как английского, но и как советского, то есть в определенной степени и русского писателя. Так изучают Максима Горького.

Творчество советского классика имеет мало отношения к русской литературе. Значительную часть жизни он прожил за границей и ненавидел русских всеми фибрами души. Но это, несомненно, участник отечественного литературного процесса. Его роль в формировании российского общества, как дореволюционного, так советского и постсоветского, очень большая.

Сам Уэллс даже не знал русского языка и к исторической России относился не то чтобы пренебрежительно, нельзя даже сказать, что он её не знал. Он её не хотел знать, будучи прилежным учеником английского верхнего класса, которому служил преданно и потомственно. Родители Уэллса и их предки были слугами. Это тот случай, когда становятся раэлитами больше, чем сам король.

В отличие от тупой и проклятой Царской империи, которую он в полуполемике уподоблял берегу слоновой кости, советская Россия вызывала Уэллса неподдельный восторг, пожалуй, даже больше, чем у Горького. Всё-таки у Горького был не шуточный конфликт с Лениным, а в конце жизни и со Сталином. И к тому и к другому он относился несколько свысока. Уэллс несколько свысока относился к "азиату Сталинову", но всё равно уважительно. А Ленин для него просто был членом английской команды своим в доску. И место в команде у Ленина в глазах Уэллса было, конечно, неизмеримо выше его собственного. Иначе невозможно объяснить то, что этот человек наговорил о Ленине.

Сталин в конце концов был союзником по антигитлеровской коалиции, а вот за что, казалось бы, славословить кайзеровского шпиона, заключившего сепаратный мир со смертельным врагом Англии. Зато квалификация творчества Уэллса как советского писателя кажется парадоксальной, но на самом деле она естественна. Ведь с 1917 года Россия и Великобритания входили в одну и ту же наднациональную структуру. До 1937 года с некоторыми оговорками, а после 1937 — безусловно.

Понятно, что творчество Резерда Киплинга нельзя изучать вне контекста Индии. В Индии он родился и провёл значительную часть жизни. С Индией связаны многие его произведения. Это, конечно, не индийский писатель, но, скажем так, английский писатель-евразиец. Таким же английским писателем-евразийцем был Уэллс. Но, конечно, только в зрелом возрасте, когда победила советская власть, и когда он из прекрасного писателя-фантаста трансформировался в литературного чиновника агента влияния Британской империи мирового класса.

Поздние произведения Уэллса литературно беспомощны, но по ряду причин они очень интересны для литературоведческого анализа или, точнее, анализа политического. "Что у английского политика на уме, то у английского писателя на языке". Запомните эту формулу, она очень важна.

В последние пятой лекции об Уэлсе я заметил, что кое-что осталось за кадром, и может быть, я остановлюсь на этом в дальнейшем. Ну вот, прошло два года, это "дальнейшее" настало. Старые лекции об Уэлсе я советую пересмотреть. Причём пятую лекцию в обязательном порядке, потому что сейчас будет её непосредственное продолжение. Но я решил лишний раз обратиться к Уэлсу не только из-за педантизма, свойственного философу, и не только из-за привычки выполнять свои обещания. Дело в том, что за два года мы значительно продвинулись в эпоху XXI века. Ситуация по ряду направлений изменилась радикально.

В свете последних событий вам многое, может быть, станет более ясно в моих прошлых рассуждениях, и сейчас я могу также более ясно и определённо указывать на некоторые важные места в поздних романах Уэллса, которые не в меньшей, а может быть, в большей степени являются также реальными футерологическими проектами британского истеблишмента.

В библиотеке Дмитрия Евгеньевича есть вот такой любопытный артефакт. Это конверт, раздававшийся делегатам 13-го съезда партии в мае 1924 года. Вещь уникальная уже потому, что практически всех делегатов этого съезда впоследствии убили, а их архивы уничтожили. До эпохи интернета, думаю, у Дмитрия Евгеньевича была лучшая библиотека в нашей стране по истории леворадикального масонства. В том числе потому, что Дмитрий Евгеньевич уже тогда прекрасно понимал, а что такое, собственно, интернационал и чем там люди занимались и занимаются до сих пор на самом деле. Болтовня о трудящихся, гегелевской диалектике и теории прибавочной стоимости не произвела на него никакого впечатления. Это фильтр, который отсекает настоящих историков от изучения чего? Глобальной тоталитарной секты, являющейся филиалом особой западной европейской религии. Главное условие профпригодности для историков европейской социал-демократии — скажи, что ты дурак, и ничего не понимаешь. Докажи это на деле, и затем можешь хоть всю жизнь изучать своих дрозофил, отрицая генетику и не имея никакого представления о законах Менделя.

Однако мы, как всегда, немного, думаю, чуть-чуть, сэр, отвлеклись. В конверте находятся вот такие документы. Вот здесь ещё один такой футлярчик. А в футлярчике две брошюры. Как семейное воспроизведение статьи Ленина "Грядущая катастрофа" и "Как с ней бороться". Она сопровождается небольшой вступительной статьёй Каменева.

Ну и как приложение — вот печатный текст рукописи. В своём предисловии Каменев пишет: "Стать ближе к Владимиру Ильичу — это не только политическая директива, но и выражение интимной потребности каждого из нас". По официальному приглашению Каменева Уэлс и приехал в 1920 году в Советскую Россию. Поехал он туда не как частное лицо и даже не как шпион, а как эмиссар британского правительства. После блестящего литературного дебюта Уэлсу улыбнулась удача, на него обратили внимание верхи английской аристократии. Например, лорд Бальфур, глава элитарного клуба Духареков и тогдашний премьер-министр Великобритании. Уэлса приняли ряд закрытых структур, и с тех пор он был очень, я подчёркиваю, очень информированным человеком.

В 1902-1908 годах он входил в объединение "коэффициент". Буквально по-английски "коэффициент" — это содействие. Это закрытый клуб интеллектуалов, политиков, бизнесменов и военных чинов, которые раз в месяц собирались в одном из лондонских ресторанов. Уэллс частично пробалтывается о темах, обсуждавшихся в коэффициенте. Там ни много, ни мало решались судьбы земного шара. Часть членов клуба выступала за расширение метрополии за счёт доминионов, т.е., Великобритания, Канада, Австралия, Новая Зеландия и ЮАР образуют общий парламент и совместно управляют колониальными владениями Британской империи. Это был план лорда Мильнера, главы Южной Африки, а в дальнейшем военного министра и министра по делам колонии.

Другие члены клуба, и в том числе Уэллс, говорили, что это приведет к потере управления, потому что в Британской империи — это не кулак, а раскрытая ладонь. Она объединяет по всему земному шару совершенно разные территории, которые, в отличие от государств Центральной Европы, никогда не будут единым целым. Поэтому господство Великобритании должно быть закулисным, через систему масонских лож и благодаря культурному влиянию, то есть через язык и образование. При этом вообще не следует зацикливаться на британских владениях, а перейти к установлению всемирного государства, где расой господ будут британские аристократы и британские интеллектуалы.

Достаточно подробная деятельность коэффициента Уэллс на свою голову изобразил в бездарном реалистическом романе "Новые макиавелли". В романе коэффициент называется "пентаграмма", а в её членах легко угадываются крупные политики и общественные деятели, в том числе лорд Бальфур, описанный в романе в самых апологетических тонах. Но в данном случае я всё это говорю только для того, чтобы вы оценили отношение Уэлса к Ленину. Вот что он писал в начале 30-х годов: как-то раз, кажется, в 1920 или 1921 году я пошёл вместе с женой в Институт международных дел, где выступал Бальфур. Свет падал на него, и у меня вдруг возникло странное ощущение. Совсем недавно я видел очень похожий череп.

В один миг мысль моя перенеслась в Москву, и я шепнул Джейн: "У него голова совершенно такая же, как у Ленина. Это невероятно. Возможно, всё дело в освещении, так что не буду настаивать". Ну, на самом деле, Бальфур и Ленин совершенно не похожи. Ленин во всех отношениях был переменчив, деятелен и агрессивен. Бальфур устойчив и ленив. Но обоих отличал острый ум с жилкой скепсиса, что неизмеримо возвышало их над глупостью и узостью Грея и Кирзона, или прихотливым миром иллюзий, в котором жил Холдейн. Видимо, ни один из них не был ортодоксален. Ленин верил в догмы марксизма примерно настолько же, насколько Бальфур в Троицу, но оба обнаружили способность к самому разрушительному конформизму. Ум Ленина был совершенно непривычного мне типа.

Ленин занимал такую позицию, какая до войны вообще не представлялась возможной. Казалось, что он полновластный хозяин всего, что осталось от России. Однако владычество его было не таким уж безграничным. Ему приходилось держать в узде строптивую команду сторонников и такое орудие, как ОГПУ, которое могло выскользнуть из рук и ужалить его самого. Скажем, когда казнили великих князей после его распоряжения об отсрочке. "Ну, товарищ Ленин ничего не знал, в Политбюро пробрались враги". Эту песню мы уже слышали.

Кроме того, он был очень зависим от священных текстов Маркса. Подлинное или притворное их почитание объединяло всех его последователей. И тем, кто был призван привести ленинский вариант священного писания в соответствие с его задачами, приходилось быть до крайности изобретательными. Все эти препятствия и затруднения сковывали Ленина, и все же слава, окружавшая его имя, была поистине грандиозной. И с двумя заметными изменениями, важность которых можно осознать лишь теперь, после его смерти, ему удалось переделать марксизм в ленинизм.

Я не хотел бы подписываться под концепцией великих людей, решающих ход истории, но если уж говорить вообще о величии применительно к человеку, должен признать, что Ленин по самым скромным меркам был велик. Раз уж в 1912 году я применил это слово к Бальфуру, я почти обязан отвести здесь этому приступу энтузиазма приличествующее ему место, сопоставив его с тем, как я оцениваю сейчас Ленина.

Позвольте мне со всей ответственностью признать, что когда я взвешиваю достоинства этих двух людей, у меня даже не возникает вопроса о том, куда качнётся стрелка весов. Бальфур сразу взлетает наверх и ударяется о перекладину. Неопрятный человечек в Кремле умственно посрамил и неизмеримо превзошёл его. За это время, наперекор всем трудностям, он сумел придать России импульс созидательного ускорения, которое продолжается и в наши дни. Только благодаря ему и созданной им коммунистической партией русской революции не обернулась варварской военной автократией и полной катастрофой.

Это он так о победе белых в гражданской войне, задействовав, вне всякого сомнения, жестокие, но необходимые средства. Иначе бы эксперимент не выжил. Партия его сумела обзавестись тем дисциплинированным персоналом для создаваемого экспромтом, но добросовестного административного аппарата, без которого в современном государстве невозможно совершить революцию. Сохранив в полной мере гибкость ума, он с поразительной быстротой перешёл от революции к перестройке общества. Во время моей последней поездки в Москву в июле 1934 года я посетил его Мавзолей и снова увидел этого небольшого человечка.

Он казался ещё меньше обычного. Лицо его было очень бледным, воскового отлива. Беспокойные руки лежали неподвижно. Борода была более рыжей, чем я запомнил. Выражение лица его было очень достойным, простым и немного трогательным. В нём были и детскость, и мужество, главнейшие качества человека. И вот он уснул. Так рано для России. Убранство было скромным и возвышенным, атмосфера пропитана религиозным чувством, и я вполне готов поверить, что женщины там молятся. Снаружи на площади всё ещё красуется надпись "Религия — опиум для народа". Лишённая этого опиума, Россия обращается к новым наркотикам.

Как-то вечером в Москве мне показали новый фильм Дзига Вертова "Три песни о Ленине". Это истинный апофеоз настоящей страсти. Он и впрямь стал мессией. Нужно увидеть и услышать этот фильм, чтобы понять, как удивительный русский образ мысли подчинил социализм эмоциям, превратил его в личное почитание пророков, и насколько важно, чтобы западные ветры снова продули эту землю.

Ну, относительно западных ветров, как я понимаю, у Бальфура и Ленина был примерно один градус. Почему масонство называют западной религией, непонятно. Там всё время говорится о Великом Востоке, а действие масонской мистерии разворачивается в Палестине и Египте. Думаю, русский перевод текста Уэллса здесь неожиданно точен. Речь идёт именно о восточных ветрах, а не ветре. Выражение "пускать ветра" в русском языке связано не со свежестью, а со зловонием. Впрочем, я далёк от того, чтобы подводить под Уэллсовское ленинобесие религиозный фундамент. Уэллс не был религиозным человеком, и его почтение к Ленину прежде всего объясняется прагматическими соображениями. Уэллс был прост как Ленин, а Ленин был прост как правда. Поэтому Уэллс пишет о подлинных истоках благоговения перед Лениным вполне ясно.

Например, рассказывая о своём споре с лордом Кирзоном, министром иностранных дел Великобритании. Тоже оцените ранг Уэллса и степень его связи. Уэллс убеждал Кирзона в том, что Ленинская Россия 1920 года — это отличное поле для приложения усилий, потому что ничего лучшего в политическом плане и в плане нравственном Британии не предлагали за всё время её существования. Ленин в его глазах и в глазах политического истеблишмента Великобритании был человеком, уничтожившим Россию и создавшим на её месте примитивную диспотию, находящуюся под внешним управлением. Эта ситуация была ещё выгоднее англичанам, чем разгром Германии в Первой мировой войне. Соответственно, главной задачей Англии отныне должна была быть максимальная, насколько это вообще возможно, поддержка советской власти и недопущение возрождения России в любой форме.

Вопрос, в какой степени Ленин был полезным идиотом, а в какой сознательно действовал в интересах Великобритании.

Никаким идиотом Ленин не был, и Уэллс, встречавшийся с ним лично, это прекрасно понимал. Кстати, во время встречи они обсуждали лорда Бальфура и английскую литературу. Вся беседа шла на английском языке. Как я уже сказал в начале нашей лекции, Уэллс относился к Ленину не как к русскому дураку, а как к члену английской команды, делающему общее дело. Уэлл списал: "в то самое время, как я терпел неудачи в преобразовании фабианского общества, Ленин под давлением более серьёзных обстоятельств неуклонно развивал поразительно схожую структуру, преобразованную коммунистическую партию. Существовала ли генетическая связь между нашими планами, я так и не выяснил".

Ну, в устах англичанина эта фраза звучит так: "между нашими планами, скорее всего, существовала генетическая связь". Иначе зачем тогда говорить о неуспешности своих поисков? "И в моём проекте, и в российской действительности человек может вступить в организацию, а потом устраниться от её обязанностей и привилегий, и там, и здесь, на её активных членов налагаются обязательства и ограничения. И там и здесь признается, что хорошие граждане, которые неплохо живут и работают, есть и в ней ответственные управляющие организации ещё больше похоже требование воспитывать активных членов в духе определенных идей. Если даже Россия ничего больше не сделала для человечества, одно создание коммунистической партии оправдывает русскую революцию и поставит её гораздо выше того буйного всплеска эмоций, который зовётся революцией французской.

Свою реформу Фабианского общества Уэллс назвал "самурайской революцией". Он намеревался создать из Фабианства тайный орден самураев для установления всемирной социалистической республики под эгидой Великобритании. Ни много, ни мало.

И писал об этом почти открыто. Что у английского политика на уме, то у английского писателя на языке. И вот интересный факт. Сталин в одной из своих работ назвал компартию орденом меченосцев. Это было, мягко говоря, необычное сравнение. Хотя бы потому, что военизированный католический орден для атеистов — есть такое же проявление религиозного мракобесия, как орден изуито или святейшая инквизиция. Причём фраза Сталина не была случайной оговоркой, позже он её с удовольствием опубликовал в собрании своих сочинений. В 1947 году, через два года после разгрома Германии. Напомню, что меченосцы, кроме всего прочего, были немцами и немцами, воевавшими против Руси.

О меченосцах Сталин писал в середине 2021 года в наброске статьи или в конспекте речи под названием "Политическая стратегия и тактика русских коммунистов".

По его мнению, в компартии есть своего рода орден меченосцев. Слово "меченосцев" подчеркнуто. Орден меченосцев внутри советского государства. Этот орден направляет государственные органы и определяет содержание их деятельности. Особое значение имеет костяк этого ордена "Старая гвардия". Эти слова были написаны в середине 2021 года. Менее чем через год после посещения Уэлсом Советской России. Существовала ли генетическая связь между этой мыслью Сталина и Уэлсом, я так и не выяснил. О поразительных по своему цинизму по Нигириках Уэлса Сталина я уже рассказывал. Добавлю ещё одну цитату.

"Все мои подспудные опасения увидеть перед собой сурового и непреклонного горца рассеялись с первой минуты. Скованность в общении, личная простота, породили толки о коварном лицемерии, сделали его предметом избирательной падкой на скандал глухой малой. Обычные обстоятельства его частной жизни так старательно замалчивались, что это плохо сочеталось с его исключительным положением в обществе. И когда около года назад его жена неожиданно умерла от какой-то болезни мозга, людское воображение сочинило легенду о самоубийстве. что было бы невозможно, будь здесь хоть немного больше стремления к открытости. Стоило нам начать беседу, и все мои мысли о подводных течениях и скрытом душевном напряжении исчезли бесследно. Он чуть застенчиво взглянул на меня и с дружеской открытостью пожал мне руку".

Интересно, что переводчиком на трёхчасовой беседе Уэлса со Сталином был Константин Уманский, человек интересный и проверенный.

Может быть, о нём нам однажды расскажет Дим Димыч, но там информация уровня куратора, если не ангела. Через несколько лет от какой-то болезни мозга умрёт его дочь. А затем от случайной авиакатастрофы умрёт и он сам, вместе с женой. Бедняга слишком много знал, поэтому не помогла даже выданная в Лондоне золотая пальца.

О невероятном лицемерии и цинизме Уэллса мы ещё поговорим, а пока остановимся ещё раз на фабианском обществе. О его участии в этой замечательной организации мы уже рассказывали. Теперь немного усилю. В ранней молодости Уэллс пытался вступить в хобианское общество. Его туда не взяли. Зато позднее, после блестящего литературного успеха, провели через главный ход и по ковровые дорожки.

В принципе, всё логично, но подлинный смысл этой логики мне открылся не сразу. Длительное время мне казалось, что Фабианское общество — это организация, тесно сотрудничающая с тайной полицией, но возникшие спонтанно и развивающиеся примерно так, как развиваются тексты периодического издания. У любого журнала есть тема, есть направления. Но многое зависит от живой жизни и его конкретное содержание есть продукт коллективного творчества и естественного хода событий. Там многое произвольно и зависит от прихоти случая.

Что делает Чернышевского, это идеологический роман и роман, преследующий узкую утилитарную цель фурийской агитации. Но его возникновение случайно, чтобы не сказать фантастично. Это продукт не только замысла и расчёта, но что называется живой жизнью. Суха теория, мой друг, но древо жизни вечно зеленеет. Жизнь — это древо, а не кристалл. Однако меня с самого начала немного настораживало следующее обстоятельство.

Почти все члены Фабианского общества были странными, чтобы не сказать ненормальными, а их поведение — личное и социальное — отличалось крайней вычурностью. Но при этом Фабианство вовсе не было обществом пациентов психиатрической или венерологической клиники, и местами напоминало работу большого НИИ или даже воинской части.

Когда я готовил лекции о Бернарде Шоу, то ещё не понимал масштаба трагедии. Шоу мне казался Анфанте Риблем, лишь терпимыми фабианцами из-за своей литературной популярности и своего стажа в обществе. Но постепенно я понял, что это галерея социальных уродов. Там все такие. Это понимание пришло после ознакомления с мемуарами Уэллса, как обнародованными при жизни, так и длительное время скрывающимися от общественности.

Фабианское общество было основано в 1885 году на излёте стимпанка и возникло вовсе не на пустом месте. Обстоятельства и характер его появления достойны кисти Дим Димыча и должны радовать платных подписчиков нашего канала. Ходят слухи, что Дим Димыч об этом подробно расскажет в лекциях, посвящённых истории Индийского национального конгресса. Крупнейшая правящая партия Индии возникла из кружка английских спиритов, что является абсурдом.

Точно так же возникло и Фабианское общество — предтеча Лейбористской партии или, точнее, её скрытое ядро. Фабианцы — это Индийский национальный конгресс, а та организация, из которой выросли фабианцы, аналогична организации, из которой Индийский национальный конгресс вылупился в результате цепочки метаморфоз.

Метаморфоз логичных, но по степени своей внешней парадоксальности напоминающих появление жука из гусеницы. Если оставить за кадром сложный генезис фабианства и остановиться на технической части его функционирования, то там всем заведовала чета Бландов. Хьюберт Бланд принадлежал к среднему классу, но имел внешность опереточного аристократа. Откуда у него были деньги, непонятно. Но он первое время оплачивал основные расходы Фабианского общества. Он же организовывал встречи, в основном в приватной домашней обстановке, используя для этой цели свой дом.

Женой Бланда была Эдит Незбит, красивая женщина с интеллигентным лицом и в дальнейшем известная писательница. Незбит создала формат британской детской литературы, в котором сейчас пишет Джоан Роулинг, автор Гарри Поттера. А до неё писало множество других писателей. Например, Треверс, сочинившая похождения Мэри Поппинс. Почему-то это очень часто женщины. Женщиной была и писательница, у которой Незбит украла один из самых известных романов. Это Ада Грейвс.

Она начала писать раньше Незбит. Плагиат для англичан дело обычное, и плагиатор в Англии не теряет лица. Самая известная и нехудожественная книга Уэллса, принесшая баснословную прибыль и сделавшая его не просто состоятельным человеком, а миллионером, "Очерк истории человечества", была им украдена у никому неизвестной канадской учительницы.

При этом Уэллс, несомненно, оригинальный и крайне талантливый писатель, но ему очень понравилась идея описания всемирной истории с момента появления земного шара до Первой мировой войны. И он оценил её шансы на коммерческий успех как очень высокие. В то же время ему было легко переписать книгу своими словами, потому что рукопись канадки опиралась на те же источники — английские, научно-популярные журналы. В межвоенные годы состоялось несколько судов, доказывавших, что плагиата не было, но сам факт столь длительного судебного разбирательства внутри системы английского судопроизводства доказывает, что плагиат был.

Я уже рассказывал, что однажды к Уэллсу пришла дама, с которой он завершил личные отношения, и стала резать себя бритвой. Дама залила кровью весь кабинет, Уэллс тоже был перепачкан в крови с головы до ног. Дело было днём, были свидетели, и в дело вмешалась полиция. Кроме того, в это время Уэллс баллотировался в парламент, так что новость тянула на полновесную газетную сенсацию. И более того, в прессе уже появились краткие заметки о происшествии.

Что же дальше? А дальше Уэллс самодовольно описывает ход дела. Я посоветовался со своим другом лордом Бивербруком. И совместно с лордом Ротермиром они отдали распоряжение всем подвластным им газетам, чтобы в ближайшие две недели о Герберте Уэллсе не печатали никаких сообщений. Репортёры постоянно наведываются во все лондонские больницы, и кое-кто кинулся в редакцию в нелепой надежде опубликовать сенсацию. Но никаких заголовков вроде "трагическое происшествие в квартире знаменитого писателя" на следующий день не появилось. А после публикации вестминстерских газет стар и в иностранной прессе, публика и думать забыла об этом случае. Люди протёрли глаза и решили, что никаких таких сообщений и видеть не видели.

Полицейские повели себя с разумным бесстрастием. Они предупредили больничную администрацию, что к этой пациентке репортёров допускать не следует. Кое-кого допросили и, прихватив с собой все свидетельские показания, явились ко мне. У меня к тому же была интересная беседа с леди Астер миллионершей и депутатом парламента, которая по своему обыкновению провела собственные расследования. В результате полиция предупредила скандалистку, что ей грозит судебное преследование за попытку совершить самоубийство, но они предпочитают, чтобы она покинула Англию.

Все очень просто. Английская демократия в действии. Иск о плагиате был очень неприятен Уэллсу, и если его приняли к рассмотрению, аргументы были очень серьёзными. Но дело, конечно, закончилось тем, чем оно должно было закончиться. Ничем. Причём, ещё раз подчеркну: ни Уэллс, ни Незбит не были заурядными литературными ворами. Более того, они даже не считали это воровством.

Дело в том, что с точки зрения англичанина вершиной эволюции являются паразиты, но паразиты, которые не деградируют до уровня глистов, а сохраняют или даже усиливают свою организацию. Любимцем англосаксонской публики является рачок, который впивается в язык рыбы, высасывает из него кровь и парализует, а после превращается в язык сам. Он живёт на месте языка и сам выполняет его функции. Без него рыба не смогла бы проглатывать пищу. Уровень специализации талантливого ракообразного очень сложен. Он, например, после того, как становится языком, меняет свой пол и увеличивается в размерах.

Поэтому излюбленным персонажем англосаксонской литературы стали вампиры, которые трактуются как высшие существа. Паразитирующие на людях — существах более глупых, слабых и недолговечных. Англичанин должен быть на вершине пищевой пирамиды, а это предполагает некоторую простоту нравов.

Очень давно, ещё в XVII веке, англичане пришли к гениальной идее кражи научной продукции у континентальной Европы. Ими была создана контора, которая прочёсывала все научные издания. Затем лучшие работы публиковала задним числом в виде трудов английских учёных, оспаривала приоритет открытий в судах и так далее. Но это не только не вызвало стагнацию британской науки, а наоборот, придало ей больше импульс. В этой ситуации можно было не тратить слишком много времени на черновую работу и тем более работу в дальнейшем оказывающуюся бесполезной. Вещь в науке, встречающаяся сплошь и рядом.

Все это позволяло уделять больше времени развитию перспективных направлений. Вероятно, подобная практика пагубно сказалась на качестве британского искусства. Но науке совершенно всё равно, кто открыл тот или иной закон. К открывающему его человеку он не имеет никакого отношения. Автор всех законов — Господь Бог.

Уэллс полагал так: "какой-то канадской дуре пришла в голову неплохая идея. Пожалуй, я её использую. Мне деньги нужнее, в конце концов, я гениальный писатель. Да и не сможет она издать книгу массовым тиражом. А то, что дура додумалась, это случайность, лотерея". Что, скорее всего, соответствовало истине. И Уэллс скорректировал аномалию, чтобы получилось "деньги к деньгам".

Однако вернёмся к чите Бландов. Уэллс так описывает свои впечатления от знакомства с этой семейкой. Цитата будет опять большой, но вот это очень важный момент и очень важно, чтобы нам об этом рассказал сам потерпевший.

"Жизнь оба они превращали в театр, и я тогда этого почти не встречал. Они обожали сцены и ситуации, упивались сильными чувствами. К правде и пользе они стремились гораздо меньше, чем их более тонкие единомышленники. Воображение у них работало иначе. Миссис Бланд главным образом писала стихи, не слишком искренние, довольно сентиментальные повести для взрослых и прелестнейшие сказки для детей. Она вела большой шумный богенный дом в Элхоле, старый, обнесённый рвом и каменной оградой с прекрасным садом. Те, кто её любил или хотел ей угодить, величали её мадам или герцогиней. И впрямь была в ней какая-то надменная властность. Там было множество людей, молодых писателей, актёров, честолюбцев. Они проводили время в атмосфере бесед, шарат, розыгрышей и споров. Бывали там, и мы с Джейн, учились играть в бадминтон, сплетничать и бесконечно спорить. Поначалу казалось, что всё это многолюдие существует для того, чтобы в нём под присмотром высокой, неугомонной, блестящей, ветреной и занятной дамы распускались литературные почки и бутоны. Потом посетитель замечал неприметные с первого взгляда русла и ручейки отношений и вдыхал идущие откуда-то снизу словные взрыва, не очень приятные запахи. Люди пребывали и отбывали, многие навсегда, происходили в недоумении. Когда-то я думал, что их дом был для нас новым сообществом. Теперь же полагаю, что это был совсем новый мир. Мир ролей, а не реальностей. Мир заурядный, но мир, где говорят. Не я такой-то, но я буду таким-то. Мои родственники, родители, братья, тётя, кузен и так далее. И те, с кем я тогда общался, были простыми людьми, или же обладали простотой и последовательностью, которую даёт наука, или, наконец, находились со мной в простых лёгких отношениях. До Бландов я не встречал путанных замысловатых людей, которые не могут опереться на простую идею. После двух-трёх недоразумений я понял, что их умно, уступая в живости и силе большинству мне известных, никогда не ведал философии, не утруждал себя постановкой определённых задач. Всегда и везде они начинали с поз и фантазии. Образ бланда не соответствовал его богемным замашкам. Носил он серый или чёрный фраг, гетры, монокль на чёрной ленте. И будь я тогда способен придавать этим приметам смысл, я бы понял, как кропотливо создаёт он свой образ, миф о поистине светском деловом человеке, хотя в нём не было и намёка на деловые качества. который из своих тайных соображений очутился в среде длинноволосых интеллектуалов. Бланд вжился в образ светского консерватора, он представлялся за ядном Тори, оказался, неведомо почему, весьма родовитым, перешёл в старую добрую католическую церковь. Благонадёжность его и основательность должны были уравновесить её живость и остроту. Он чрезвычайно заботился о социальных приличиях, публично ратовал за подчинённость женщин и чистоту семьи. Все современные штучки не про него. Несоответствие и внешнее, и внутреннее бросалось в глаза сразу. Почти все мы, появляясь в его доме, принимали сторону подвижной как ртути жены, а непресноватого, занудливого, твердолобого мужа. Потом прибавлялось что-то ещё. Случайный шёпот, обрывки ссоры, внезапная досада, громкие голоса в соседней комнате, быстрые шаги в коридоре, хлопание дверей. В конце концов, изумлённому гостю внезапно открывалось, что почти все дети рождены не Незбит, а являются жертвами побед её мужа. что мать одного из них ближайшая подруга, которая в ту пору вела хозяйство, что молодая мисс Н, серьёзно играющая в бадминтон, последняя из завоеваний неуемного Хьюберта. Всё это Незбит не только терпело и сносило, но, преодолевая себя, даже, я думаю, находила ужасно интересно. Чтобы примирить эти недоразумения с образом старорежимной благовоспитанности, заключали самые немыслимые соглашения, шли на умолчание, и через некоторое время вы начинали понимать, что в доме их не столько какая-то своя атмосфера, сколько паутина интриг. Паутина заговоров и интриг, которая тянулась в разные стороны от четы Бландов, пересекалась похожими, хотя и не такими путаными нитями, связующими любопытных и предприимчивых людей, составлявших фабианское общество. И, наконец, подобно плесени покрыла всю эту организацию".

Уэллс весьма осторожно рассказывает о Бланде, например, не упоминая о том, что он принимал опиум и другие наркотики, а также распространял их среди фабианцев. Семья Бландов была масонской кубышкой. Там все жили со всеми. Глава семейства был даже не двоежонцем, а троежонцем, а также растлил младшее поколение своих родственниц, а заодно и их подруг. И одновременно этот человек был Карабасом-Барабасом фабианского кукольного театра, моральным авторитетом с плёткой в руках.

При этом Уэллс не заметил, что Бланд растлил и превратил в Антрекану его самого. Не думаю, что это просто ещё одно проявление уэлсовского или обобщим английского лицемерия. Уэллс принадлежал к низшему классу. Он был фраером, и он остался фраером. Чтобы понять технологии фабианского общества, давайте вспомним такого странного и пародийного персонажа как Григорий Климов.

Климов был талантливым писателем, эмигрантом, бежавшим из СССР в 1947 году и затем работавшим на ЦРУ. В зрелом возрасте он повредился рассудком и стал писать бредовые рассказки о всемирном заговоре.

Однако параноик — это не человек, верящий в телепатию и зелёных человечков.

Он довольно точно фиксирует и анализирует факты, иногда более точно и скрупулёзно, чем здоровый человек. Другое дело, что из кирпичей этих фактов он выстраивает безумную конструкцию. Потому что подбор фактов однобок, а конструкция, им создаваемая, есть игра больного ума на заданную тему. Однако этот произвол творится на почве реального мира. Паранойк не будет говорить, что прилетел с Альфа-Центавра и умеет перемещаться во времени. Он будет говорить, что лечащий врач в сговоре с родственниками, которые хотят отжать у него квартиру, накормив психотропными веществами и представив сумасшедшим. По этому поводу он может приводить внешнеправдоподобные факты. Например, врач может быть другом семьи, а родственники, уставшие от его болезни, действительно могут относиться к нему с раздражением. Но все факты, не укладывающиеся в его концепцию, паранойик не то чтобы отвергает, он их просто не рассматривает.

Стороннему наблюдателю всё становится ясно через пять минут. Паранойк убеждён, что родители хотят отнять его квартиру, но не принимают в расчёт, что они ему её и купили. И квартира эта — однушка в панельной пятиэтажке, находящаяся в другом городе, им ни к чему. И вообще он пятнадцать лет находится на их иждивении, потому что из-за своей болезни не может нигде работать.

Григорий Климов в мемуарах довольно много рассказал о своих сослуживцах в эмигрантских организациях, финансируемых ЦРУ. Картина получилась весьма устрашающая. Все его окружение состояло из сексуальных дегенератов. Когда началась эпоха гиперинции, я нашёл фотографии этих людей. Среди них было много красивых женщин, а народ в основном кучковался по ресторанам и на танцплощадках. Сопоставление разных источников показало, что Климов весьма точен в фактической части своих умозаключений. Если он говорит, что Наталья фон Мейер Кларксон, ведущая сотрудница русского отдела Голоса Америки, лесбиянка с постной родословной, то скорее всего, так оно и есть.

Предположения Климова изложены в форме самой хамской и бредовой. Они не соответствуют данным, которые можно найти в интернете. Однако биографии Мейер Кларксон и её отца, видного деятеля эмиграции, в Википедии почему-то найти трудно. А при сопоставлении конкретных эпизодов их бурной жизни видно множество несогласованностей. Проверяя данные, сообщаемые Климовым, убеждаешься, что они основываются на какой-то реальной информации, пускай искажённой его болезнью. И оказывается, что антисоветской деятельностью после Второй мировой войны занимались сплошь извращенцы. Что является, по мнению Климова, результатом действия каких-то подземных и подводных организаций, а может быть даже потусторонних сил.

Паранойя, как известно, постепенно дрифует в шизофрению. Но на самом деле всё гораздо проще. Климов жил в среде очень искусственной и очень специфической. Если вы находитесь посреди публичного дома, то очевидно решите, что мир состоит из проституток, бандерш и их клиентов. Однако на самом деле сексуальная жизнь не настолько всеобъемлющая, и её проявления вовсе не настолько грубы и меркантильны.

Климов был шпионом и жил и работал среди шпионов и шпионок, то есть в значительной степени среди тех же проституток и проститутов, у которых уже из-за выбора их профессии часто есть проблемы с психикой. Посмотрите на фотографии сослуживцев Климова, как на фотографии шпионов, и вам всё станет ясно. Ситуация очень простая. Чета Бландов в фабианском обществе выполняла задачу, поставленную английскими разведслужбами. На территории Великобритании социалистическое движение должно контролироваться чуть больше, чем полностью, и в то же время работать всерьёз и на полную мощность.

Ну, небольшой нюанс на экспорт. А в этой ситуации людей надо набирать с нуля и набирать не честных дурачков, а чтобы у каждого из них были проблемы. Инициативников на такую работу не надо. Бланды собирали компромат и привлекали в Фабианское общество интеллигентов, которых легко держать на крючке. Если же этого не было, а этого не было в случае Уэллса, то новых членов надо было растлить.

Уэллс потерял девственность в 22 года, и затем его личная жизнь была весьма вялой. В возрасте 25 лет он женился на двоюродной сестре, которая была его старше на один год. У неё была та же фамилия Уэллс. Такого рода браки разрешены англиканской церковью и, как правило, свидетельствовали не о развращенности, а наоборот, об излишней зажатости и проблемах с противоположным полом. На это указывает и возраст невесты. 26 лет по тем временам — это почти старое дело. Жена Уэллса была хорошим человеком и любила своего мужа, но она была туповатой. А за четыре года их совместной жизни Уэллс превратился из молодого никому неизвестного учителя в столичного журналиста.

Брак распался, благо детей не было, и Уэллс женился на 23-летней Джейн Робинс. Роббинс была ровней Уэлсу и помогала ему в его работе. Именно на начало их отношений приходится наиболее плодотворный период Уэллса-писателя. В момент вступления в Фабианское общество Уэллс был блестящим 37-летним литератором с молодой женой и двумя детьми. Это был непорядок. Таких людей среди конторских не было и быть не могло.

Сначала к Уэллсу подослали 40-летнюю шлюху Виолетту Хант. Хант была некрасивой, но спала со всеми и слыла мастерицей своего дела. Специализировалась она на застенчивых писателях с плывущей сексуальной ориентацией. В молодости у неё был роман с Оскаром Уайльдом, а после Уэллса она была в интимных отношениях с Моэмом. Моэм однажды сказал: "я всю жизнь полагал, что на три четверти нормален и на одну четверть гомосексуалист, тогда как на самом деле всё было наоборот".

Моэм, как нам уже рассказывал Дим Димыч, был не только известным романистом и драматургом, но и шпионом в самом прямом и точном смысле этого слова. С шифровками, паролями, морзянкой, чёрными очками и приклеенной бородой. В выборе романтической профессии, несомненно, поучаствовала Виолетта Хант. Она составляла подробные отчёты о сексуальных пристрастиях своих партнеров.

А скрытая педоростия — это лучшие рекомендации для работника плащая шпаги. Уэллс с сексуальной ориентацией было всё в порядке, и шпионом он не был. Ну, то есть, как не был, не работал в поле. Тогда все, я подчёркиваю, все английские писатели сотрудничали с Intelligence Service. Вопрос только в степени и регулярности этого сотрудничества. Уэллс так описывает деятельность коллег-литераторов во время Первой мировой войны.

"Мы распространяли листовки через секретные службы и разбрасывали их с аэропланов. Издавали мои поддельные немецкие газеты, подрывающие дух читателя. Когда я приступил к своим обязанностям, всё это уже было поставлено на очень широкую ногу. Я стремился ускорить и усовершенствовать эту работу, но мне казалось, что она не исчерпывает наших возможностей. распространять ложь, а иногда и тайную правду среди немецких солдат и в немецком тылу называлась моральной атакой".

Ну вот так. После кратковременной, но бурной связи с Хант Уэллс научился врать жене и открыл для себя мир большого секса. К сожалению, это случилось в его жизни слишком поздно, и он до конца жизни остался инфантильным тютей, не разбирающимся в женской психологии. Жене врать он тоже не научился. Она вскоре узнала о его похождениях. Это стало для неё большим ударом. Но Джейн продолжила жить с мужем, отцом своих сыновей, знаменитым писателем и богатым человеком, который ей ни в чём не отказывал. Таким образом, семья Уэллса повторила судьбу семьи Бландов. Очень странно и очень характерно, что Уэллс на это не обратил внимания в своих мемуарах, ни в предназначенных для широкой публики, ни в интимных.

Все англичане похожи друг на друга, и до какой степени они похожи, вы поймёте, если узнаете историю похорон Джейн Уэллс. Но об этом мы расскажем в следующей лекции. Уэллс вел сексуальную жизнь на широкую ногу. У него было два внебрачных ребёнка и две постоянные любовницы. Одна главная, менявшаяся раз в 8 лет, и одна вспомогательная года на два. С главной любовницей он открыто жил под одной крышей, правда, не в Англии, а на континенте. Уэллс длительное время жил на два дома, проводя полгода в Англии, а полгода на европейских курортах, в основном на своей вилле во Франции.

Публикация его интимной автобиографии в 1984 году дата не случайно. Дала повод изображать Уэлса этакой сексуальной тираном и бонвиваном. Но на самом деле всё было скорее наоборот. Однако об этом тоже в следующей лекции.

Ну что ж, на этом мы сегодня завершим. Большое вам спасибо за внимание. Надеемся, что после длинительного перерыва наши лекции войдут в привычный график постепенно. Будем к этому прилагать максимум усилий. Ожидаем от вас помощи, поддержки, лайков, донатов. Оставайтесь всегда с нами. До новых встреч!